Эпоха лишних смыслов - Александра Гардт

В столовой сидят трое, так-так-так, справа налево: Маршалл, Джонни и Грей.

– Мужики, – говорю я грубо. – Какого хрена тут происходит?

Тут же ошарашенно замолкаю, потому что беседу с будущими трупами собиралась начать совсем не так.

– Инспектор! – расплывается в сальной улыбке Маршалл. – Проходите, садитесь, сейчас все объясним.

Отвратительный тип, но неправдоподобным его не назовешь. Да еще чертова реальность начинает кроить меня на свой лад. Я противлюсь как могу и надеваю самое презрительное выражение лица, как маску. В тусклом аварийном освещении стена напротив плывет, словно окутанная маревом, отражает меня, высокую стройную брюнетку с излишне прямыми волосами, и я с резкой тянущей болью вспоминаю, что до инцидента станция была шикарной, псевдозеркала и псевдомодерн, а еще – что все это не взаправду.

– Спасибо, постою, – выплевываю я, чуть покачиваясь.

– Учебная тревога, – отзывается Джонни и скромно на меня не смотрит.

Моему возмущению нет предела:

– Да ладно?! А почему она каждые тридцать секунд повторяет: «Внимание, это не учебная тревога!»?

– Инспектор, – Маршалл хмыкает, – а что, надо, чтобы она повторяла: «Внимание, это учебная тревога!»?

Я поджимаю губы и смотрю в потолок. Сказать бы троим идиотам, что как раз в этот момент их капитан делает очень большую глупость в грузовом отсеке, и аварийный режим включился только потому, что он собрался ее делать, да какой смысл. Он тоже не дурак, предупредил всех о плановых учениях.

И почему только занесло именно в этот момент, когда, того и гляди, по всей космической станции разбегутся самые неприятные монстры, будет паника, пальба, а потом на сцену выйдет незаметный главный герой и…

– Инспектор!

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Помянешь дьявола – Дэн собственной персоной. Смазливый блондин, которого мне предстоит не пустить в спасательную шлюпку. Пристрелить прямо сейчас? Я отбрасываю мысль за ненадобностью, глупо так подставляться.

– Что? – отзываюсь я, делая шаг вбок, чтобы держать всех в поле зрения.

Мир не дает ни единой зацепки; меж тем, искать надо. Это самое тонкое место во всей конструкции, поэтому я не попала ни на чужую планету, ни в лагерь десантников на Земле. Неправдоподобность, сконструированность, искусственность – здесь. Стоит только приглядеться.

– Хотел спросить, когда вы повезете меня домой.

Я вздрагиваю, потому что в свете обстоятельств эта фраза выглядит донельзя скверно.

– Давайте поговорим об этом по окончании учений.

На самом деле, ничего такого не происходит. Я влезла в чужую реальность, она меняется и подстраивается, ассимилирует меня. Да хоть ресторанный критик, главное, чтобы не зарытый под землей труп. Непонятно, конечно, что именно я инспектирую, но это и неважно, пока местные жители держат меня за свою.

– Перестань ты так бояться, – змеится улыбкой Грей.

– Старший лейтенант Джонсон, – вскидываюсь я, – просьба обращаться ко мне либо по званию, либо по должности, и никаких фамильярностей.

Тот молча кивает, и я медленно прохожу мимо, отмечая про себя, что ни один не вооружен. Первая волна монстров попрет именно сюда; я вспоминаю описание из книги, и на мгновение становится очень страшно.

– Все-таки на вашем месте я бы пошла в капсулу, – говорю почти на грани слышимости. В учебнике по закрытию реальностей точно ни слова не было про спасение персонажей. Разве что какая-нибудь идиотская шутка, вроде «спасение персонажей – дело рук самих персонажей».

Маршалл теряет терпение, да, точно, как в книжке, взрывается:

– Инспектор, в самом деле, это не ваша забота…

Дальнейшее тонет в шуме моего разбуженного сознания, считающего вероятности и потери. А что, если прицепиться к грамматике? Эти придурки, по идее, изъясняются на английском, просто автор передает нам их диалоги по-русски. Значит, смысла лишено все вообще. Я смотрю на четверых парней – и мое сердце тонет, замирает на месте, потому что на их лицах видны оттенки чувств и эмоций, они живые, живые, черт возьми, не то что белесый картон из учебных реальностей, в которых я была не одна. Картинка в голове гаснет, и я снова вижу окровавленные стены столовой.

– Господа, – говорю я максимально твердо. – Как старшая по званию, приказываю выметаться в направлении спасательной капсулы, запереться в ней и сидеть смирно. Всем все ясно?

– Спасибо, блин, Маршалл, разозлил инспектора! – рычит Грей и первым выходит из-за стола.

Мне становится легче дышать, но в коридоре я все-таки прихожу в сознание: какого черта потеряла столько времени, дубина! Я злюсь на себя, правда, не очень сильно, потому что точно знаю, что мозг работает, не переставая, цепляется и придирается ко всему.

Дверь капитанской рубки приоткрыта. Я прохожу внутрь, ищу бортовой журнал, натыкаюсь на полупустую баночку с обезболивающим, вздыхаю: до чего банально и сиротливо. Сколько их, тех сюжетов, где один из героев смертельно болен и, пытаясь спасти себя, делает всякие непоправимые глупости? В частности, вот эта разновидность фантастического хоррора. Дэна, только что грубейшим образом нарушившего субординацию, депортируют с чужой планеты, он попадает на космическую станцию и ждет попутного корабля до Земли – вместе с ценным грузом, из-за которого он чуть своего командира и не убил. Дэн справедливо полагает, что груз опасен, потому что Дэн хорошо учился в универе и просто неплохо соображает. Командир жаждет наживы и дальше своего носа не видит. Меж тем, капитан экипажа станции смертельно болен. Он-то и устраивает побоище, выпустив на волю мутировавших лабораторных животных из ценного груза, в надежде – всего-навсего – излечиться. Потому что вместе с Дэном своего часа попасть на Землю ждет очередная панацея, в очередной раз оказавшаяся злобным мутагеном.

Я вздыхаю и обвожу взглядом помещение. Сюжет избит и заезжен писателями до дыр, но реальность от этого не становится менее прочной. Хотя… Я выбегаю из рубки с надеждой: Дэн должен содержаться под стражей, грубая ошибка – но тут же поникаю головой, замираю посреди пустого коридора. Объяснено в книге. Капитан – его старый друг, пошедший на нарушение сознательно. Я чертыхаюсь. От грузового отсека лучше держаться подальше, сходить в медицинский, что ли?

Мне не хочется встречаться с монстрами, тем более, они вряд ли как-то мне помогут. Непостижимым образом я помечаю все условности мира как допустимые; фантастика все-таки, да еще и без явных промахов. Как деконструировать? За что цепляться? Отсутствие женщин? Так оно логично. Не пристают ко мне? Да я вообще не отсюда, не адаптировались еще. Тот факт, что все они белые и имена у них англозвучащие?

Я дергаюсь, как от электрического тока, сразу вспоминая любимый ресторанчик в Лондоне, Лешку на «языке» (угораздило встречаться с моделью) и наш кабинет на работе. Ведь надо возвращаться, о чем я думаю, это не мир, это призрак мира, настоящая реальность – за этими стенами. Не может же быть, чтобы двадцать четвертый век, а они все белые. Глупости. В китайцев я бы еще поверила. Но в космонавтов полукиношной внешности, ярко выраженных европеоидов?

Я потираю руки в предвкушении, стены бледнеют и видоизменяются. Моя уверенность, впрочем, испаряется наперегонки с ними. Дэн, Маршалл, Грей и Джонни. Да невозможно такое.

«Методически неверным следует считать деконструкцию реальности, базирующуюся на непроверенном предположении. Хотя в некоторых случаях она проходит успешно, в других лишь приводит к потере субъективного времени». Этот момент Макс заставил вызубрить наизусть. Но мир все-таки бледнеет, и начавшуюся «Panic Station» я едва слышу.

Остается только дождаться появления прорыва, через который можно будет выйти, упасть в черный внедорожник с черными, как смерть, номерами, спросить у Миши, не за ФСБ ли мы числимся, а лучше не спрашивать… Додумать я не успеваю. Выход появляется прямо передо мной, и я вижу обшарпанные стены московского переулка. Вывалиться окончательно, вынырнуть на поверхность – и закрыть за собой дверь в исчезающий мир.

– Плохо! – выдает Макс через мерцающую пелену, появляясь по ту сторону, и делает шаг вперед, когда я пытаюсь выйти, буквально втаскивая меня обратно за шею. Я отпрыгиваю назад, испуганная прикосновением, влетаю в перегородку, и мир снова красный, мерцающий аварийкой, узкий и страшный.

Над коридорами несется «Panic Station».

– Сколько? – доносится голос Гамова от противоположной стены.

– Тринадцать.

– Сколько осталось?

– Четыре! – рявкаю что есть мочи.

Комната, в которой мы укрылись, наверное, когда-то была довольно просторной каютой. Теперь звери рвутся сюда, чувствуя присутствие живых, и опадают грудой костей – от моей или гамовской пули. Лишь только дверь открывается со знакомым потусторонним звуком, я выставляю руку, смотря в зеркальный потолок, вижу зеленую точку на голове чудовища и нажимаю на спуск, вдавливаю его до конца. Пока ни единого промаха. Хотя два или три раза пришлось добивать.