Совсем новые сказки - Озерецкая Елена Леонидовна

— Почему?

— Потому что она ест азот, фосфор, калий и ещё многое другое. Все эти хорошие вещи она достаёт из земли, но они твёрдые. Их надо развести водой, ведь твёрдого берёзка есть не умеет. И, если ты перестанешь работать, она засохнет.

— Ну и пусть сохнет. Мне надоело.

И дедушка Хок перестал подавать воду. Минеральные соли оставались лежать в земле твёрдые и бесполезные, а берёзка не получала больше ни азота, ни фосфора, ни калия, ни других хороших вещей и стояла совсем голодная. Её листики пожелтели, увяли и ничего уже не отвечали ветру.

Пришёл лесничий, осмотрел берёзку и поставил на ней знак.

— Видишь, — гордо сказал дедушка Хок, — мне дали орден!

— Тебя приговорили к смерти, — грустно ответила бабушка Пок.

И в самом деле скоро пришли лесорубы.

— Вот знак, — сказал один из них.

— Да, эта берёза уже никуда не годится!: — заметил второй.

— Раз, два! Раз, два! — скомандовал топор.

И берёзка упала. У дедушки Хока остался только маленький пенёк.

— В будущем году мы его выкорчуем, — сказали лесорубы и ушли.

— Бедный я, бедный! — заплакал дедушка Хок.

— Не бедный, а глупый! — ответила бабушка. — Так и должно было быть. Кто не хочет работать, тот никому не нужен.

— Что же мне теперь делать?

— Только одно: работай как можно лучше, чтобы выросла новая берёзка. Тогда тебя не тронут.

И дедушка Хок принялся за работу. Он добывал воду, выбрасывал камешки, собирал перегной из старых листьев и доставал у ручейка чистый белый песок, чтобы сделать землю более рыхлой.

Все радовались, что дедушка Хок взялся за ум, и помогали ему, чем могли. Лягушка принесла из болота мягкого торфа, вереск прислал смесь перегнивших корней, стеблей и листьев, хотя у него было её совсем немного — один тоненький слой, ёлка подарила перепревшую хвою, а старый пень вытащил из своего дупла целое ведро первосортной древесной гнили. Минеральные соли в земле тоже обрадовались воде и начали растворяться изо всех сил, так что бедный берёзовый пенёк получил настоящее санаторное питание.

Весной из земли выглянули свежие зелёные ростки. Они были крепкие, весёлые и росли так быстро, что к осени стали уже понемножку заговаривать с ветром.

— Не стоит, пожалуй, трогать этот пень, — сказали лесорубы, — вокруг него целый питомник молодых берёз.

— Теперь ты видишь, кто был прав? — сказала бабушка Пок.

А ручеёк весело пел:

Мы все вперёд бежать должны. Туда, где мы сейчас нужны, И нам никак нельзя забыть, Что без работы скучно жить!

— Ладно, — засмеялся дедушка Хок, — поумнеть никогда не поздно!

— Вот это правильно, — прошумел ветер и ласково погладил молодые листочки.

Семейный портрет

Скорлупа треснула. Тоненький солнечный лучик заглянул внутрь, но сразу отскочил. Из трещины выставился длинный клюв.

— Кра! — сказал Кика. — Кто это подглядывает?

И он завертел головой, чтобы увеличить отверстие. Трещина стала больше. Лучик пролез внутрь, а голова — наружу.

— Тихо! — сказала мама-скворчиха. — Не вертись так!

— Я хочу посмотреть!

— Ещё насмотришься.

— А я хочу сейчас.

— Начинается! — вздохнула мама и отодвинулась. Кика завертелся изо всех сил. Скорлупа развалилась на две половинки, и Кика вылез из яйца.

— Хочу есть! — закричал он и широко раскрыл рот.

— Вот беда-то! — огорчилась мама. — Я не могу уйти, ведь остальные ещё не вылупились. И где это папа? Неужели нужно столько времени, чтобы найти одного червяка?

— Есть хочу! — орал Кика. Мама было совсем расстроилась, но тут подлетел папа-скворец и сунул в рот Кике жирного червяка.

— Хороший парень, — улыбнулся папа, — а как с остальными?

— Я думаю, к вечеру все вылупятся, — ответила мама.

— Вот когда работы-то прибавится! — свистнул папа.

— Ты же сам хотел, чтобы я снесла целых четыре яйца! — обиделась мама.

— Да я ничего и не говорю. Только прокормить таких обжор трудненько!

— Есть хочу! — заорал опять Кика.

— Обожди! — рассердился папа. — Дай хоть минуточку отдохнуть! И вообще, если ты будешь так орать, тебя съест кот Васька. Вон он сидит под террасой!

Вдруг на соседнем дереве что-то тихонько щёлкнуло, на землю спрыгнул Игорь и побежал к дому.

— Миша! Миша! — кричал он. — Я снял семейный скворцовый портрет!

— Слышишь? — гордо сказала мама. — Очевидно, мы попадём в газету! Ах, как бы мне хотелось получить фотографию!

— Зачем?

— Я повесила бы её около скворечника, чтобы все видели, какие красивые у нас дети!

— А что ты мне дашь, если я достану тебе фотографию? — спросила Сорока, которая сидела неподалёку и приглядывалась к серебряным ложкам на террасе.

— Я назову в честь тебя нашего Кику! — предложила мама. — Все остальные будут Скворцовы, а он — Сорокин.

— Идёт! — засмеялась Сорока. — Я ещё никогда не встречала скворцов Сорокиных!

— Не вижу разницы, — ехидно вмешался Васька, — Скворцовы или Сорокины, всё равно вы годитесь только для еды. Рано или поздно я вам это докажу!

— Ах, ах! — заволновалась мама, а папа поскорее прикрыл крылом дверцу скворечника.

— Разбойник! — укоризненно сказала Ваське Сорока. — Ведь ты совершенно сыт! Вон у тебя в блюдце полно молока!

— Кот должен ловить птиц, — возразил Васька, — так было, и так будет!

— Гораздо интереснее то, чего ещё не было. Попробуй начать новую жизнь. Представь себе: во всех газетах большими буквами напечатают: «Кот помогает птицам!»

— Глупости! — проворчал Васька, но задумался…

Целую неделю Сорока сидела на крыше террасы и подслушивала, о чём говорят Игорь со своим братом, студентом Мишей. А потом утащила чёрный конверт из-под фотобумаги, надела его на большой, красивый лист около скворечника и завернула клювом края, чтобы лучше держалось.

В скворечнике стоял страшный крик, потому что там орало уже целых четыре птенца и маме было не до Сороки. Но папа заинтересовался.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Уймите своих крикунов и слушайте! — ответила Сорока. — Оказывается, в зелёном листе на свету накапливается крахмал. Если лист затемнить, это прекратится!

— Зачем?

— Скоро узнаете!

Через три дня Сорока сняла конверт, подсунула под лист дощечку, покрытую чёрным сукном, а на лист положила негатив семейного пор-. трета. Всё это она, конечно, опять утащила у Игоря.

— На свету начнётся отложение крахмала, — важно сказала она, — но свет-то будет проходить через негатив. Значит, в тёмных местах крахмала получится меньше, а в светлых — больше. И на листе выйдет фотография!

— Здорово выучила! — засмеялся Васька с террасы. — А где же ты проявишь?

Сорока растерялась. Этого она ещё не проходила.

— Ладно, — сказал Васька, — попробую для смеха начать новую жизнь и помогать птицам. Через два часа принеси мне лист. Я уже давно учу химию вместе с Игорем.

Через два часа на перилах террасы лежали дощечка, негатив и лист, аккуратно отщипнутый от ветки. Но самой Сороки не было видно. Хотя Васька и решил помогать птицам, но все-таки она предпочитала держаться от него подальше.

Васька взял лист и пошёл в ванную, где Миша с Игорем устроили себе фотолабораторию.

Там он опустил лист в кипяток, потом поболтал его пять минут в спирту, промыл тёплой водой и положил в мисочку, на которой было написано: «Раствор йодистого калия».

— Кажется, ничего не переврал, — подумал Васька, — подождём — увидим!

Но, очевидно, Васька хорошо запомнил всё, что делал Игорь, потому что на листе начал появляться отпечаток семейного скворцового портрета. Когда он стал совсем чётким, Васька осторожно подвёл под лист бумагу, вынул и вместе с бумагой положил сушиться в укромном месте.