По зову сердца - Тамара Сычева

— Доктор! Он будет жить?

Врач велел санитарам отнести Жернева в операционную. Я осталась в коридоре. Хотя бы дождаться окончания операции! Но надо было возвращаться на передовую…

— Сестра, пойдемте, пора ехать, — робко сказал Евдокимов.

В городе диверсанты обстреливали улицы. Гитлеровцы бомбили шоссе, но в полку мне снова приказали везти раненых во Львов. На этот раз путь был еще труднее: шли отступающие обозы, создавались пробки. Только к утру мы добрались до госпиталя.

— Жив Жернев? Где он? — кинулась я к сестре.

Мне показали палату, в которой лежал муж. Лица и головы раненых были забинтованы. Я остановилась посреди палаты, не зная, который из них Жернев. Нерешительно спросила у ближайшего:

— Гриша, это ты?

Из дальнего угла послышался голос:

— Я здесь, Тамара…

Гриша лежал передо мной неподвижный, беспомощный. Не видно лица, волос — все перевязано, через бинты проступила кровь. Разыскала под одеялом его руку и прижалась к ней лицом.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, Тамара. Наверно, останусь без глаз…

Я тихонько плакала и говорила что-то несвязное, стараясь овладеть собой и ободрить его.

Мы не побыли вместе и пяти минут, меня торопили ехать.

За городом встретили свою батарею. Нам велели возвращаться в город и сворачивать на Киевское шоссе.

Говорили, что батарея займет оборону в Винниках, но мы продолжали отходить дальше, на Злочев. По дороге один из санитаров укоряюще спросил у меня:

— Что ж ты, Сычева, бросила мужа? Фашисты занимают Львов.

Я так и застыла. Что? Город занимают гитлеровцы? Гриша — слепой, израненный — остается у врага?!

Санитар рассказал, что час назад он вывез из львовского госпиталя раненого начальника штаба. Там остались еще раненые, в том числе и Жернев. Их не успели эвакуировать.

Я побежала к командиру полка за разрешением вернуться в город.

— Не разрешаю. Раненых не вывезешь и сама пропадешь, — возразил командир полка. — Оккупанты уже во Львове.

— Если не вывезу — приеду, но я должна попытаться спасти наших людей.

Стоявшая поблизости начальник санслужбы Нилова одобрительно посмотрела на меня. Ей, видимо, пришлось по душе мое решение.

— Поезжай, — подумав, согласился подполковник. — Только вооружись хорошо. Желаю успеха!

Затем вызвал шофера Едокимова, сказал ему:

— В распоряжение Сычевой. Безоговорочно выполнять ее приказания.

Нилова подошла ко мне, вынула из кобуры свой пистолет и со словами: «Этот лучше бьет» — отдала мне, а мой забрала себе.

— Действуй обдуманно, смело и решительно! — говорила мне на прощание Саша.

Мы помчались. Шоссе загромождали разбитые повозки, машины. Впереди и сзади разрывались бомбы. Всю дорогу не прекращались налеты.

Нас остановили на погранзаставе. Я сошла с машины.

— Куда едете? В город нельзя.

— Еду за ранеными из нашего полка.

— Поворачивайте обратно, — приказал пограничник-лейтенант. — Во Львове немцы.

«Нужно его обмануть, иначе не пустит», — решила я и, притворившись очень испуганной, сказала:

— Неужели?! Значит, не поедем. Только здесь развернуться нельзя. Мы проедем вон до того перекрестка и там повернем.

Пограничник поверил. Сев в кабину, я сказала шоферу:

— Полный вперед!

Евдокимов встревоженно спросил:

— Что сказали на заставе? — Из-за шума мотора ему не был слышен наш разговор.

— Сказали, что еще можно проехать, но нужно побыстрей.

Евдокимов дал полный вперед. Мне показалось, что я слышу выстрелы. Действительно, с погранзаставы стреляли по нашей машине, вероятно решив, что мы сдаемся врагу.

Навстречу нам двигался поток беженцев. Я остановила машину и спросила, можно ли проехать в город. На меня смотрели с ужасом:

— Что вы! В городе немцы!..

— Везде?

— Клепаровский вокзал и улица Первого мая заняты, а при въезде, возле Киевского, шныряет разведка, — объяснил какой-то паренек.

— Они расстреливают уходящих из города, — закричала женщина, державшая на руках двоих ребят.

Я решила, что мы успеем домчаться до госпиталя. Он стоит недалеко от Киевского шоссе.

— Поедем, — повернулась я к шоферу.

Но Евдокимов заупрямился:

— Куда? Врагу в лапы?

— Если ты свернешь в сторону и не будешь выполнять моих приказаний, то… Действуй, как приказал командир полка!

— Вот баба! — покачал он головой и нажал на педали.

Мы стремительно влетели в город. Улицы были безлюдны, повсюду валялись изуродованные тела убитых. Горели заводы, склады, жилые дома.

«Въехали, а сумеем ли выехать? — мелькнула тревожная мысль. — Добраться бы только до госпиталя. А если не удастся, то…»

Надвинула каску плотнее на уши. Вынув из пистолета обойму, проверила тяжелые поблескивающие патроны.

«Буду драться до последнего… Не забыть бы оставить для себя патрон. Да и Гришу живого фашистам не отдам».

Город окутала напряженная тревожная тишина. Казалось, что за каждым домом, за каждым углом притаился враг…

Наконец перед нами госпиталь. Ворота открыты. На высоком крыльце, глядя в нашу сторону, стоят несколько человек в белых халатах. «Ждут, когда мы приедем за ранеными», — подумала я. Но когда я, возбужденная, взбежала на крыльцо, почему-то на лицах ожидавших появилось удивление. Один из стоящих громко и торжествующе рассмеялся.

— В чем дело? — спросила я. — По-моему, сейчас не до смеха. Я приехала за оставшимися ранеными. Помогите их быстрее погрузить!

Я кивнула на стоявшие у дверей носилки.

— Вы что, не слышите? Помогите же вынести раненых!

Люди в белых халатах, отворачиваясь от меня, продолжали молчать. А тот, который рассмеялся при моем появлении, выступил вперед и ехидно проговорил:

— Нет, паненка, вы вже тут не господари! Раненых мы вам не дадим. — Он выпрямился, поднял руку и крикнул: — Хай живе Гитлер и самостийна Вкраина!..

«Националисты… Предатели», — поняла я.

Кровь хлынула мне в голову, я вскинула пистолет и нажала курок. Судорожно дернувшись, предатель рухнул на ступени.

Я отшатнулась, растерянно глядя на убитого мной человека.

От неожиданности оцепенели и остальные.

Встревоженный выстрелами Евдокимов выскочил из кабины с автоматом наперевес:

— Стой! Руки вверх!..

Стоявшие на крыльце подняли руки. Из помещения выбегали врачи и сестры.

— Правильно сделали! Он националист и ждал фашистов, — кивнул в сторону убитого знакомый мне врач, тот самый, который вчера распорядился забрать Гришу в операционную. — Надо немедленно грузить раненых, — он указал подошедшим врачам на сваленные у дверей носилки и кинулся в здание.

— Иди за ними, — сказала я Евдокимову. — Найди Жернева!

Как только шофер скрылся в дверях, оставшиеся на крыльце зашумели, стали о чем-то переговариваться. Я заметила настороженный, злобный взгляд одного из них.

Оглянулась. Я одна, а их пятеро. Шум усиливался. Казалось, сейчас бросятся на меня. А стрелять больше нельзя, можно привлечь внимание с улицы, там шныряет вражеская разведка.

«Надо припугнуть их». Я подняла пистолет и взмахнула гранатой:

— Руки вверх!

Подняли руки, замолчали.

— Если кто шелохнется — брошу гранату! — пригрозила я.

И вдруг, холодея от ужаса, вспомнила, что граната не заряжена, запал лежит в карманчике гимнастерки… Если они заметят, поймут. А заряжать быстро я не умею…

Те, на крыльце, стояли притихшие, лица у них были растерянные, и это снова придало мне уверенности.

— Паненка, — взмолилась перепуганная женщина в белой косынке, — у меня дома диты, не убивайте, паненка!

— Что же вы стоите здесь? — сказала я. — Почему не помогаете выносить раненых?

В это время вынесли на носилках Жернева.

— Тамара? — слабым голосом спросил он.

— Да, Гриша, это я!

На крыльцо выползали и выходили, поддерживая друг друга, раненые. Некоторые из них, заметив убитого, ругались:

— Гады! Хотели отдать нас фашистам.

— Всех забрать! — приказала я шоферу. — Чтобы ни один раненый не остался.

— Не поместятся, — пробурчал Евдокимов, но снова пошел с врачом в здание.

Машина была загружена, некоторые врачи стали просить не оставлять их.

— Кто с нами — садитесь! — сказала я, прыгая на ходу на подножку машины.

— Мы еще вернемся! — крикнула я оставшимся на крыльце, погрозив гранатой.

Машина выехала из ворот. Навстречу шли двое мужчин в гражданских костюмах с автоматами наперевес. Это были немецкие разведчики. Нашу машину они, видимо, приняли сначала за свою санитарную, но когда мы проскочили мимо, сзади раздалась автоматная очередь. Мы свернули за угол.

По красному, напряженному лицу Евдокимова лился пот, большие руки судорожно сжимали руль. Машина подпрыгивала на развороченной мостовой, раненые кричали и ругались, кто-то из них стучал кулаком по кабине, требуя не гнать так, потому что быстрая езда причиняла людям боль.