Альфонс - Александр Бондарь

— Нет.

— Попробуй, тебе понравится. — Сказала Надя быстро и без всякого интереса. Потом окинула взглядом Настю. — Котлету по-киевски с пюре и салатом. — Будешь чай? — Спросила у Андрея.

— Буду.

— С лимоном? С ромом? С молоком? Со сли…

— Просто чай. — Резко и уже раздражённо приказала Надя.

Настя быстро кивнула. Андрей искоса, исподтишка разглядел её, когда Настя, шевеля задом, уходила на кухню. «В Краснодаре, — подумал он, — на улице, сука, я раздавил бы тебя одной пятернёй.»

Беседа текла и спокойно и очень неспешно. Анаконда рассказывала свежие сплетни из жизни «телезвёзд». В основном, очень грязные. Выпив свой чай и съев бутерброд, она попросила стакан водки. И — солёный огурец на закуску. Со скучным лицом смотрела в ту сторону, куда только что скрылась Настя. Прекратила разговор. Все тоже молчали.

Настя принесла холодный запотевший стакан и огурец на блюдце. С презрением в глазах поставила всё это на стол перед Анакондой. Та залпом махнула водку. Глаза у Елены сделались большими и после опять стали маленькими. Она взяла двумя пальцами огурец, напряжённо понюхала его — так, словно хотела втянуть в себя. Потом погрузила в рот и зажевала.

— Это — неправда, — сказала Анаконда набитым ртом, повернувшись к Андрею, — будто евреи не пьют водку. Мы всё пьём.

Затем она вернулась к своим рассказам. Анаконда увлеклась. Она говорила путано и не очень понятно. Перепрыгивала с одного на другое, повторяла уже рассказанное. Время от времени оборачивалась назад, туда, где, как предполагалось, стояла Настя. Щёлкала ей двумя пальцами.

— Эй, ты! Водки! Галопом!

Настя появлялась с новым стаканом и с новым огурцом на блюдце, сохраняя в глазах всё то же холодно-равнодушное презрение. Рассказы Максимовой-Анаконды становились всё грязнее, персонажи их делались всё отвратительнее. Отчётливее и яснее проступала та неприязнь, которую испытывала Анаконда к своим коллегам с телестудии. Особенно ненавидела она тех, кто моложе. По словам Максимовой — наглых, пронырливых, подлых и самодовольных бездарей. После четвёртого стакана Анаконда прочно перешла на мат. Такой отборной и грязной ругани Андрей не слышал даже в цеху краснодарской фабрики. По лицам собравшихся, он понял, что всем надоело. Но настроена Анаконда была агрессивно и зло. Никто не хотел связываться.

Она, повернувшись, прищёлкнула пальцами по адресу Насти. Та не успела среагировать.

— Блядь недоделанная! — Заорала Максимова так злобно, что Андрей поёжился. — Я к кому, гадина, обращаюсь?!

Настя появилась, подошла к Максимовой-Анаконде. Андрей с настороженным любопытством вглядывался в её лицо. Он ожидал увидеть страх и растерянность… Нет. Ничего похожего. Глаза у Насти были такими, как и всегда — сухо-презрительными. Видимо, подобное обращение для неё стало привычным. Максимова схватила стакан водки и разом опрокинула его себе в рот. Закусить не успела. Пошатнулась, закрыла глаза и рухнула лицом в скатерть — между двумя терелками.

— Наконец-то, подруга. — Диана зажгла сигарету. — Освободила нас от себя.

Принцесса скучно посмотрела на спящую Максимову-Анаконду.

— Лена не сказала главного. Её не утвердили ведущей «Песня не расстанется с тобой». Лена хотела очень. Хлебное место. Популярная передача. Куча начинающих, которые хотят чего-нибудь там спеть. Каждый бабки отваливает. Лене уже обещали, что это место — её. Но тут возникла Танька Скворцова, которая отсосала у кого-то там в редакции музыкальных программ. А Лене прямо сказали — ты так не умеешь миньет делать. И старая к тому же.

— Девушки. — Это была Газель. — Что вы там разную хрень пережёвываете. Посмотрите, какой у нас появился хорошенький мальчик. — Она облизнула губы.

Газель сидела рядом с Андреем и теперь пододвинулась к нему вплотную. Погладила его аккуратно по голове, как если бы он был собачкой. Все тоже уставились на Андрея. Глаза женщин сделались масляными, по губам побежали улыбки. Андрей внутренне съёжился. Он почувствовал себя молодой и неопытной девушкой в компании подвыпивших мужиков.

— Тебя Андрей зовут? — Ласково спросила Газель.

— Да, Андрей.

— Андрей… — Повторила Газель, как если бы выговоривала название чего-то сладкого и аппетитного. Облизнула губы. — Андрей…

Она положила руку ему на колено. Погладила. Андрей почувствовал, как ток пробежал по телу.

— Какой ты пугливенький. — Газель улыбнулась и погладила его снова. Опять облизнула губы.

И тут Андрея словно облили холодной водой. Он увидел лицо на другой стороне зала. Лицо Насти. Та, судорожно раскрыв глаза и не отрываясь, смотрела на Андрея. Ледяная волна нахлынула откуда-то сверху, поглотила собой. На него никогда ещё не смотрели вот так… Андрей вздрогнул. Настя тоже вздрогнула. И быстро отвернулась.

После второго стакана водки Андрей почувствовал себя свободнее, естественнее. Ему даже начинали нравится его новые приятельницы. Временами оглядывался на Надю. Та покровительственно улыбалась. Всё идёт так, как нужно, — шептал Андрею внутренний голос. И с каждым новым глотком голос этот делался всё уверенее.

— Не хочешь нюхнуть? — Газель предложила Андрею бумажный листок с насыпанным на него белого цвета порошком. — Это — хороший кокаин, не бойся. Не та гадость, что тебе на улице продадут.

Андрей с интересом посмотрел на порошок, потом — на Газель. Он всегда слышал о наркотиках только плохое. И только плохое привык думать о тех, кто нюхает-глотает-вдыхает-колется… Но тут нашло что-то. Андрей взял бумажку, поднёс её к губам. Пальцы у него задрожали. Порошок чуть не рассыпался. Газель улыбнулась.

— Давай, смелее.

Андрей прикоснулся ноздрёю к порошку, пошевелил его. Потом медленно, осторожно втянул внутрь.

Проснулся Андрей поздно. Он чувствовал себя как тряпка для пола, которую изо всей силы выкрутили, а после ещё потоптались ногами. Андрей огляделся. Это была небольшая комната — его комната. Со стены смотрел выцветший Бельмондо, такой же ненастоящий, как и всё вокруг. Андрей смотрел на него, пока не надоело. Потом перевёл взгляд на пейзаж — не то и из Венеции, не то из Сицилии. Пейзаж тоже приелся.

Андрей вспоминал подробности вчерашнего вечера. Точнее, ночи. Всё представлялось теперь очень мутно, расплывчато. Он помнил, что здесь, в его комнате, побывала толпа. Состоявшая из четырёх клиенток Клуба. Анаконда осталась лежать на полу, в холле. Андрею не хотелось ворошить подробности. Он приподнялся, сел на кровать. В таком только положении увидел себя в небольшом зеркале… Неприятно.

В дверь кто-то постучал снуружи. Андрей быстро поднялся, открыл. Там стояла Надя. Она улыбнулась.

— Доброе утро, — сказала. — Могу я войти?

— Конечно. — Андрей нерешительно отошёл в сторону.

Надя подошла к окну.

— Всё было отлично. Я говорила с каждой. Никто не жаловался. Все довольны.

Андрей пожал плечами, потом присел на кровать.

— Можешь отдохнуть. У тебя есть время до вечера.

Она развернулась и, уходя, положила на столик несколько крупных купюр.

— Это — аванс. Позже получишь ещё.

Надя вышла, и дверь за ней тихо закрылась.

Днём Андрей сходил на переговорный пункт и позвонил домой, в Краснодар. Он всё придумал уже по дороге. В университет не поступил, но нашёл в Москве работу — в кооперативе грузчиком. Довольно тяжёло, но денежно. А помог устроиться парень, с которым Андрей делил комнату в общежитии, когда сдавал экзамены в МГУ. Как насчёт армии? Там видно будет. По крайней мере, деньги на тротуаре не валяются.

Всё это Андрей прокрутил у себя в голове несколько раз, пока ехал в метро. Вроде бы, выглядит аккуратно. Без явных помарок.

На переговорном пункте он ждал почти час. Ни то турок, ни то араб, плохо говорящий по-русски, пытался объяснить, что не разговаривал ни минуты, и автомат не по делу съел все его монетки. Молодая и симпатичная диспетчерша раздражённо ему отвечала. Какой-то парень в интеллигентном костюме подошёл к кассе. Диспетчерша уточнила его фамилию. Потом сказала: «Вам — Лондон» и назвала номер кабины. Парень наклонился к ней с видом сообщника и, по детски улыбаясь, попросил:

— Объявите по радио, пожалуйста.

— Лондон. — Сухим неинтересным голосом заговорила девушка. — Кабина номер…

У Андрея чуть поднялось настроение. «Умеют же люди радоваться ерунде», — подумал он, заходя в свою кабинку. Ещё раз перебрав в уме всё то, что будет сейчас говорить, Андрей снял трубку и вытащил из кармана несколько пятнадцатикопеечных монеток.

Вечер начался, как обычно. Максимова-Анаконда жрала водку. Остальные закусывали, слушая её и молча переглядываясь.

— Мой дедушка, — рассказывала Елена, — работал в ЧК всю жизнь. Когда началась революция, он был сапожником. Это сейчас демократы брешут, что хорошо при царе жили. А дедушка говорил — плохо. Антесемитизм страшный. Дедушка хотел в Москву или в Санкт-Петербург, а ему не давали. Черта оседлости. Думал в православие перейти, но боялся соседей. Ещё, говорил, подкараулят ночью… Ну её, с Москвой. У них, в этом городе был случай: еврея одного православного хасиды местные, бритвой… А потом — суд. Их оправдали — все газеты были за хасидов…