Девять жизней Кота Баюна 1. Сказ 1. Дети подлунного света - Александр Михайлович Окольников

приходил только вдали от дома, на ночных выпасах. Под Луной голова будто прояснялась, позволяя трезво оценить происходящее – не может малютка оставаться малюткой столько зим. Нет, нужно было действовать самому и только самому.

Готовиться он начал давно. Поначалу надеялся на сыновей – вырастут, помогут батьке. Оттого не давал им спуска, заставляя закалять тело и дух, учил воинской науке, а когда сам перестал справляться, попросил воеводу и без того сурового, иссеченного шрамами рубаку, быть строже и не давать продуху. Понимание своей ошибки пришло не сразу. Желание выяснить, что всё-таки произошло в ту ночь, затмило очи. Благо он вовремя прозрел и, видя, как сыновья мучаются, живя в доме с не растущей сестрой, скрипя сердцем, отпустил на заставу и взялся за подпасков.

– А про гусли тоже правда? – предвкушая прикосновение к настоящей тайне, Новик затаил дыхание.

Мальчишки притихли настолько, что казалось – будто они и вовсе перестали дышать. Ждан медленно сорвал травинку, засунул кончик в рот, сжал губы, покрутил стебелёк языком, выплюнул. После чего нарочито неспешно спросил, обращаясь больше к подпаскам, нежели к взволнованному новичку, который вроде и чуял неладное, но остановить свой язык был не в силах.

– Может, и правда, а может, и враки, смотря о чём именно говорят болтуны, – при этих словах он сломал небольшую веточку и бросил её в костёр.

Казалось, от нежданного хруста хворостинки вздрогнули не только дети и бродящие неподалеку лошади, но и сама тьма, пронзенная лучом лунного света. Заметивший это Ждан нахмурился. Не обративший внимания на такую мелочь Новик, захлебываясь продолжил:

– Что в гости в трясину ходил, на угощение к Трясиннику. Что потчевал он тебя, как родного. Что остаться предлагал, да испытаниями проверял. Что плясать заставил, а ты и плясал. Что гусли-самогуды подарил, да назад вывел. Правда? Правда это?

До людей донесся слабый запах едкой плесени. Глядя поверх подпасков, Ждан перехватил рукоять кнута, поднялся. Всё, о чём тараторил Новик, было, так или иначе, но было. Пастух сам поведал эту историю мальчишкам, желая проверить крепость их духа, да верность слова. Но ошибся в ком-то из них. Готовил для дела, на которое они пока малы, а как подрастут – можно и рискнуть с теми, кто не струсит. Не просто так Ждан хаживал к Водяному, не ради гостинцев и подарков. Понять хотел – что же случилось той ночью, после которой жена стала седой, а дочка перестала расти. Много, ой, много поведал Трясинник. И о том, что мир их, совсем недавно бывший единым, раскололся, и об изменениях, что последовали после. И о памяти людской – короткой, что летняя ночь, – почти сразу забывшей о Великой Сварге. И о детях Луны, что приходят по ночам, и горе тому дому, покой которого они потревожат. Не знал только Водный Владыка, куда они уходят днем. Не знал, или решил не говорить – тут Ждан терялся в догадках, – чуял, что ему не договаривают, но ни подловить на лжи, ни укорить прямым вопросом не смел, и без того много узнал – не переварить в голове всё полученное за один выпас.

– Бегите!

Пастух говорил тихо, тоном, не признающим возражений. Приученные повиноваться слову, да что там слову – взгляду, движению брови, – подпаски сорвались с места, устремляясь к коням. Замешкался только новичок, тут же схваченный Раткой. Ждан не глядел на мальчишек – знал, не подведут: вскочат на неоседланных коней и в селение, под прикрытие частокола. Да, ночное возвращение табуна наделает шума, лишь бы через ворота пустили. Потом придется поведать всё старейшинам, воеводе и кудеснику. Но сейчас это мало заботило взъяренного пастуха.

– Вот и свиделись.

Ждан опустил кончик длинного кнута в костер, подождал, пока огонь распробует угощение, после чего очертил вокруг себя и костра огненный круг. Пламя нехотя вступило на утоптанную траву, образовывая преграду, к которой уже приближалась белая смутная тень. Запах плесени усилился.

– Глупец, – вставшая перед огнем ночная гостья пустыми глазницами буравила пастуха, укрывшегося в обережном круге. – Догоню этих, затем займусь тобой.

Она двинулась в обход, медленно плывя над землёй. Ждан не мешкая заткнул рукоять кнута за пояс, поднял кожаную суму, промазанную жиром, и ловко вынул небольшие гусли, тут же ударяя по струнам. Тень колыхнулась, резко обернулась к человеку.

– Далеко ли собралась? – пастух вновь ударил по струнам, заиграв незатейливую мелодию. – Вновь детей воровать пришла?

Тень повернулась к нему, пристально изучая наглеца темными впадинами вместо очей. Дернула плечом, затем головой, снова плечом. Наигрыш усилил напор, Ждан сам начал приплясывать. Не удержавшись, дитя подлунного света закружилась, будто в хороводе, всё наращивая скорость движения.

– Ух! – не в силах продолжать играть, пастух устало выдохнул. Мальчишки были уже далеко – можно перестать думать о них и заняться тем, к чему он так долго готовился. – Как тебе плясовая? Слышал, ты любительница хороводы водить да людей маять!

Дернувшийся в сторону селения призрак вновь резко остановился. Протянул тонкие руки с длинными острыми когтями к человеку, будто позабыв о преграде. Дернулся, простонал и принюхался.

– Продолжим? – отдышавшийся Ждан вновь провел рукой по струнам, заставляя противника корчиться и трястись. Благодаря отчаянному походу в трясину, пастух ведал, что ему нужно продержаться до рассвета, час которого совсем близок.

Полуночница хмыкнула, расщерив рот в гримасе и обнажила два ряда острых зубов, после чего насмешливо произнесла мелодичным голосом:

– Как там твоя дочурка? Уже выросла?

Ждан заскрипел зубами. Отбросив гусли, он выхватил кнут и под издевательский смех призрака, шагнул из обережного круга

* * *

– Вот ты значит какой, лиходей, не дающий покоя Макоши?!

Мечи вышли из притороченных за спиной ножен с радостным шёпотом. Предвкушая грядущий бой, клинки крутанулись в руках воина, ненароком срубая молодые веточки и слишком близко прижавшиеся к доспеху побеги разросшегося на опушке кустарника, и замерли, набираясь решимости перед предстоящей пляской.

– Ты же не думаешь вмешаться? – Водяница приблизилась неспешно, с легким шелестом травы под прозрачными ногами. Положила влажную ладонь на стальной отполированный до блеска наплечник, наклонилась, глядя между веток на происходящее.

– А как иначе? – бодрясь яростным азартом, Кот пофыркивал. Будь он сейчас в кошачьей ипостаси – обязательно бы выгнул спину, поднял хвост и яростно зашипел, готовясь к бою. – Ты говорила, он тебя замуж хочет взять? – воин мельком взглянул на лицо спутницы, застывшее подле его шлема. Она кивнула в ответ. – Тогда я не понимаю: плесенью веет от этой, прозрачной… – он замялся, вновь посмотрев на Водяную Княжну – не обиделась ли, и, видя,