Мгновения героизма - В Катаев

И все-таки малейшая надежда на движение, на пробуждение родного берега заставляет узника сделать выбор: "все хотят жизни... А он... Он хочет только свободы". И его безрассудный подвиг не пропал бесследно, он заставляет размышлять о себе: "Да, вероятно, погиб... А может быть, смотрит на свою тюрьму с этих гор. Во всяком случае, море дало ему несколько мгновений свободы. А кто знает, не стоит ли один миг настоящей жизни целых годов прозябанья!.."

Такое понимание счастья как борьбы, порыва к свободе Короленко утверждал и в самые темные годы реакции, и накануне первой русской революции. Начальные слова короленковского "Мгновения": "- Будет буря, товарищ. - Да... будет сильная буря", - приобретали особый смысл в 1900 году, перекликаясь с горьковским: "Буря, скоро грянет буря!"

Этим и измеряется главная заслуга Короленко перед русской литературой: сохранив и умножив традиции и заветы славных предшественников, он передал их литературе века двадцатого. Живая преемственность литературных традиций осуществилась в его творчестве.

Неизменный интерес к проявлениям героического, яркая незаурядность многих его персонажей, небоязнь прибегнуть к условной, порой аллегорической форме заставляли многих читателей видеть в нем писателя-романтика. Возрождение романтизма в конце XIX века ставят в заслугу Короленко многие исследователи. Но зачисление Короленко "по ведомству" романтизма еще мало что проясняет в своеобразии его писательской манеры; дело обстоит сложнее.

В 1901 году Короленко пишет рассказ "Мороз", в котором по ходу сюжета он сам говорит о романтизме и как бы проливает свет на свои взаимоотношения с романтизмом. В рассказе, вновь переносящем на берега Лены, есть персонаж ссыльный поляк Игнатович. Он воспитан на поэзии романтизма и сам по натуре своей, по взгляду на жизнь и на людей - романтик.

Те, кому доводится узнать Игнатовича ближе, видят противоречие в его натуре: то восторг и обожествление человека, особенно женщины, то мрачный цинизм и мизантропия, презрение к роду человеческому, к "подлой" человеческой природе. Тогда страстную любовь он переносит на больных или раненых животных.

На самом деле никакого противоречия в этом нет. И жизнь, и гибель Игнатовича, ушедшего в лютый мороз в тайгу спасать человека, необыкновенно последовательны; сам он - цельная во всем натура романтика. Романтизм как норма жизненного поведения знает лишь крайности обожествления либо ненависти. Полутона, переходы для него чужды и презренны; в реальной жизни Игнатович "был непрактичен и беспомощен, как ребенок... Никогда он не умел найти дорогу". Сталкиваясь в действительности с чем-то, что расходится с его представлениями, он может пойти на подвиг, а может впасть в ошибку, уйти в никуда, в ложном направлении. Вспомним, такой, в сущности, была и Морозова из рассказа "Чудная", и многие знакомые Короленко по движению народников.

О гибели таких, как Игнатович, можно только скорбеть. Но такой бесконечно далекий от реальной жизни романтизм все-таки чужд Короленко. Его взгляд зорко замечает все несовершенство человека и жизни, но он теплее, он чужд холодной мизантропии романтика. Таким, собственно, было издавна отношение к романтизму больших русских писателей. Лермонтов создал образ Демона, но он же увидел в реальной жизни и тепло и человечно изобразил Максима Максимовича.

В "Морозе" Короленко есть Игнатович, но есть и староста ямщиков, в котором не видно ничего ни романтического, ни героического. Способен же этот староста, оказывается, на человеческое душевное движение: просто, без аффектации он соглашается не за деньги, без вознаграждения ехать в страшный мороз спасать человека в тайге. Для "чистого" романтика такое душевное движение ничтожно, он его просто не замечает, уходя от презираемой им толпы на свой подвиг. А Короленко и отдает должное безоглядной отваге романтика, и говорит о присущей такому герою слепоте; писатель дорожит и самым малым проявлением человечного, тем человеческим началом, которое скрыто в людях.

Все это, пожалуй, позволяет точнее определить творческий метод Короленко. Он - реалист, которого неизменно привлекают проявления романтики в жизни. Реалист, размышляющий о судьбах романтического, высокого в суровой, отнюдь не романтической действительности. У Короленко немало героев, чей яркий духовный накал, самосжигающая беззаветность поднимают их над тупой, сонной действительностью, служат напоминанием о "высшей красоте человеческого духа". Но пожалуй, не менее важны для Короленко не эти исключительные и выдающиеся личности, сгустки романтизма.

Короленко-художнику важно заметить под толстой грубой корой обыденности, повседневности живое движение, порой один миг пробуждения (как у перевозчика Тюлина). "У каждого из нас есть свой выдающийся период в жизни", - замечает писатель в "Марусиной заимке", рассказывая о "вечном пахаре" Тимохе. Свой героический час, даже мгновение есть и у охотника Степана, и у Тыбурция, и у "соколинца". Даже в жандарме из "Чудной", в старосте из "Мороза" не все погибло: жизнь может обречь человека на горькую, даже низкую судьбу, но человеческое рано или поздно даст о себе знать. Писателю дороги эти незаметные и мгновенные огоньки, в них опора его гуманизма, основа его исторического оптимизма.

"Открыть значение личности на почве значения масс" - такое эстетическое требование выдвинул Короленко в эпоху, когда началось пробуждение масс.

О себе Короленко мог бы сказать словами одного из своих героев: "Его любовь была любовь к свободе, а его ненависть - вражда к угнетению... язык его был подобен мечу, поражавшему лживые измышления... По мере того, как ненавистный гнет усиливался, он отдавал свое сердце народу, - сердце, горевшее любовью". Не только литературными произведениями - всей своей деятельностью Короленко подтверждал эту характеристику. Ни малейшего противоречия не было между тем, чему учил и к чему призывал он своих читателей, и тем, как жил и действовал сам. И в творчестве, и в жизни Короленко, по словам Горького, представал "редким человеком по красоте и стойкости духа", "идеальным образом писателя".