Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди - Федор Раззаков

Тем временем продолжаются неприятности у хоккеиста Александра Мальцева. В четверг 16 января по нему ударила пресса — в «Комсомольской правде» появилось открытое письмо в его адрес под названием «Ничего не случилось…» за подписью заместителя редактора отдела физкультуры и спорта «Комсомолки» В. Снегирева. Хорошо помню эту публикацию. В тот день утром я пришел в школу минут за десять до начала уроков и поднялся на третий этаж, где у нас должна быть то ли математика, то ли физика. Справа от лестницы на стене висел стенд со свежим номером «Комсомолки», мимо которого я никогда не проходил (чего не скажешь про стенд на втором этаже, где висела «Пионерская правда», которую я читал от случая к случаю). Вот и на этот раз я подошел к любимой газете и с ходу натолкнулся на «подвал» с письмом к Мальцеву. А поскольку я в те годы был ярым хоккейным фанатом, заметку я прочитал от корки до корки. Да еще сделал то же самое сразу после окончания первого урока. Письмо начиналось так:

«Наверное, увидев это письмо, ты привычно усмехнешься и с показной бравадой покажешь газету друзьям: «Видели, Мальцеву и письма через газету пишут». Подожди, капитан, спрячь улыбку. Давай серьезно. Надо продолжить наш разговор, что состоялся три дня назад. Тогда он не сложился. Команда ехала в автобусе к стадиону, и ты, вольготно расположившись на заднем сиденье, сразу пожаловался мне: лег спать., мол, за полночь, на дне рождения гулял, а сегодня вставать на тренировку пришлось чуть свет, вот ведь жизнь какая окаянная…

Настроен ты был по своему обыкновению игриво. А ведь речь-то шла о вещах куда как серьезных. Я тебя спросил, долго ли ты намерен играть в хоккей, и ты ответил: «Пока не выгонят». Я тебе: «Как с учебой дела?». Ты рукой махнул: «Исключили меня из техникума…».

Далее автор письма подробно рассказывает читателям историю про то, как Мальцев «проспал» вылет в Швецию в декабре прошлого года. Затем сетует на то, какие прекрасные результаты показывал Мальцев на заре своей карьеры, и как стал блекло играть теперь. И указывает главную причину произошедшей метаморфозы:

«Ты вдруг обнаружил, что у тебя огромное количество друзей. Тебя звали в ресторан. Тебя непременно хотели видеть во главе стола на банкетах, свадьбах и днях рождения. Когда ваша команда завоевала Кубок СССР, то на вечере, устроенном по этому поводу, каждый гость считал своим долгом «поднять тост с Мальцевым». А ты-то добрый, ты никому не мог отказать.

Ты получил квартиру в новом доме. Друзей становилось все больше. Проводить свободное время в веселых компаниях стало делом привычным. Ты забросил учебу. Ты стал опаздывать на тренировки, пропускать их.

Слава вскружила тебе голову.

Тебе, лидеру команды, тренеры многое прощали. А напрасно. Тренеры ведь не могли не знать, как опасна ржавчина. Она разъедала коллектив. «Мальцеву позволено, а нам?» — рассуждали другие игроки…

В «Динамо» был принят твой младший брат Сергей. Все говорили о том, что он может стать тебе достойным партнером. Сергей жил рядом, он во всем подражал тебе. («Кстати, где сейчас брат?» — спросил я. «Выгнали, — равнодушно ответил ты. — Они с Мышкиным в ресторане избили кого-то»…). Не ты ли повинен в том, что не состоялся хоккеист Мальцев-младший?

Терпение не безгранично. Всему приходит конец. И однажды прозвучал еще один звонок. Руководство команды сказало тебе: хватит, доигрался, снимаем с Тебя звание заслуженного мастера спорта и дисквалифицируем на год. Говорят, ты заплакал. Ведь ты дня не можешь прожить без хоккея. Тебя простили и на этот раз.

А ты продолжал подводить тренеров, команду. Вспомни поездку на КамАЗ. Ты ездил на эту стройку в составе группы других спортсменов. Увы, и там нашлись доброхоты, щедро уставлявшие твой стол винными бутылками. А ты и не отказывался. После очередного угощения ты, капитан, находясь в веселом состоянии, умудрился сломать палец. До конца сезона оставалось еще несколько матчей, а команде пришлось выходить на лед без тебя…».

Заканчивалось открытое письмо следующим призывом:

«Хорошенько подумав, решил я все же написать тебе это письмо. Не для того, чтобы Мальцева в очередной раз «пропесочили». Нет, не для этого. Чтобы оно побудило тебя задуматься об ответственности твоей перед самим собой, перед товарищами, перед своим клубом, перед хоккеем.

Не стоит, право, дожидаться очередного звонка. Ведь он, Александр, может оказаться последним. Понимаешь, последним».

В спортивных кругах тогда ходили слухи, что это письмо было санкционировано с «самого верха». Хоккейный клуб «Динамо» курировал КГБ (футбольное «Динамо» было отдано МВД), и его ярым болельщиком был сам Андропов. А поскольку «Динамо» занимало в турнирной строчке позорное 8-е место и проигрывало чуть ли не всем подряд, вот и было решено призвать ее капитана, а через него и всю команду к порядку. Правда, из этого мало что вышло, о чем еще будет рассказано далее.

Тем временем Леонид Гайдай продолжает работу над комедией «Не может быть!». 17 января должны были сниматься эпизоды в декорации «квартира невесты», однако исполнитель одной из ролей — Георгий Вицин — внезапно не явился на съемочную площадку. Ассистент режиссера позвонил ему домой и выяснил, что актер занемог. Узнав об этом, Гайдай съемку отменил, поскольку в тот день должны были сниматься именно эпизоды с участием Вицина: отец невесты двигает мебель, ворует со стола бутылку водки и др. Простой обошелся группе в кругленькую сумму в 787 рублей.

Другой мэтр советской комедии — Эльдар Рязанов — снимает первые кадры своего эпохального фильма «Ирония судьбы». Вечером 18 января в столичном аэропорту Внуково снимался эпизод проводов Жени Лукашина в Ленинград. Как мы помним, отправился он туда не по собственной инициативе, а по воле двух своих подвыпивших дружков, которых в фильме играли Георгий Бурков и Александр Белявский. Последний вспоминает:

«Сначала мы снимали сцену в аэропорту, которая по фильму идет после бани, и все герои уже пьяные. Это происходило 18 января (в день годовщины моей свадьбы). Мы сидели в буфете аэропорта, и я решил, что ничего страшного не будет, если немного отмечу этот день. Рязанов учуял запах и спросил: «Саша, в чем дело?». Я ответил: «Эльдар, я могу тебе паспорт показать, у меня сегодня день свадьбы». Он отрезал: «Я тебя прошу, больше ни рюмки». Я пообещал…».

В тот же день свой двадцать девятый день рождения справляла популярная киноактриса Виктория Федорова. По этому случаю в ее квартире 243 в доме 4/2 по Кутузовскому проспекту собрались близкие друзья и подруги. Как пишет сама именинница: «Наверно, им всем было очень весело, но только не мне. Я все время ждала телефонного звонка, о котором отец написал в поздравительной открытке по случаю дня моего рождения (как мы помним, отец Виктории находится в США. — Ф. Р.). Чем темнее становилось на улице, тем сильнее одолевали меня прежние страхи. Он умер. Он больше не думает обо мне. Он забыл меня…».

Мучения Виктории продолжались почти до двух часов ночи, после чего она не выдержала. Отведя в сторонку одного из своих Друзей, который говорил по-английски, она попросила его помочь ей с переводом. После чего прямо из дома заказала телефонный разговор с Америкой (там на тот момент было около шести часов вечера). Разговор дали на удивление скоро. На другом конце провода ответил бодрый мужской голос — это был отец Виктории. Через переводчика та спросила, почему он ей не позвонил. Ответ отца ее обескуражил: тот сообщил, что пару часов назад пытался до нее дозвониться, но ему сообщили, что линия занята. Тогда Виктория выхватила трубку из рук переводчика и выпалила на ломаном английском: «Я люблю тебя, папочка». Он тоже ответил ей по-русски: «И я тебя очень люблю». После чего произнес длинную фразу по-английски. Виктория передала трубку переводчику, и тот вскоре перевел смысл сказанных ее отцом слов: «Я помню, где и когда я эти же слова сказал твоей матери». Этот день рождения неожиданно стал самым счастливым в жизни Виктории.

Продолжает обостряться обстановка вокруг гроссмейстера Виктора Корчного, Как мы помним, в декабре прошлого года он дал неосторожное интервью югославскому телеграфному агентству ТАНЮГ, где весьма нелестно отозвался о своем недавнем сопернике Анатолии Карпове. За это на Корчного ополчилась вся спортивная общественность (письма возмущенных граждан были опубликованы в «Советском спорте»). Несмотря на то, что Корчной вскоре публично покаялся в собственном грехе (в той же газете было опубликовано его письмо), гроссмейстера вызвали для проработки в Москву, в Спорткомитет. Но он решил схитрить — срочно лег в клинику Военно-медицинской академии, сославшись на обострение язвы желудка. Трудно сказать, на что он надеялся, — наверху были разгневаны настолько сильно, что подобные ухищрения могли только отсрочить наказание, но не отменить его. Причем, по задумке спортивных чиновников, выслушать грозный вердикт Корчной должен был из их уст лично. Вот почему, пролежав в клинике около двух недель, гроссмейстер все же вынужден был отправиться на ковер.