Keeping 13 - Хлоя Уолш

— Вызовите скорую помощь.

"Со мной ты в безопасности…"

— Она умирает. Он убил мою сестру. А ты ничего не делаешь!

"Я тебе не позволю упасть… все в порядке, я держу тебя…"

— Вызови гребаную скорую!

"Останься со мной…"

Я чувствовала тепло двух рук на своем лице и наслаждалась этим нежным прикосновением. — Ты меня слышишь? — Голос Джоуи заполнил мои уши. — Я собираюсь вытащить тебя отсюда, хорошо?

"Просто продолжай целовать меня…"

— Шэннон, ты меня слышишь?

"Я люблю тебя, Шэннон, как река…"

— Шэн? — Затем я почувствовала, как что-то ткнулось мне в глазное яблоко, — пальцы Джоуи, поняла я, когда он приподнял мои веки. — Шэннон, ну же, поговори со мной.

Приоткрыв веки, я заставила себя сосредоточиться на его испуганном лице, когда он смотрел прямо на меня. — Я собираюсь помочь тебе, хорошо? — Он прерывисто выдохнул. — Скорая помощь уже в пути.

Я открыла рот, чтобы ответить, но ничего не смогла произнести.

Мои губы не могли произнести нужных мне слов.

— Шэннон, дыши. — Тогда моя мама присела передо мной на колени у ног Джоуи, одной рукой касаясь моего лица, а другой прижимая пакет с замороженным горошком к моей груди. — Дыши, Шэннон, — повторяла она. — Дыши, детка.

Помогло ли это?

Стало ли от этого еще хуже?

Я не знала.

Я знала только, что не дышала..

Самым страшным было то, что мне было все равно.

Я не паниковала.

Я не испугалась.

Я просто… закончила.

— Шэн, — повторил Джоуи, повысив голос, когда страх окутал его черты. — Шэннон, пожалуйста. — Присев передо мной на корточки, он положил обе руки мне на плечи и нежно встряхнул меня. — Господи Иисусе, Шэннон, поговори со мной!

Я пыталась, но ничего не вышло.

Закашлявшись, я начала давиться от постороннего металлического привкуса, когда он выплеснулся у меня изо рта густой, илистой струей.

Моя голова склонилась набок, вернувшись в вертикальное положение, когда Джоуи взял мое лицо в свои руки. — Ифа, дай мне свои ключи, — выдавил он, не сводя с меня зеленых глаз. Отпустив мое лицо, он скрылся из виду. — Я отвезу ее сам.

— Джоуи, не двигай ее. У нее могут быть внутренние…

— Отдай мне гребаные ключи, детка!

Без силы его рук, поддерживавших меня, я автоматически подалась вперед, только для того, чтобы тяжело прислониться к матери.

— Все в порядке, — прошептала она, обнимая меня, проводя пальцами по моим волосам. — Все будет хорошо.

Я хотела бы, чтобы я могла держать свой собственный вес и не опираться на маму. Я не хотела ее прикосновений, но внутри меня ничего не осталось.

Последнее, что я запомнила перед тем, как меня окутала тьма, было прикосновение моего брата, когда он заключил меня в свои объятия, а затем звук его голоса, когда он прошептал мне на ухо слова "не покидай меня".

2

ЯЙЦА ВЫШЕ

ДЖОННИ

Никакого регби по крайней мере в течение шести недель.

Отец.

Постельный режим в течение семи-десяти дней.

Отец.

Твои ноги не коснутся травы до мая.

Отец.

Разрыв приводящей мышцы, спайки и спортивная пубалгия.

Отец.

Реабилитация.

— Черт! — Кутаясь в одеяла вокруг своего тела, я запрокинул голову и подавил рев, зная, что если у меня случится еще одна вспышка гнева, мне снова дадут успокоительное. Я ходил по тонкому льду с медсестрами, расположенными дальше по коридору от моей палаты. Когда я встал с кровати, чтобы отлить, и рухнул на пол рядом со своей кроватью, меня занесли в черный список. Мне устроили взбучку за то, что я не попросил о помощи, напомнили, что у меня есть катетер, а затем сделали еще один укол того, что, черт возьми, они продолжали вливать мне в капельницу. Они сказали мне, что это от боли, но я заподозрил неладное. Я был под кайфом. Никому не нужно было такое количество лекарств в организме. Даже мне, придурку с самопровозглашенным сломанным членом. — Иисус, блядь, Христос!

Сморгнув расплывчатость, я попытался сфокусироваться на стене напротив моей кровати с вмонтированным в нее телевизором и Пэтом Кенни, ведущим программы «Позднее позднее шоу», но это было бесполезно. Я продолжал отключаться, мои мысли возвращали меня к тому единственному слову, которое преследовало меня, крутилось в моем мозгу, как заезженная пластинка.

Отец.

Отец.

Отец.

— Прекрати! — Я сердито зарычал, хотя был один в комнате. — Просто, блядь, прекрати разговаривать.

Мой разум играл со мной злые шутки, заставляя меня чувствовать тревогу и напряжение, и у меня было самое неприятное чувство внизу живота.

Мое беспокойство было настолько сильным, что я мог ощутить его на вкус.

Обезболивающие, черт возьми.

Это было то, что взбесило мою голову.

Меня никто не слушал.

Я продолжал говорить всем, что что-то не так, и они в ответ говорили мне, что все в порядке, а затем вводили мне еще какую-то чертовщину, которая в данный момент текла по моим венам.

Я знал, что они ошибаются, но я не мог видеть ясно, не говоря уже о том, чтобы понять смысл своего беспокойства.

Чем больше они не воспринимали меня всерьез, тем больше я беспокоился, пока не начал тонуть в беспокойстве по поводу чего-то, чего не мог точно определить.

Это было чертовски ужасное чувство.

В голове у меня все шло наперекосяк; только одно слово крутилось в моей голове, как заезженная пластинка.

Отец.

И только один голос повторял одно и то же слово снова и снова.

Шэннон.

Я понятия не имел, почему я так реагировал, но мое сердце билось на девяносто. Я знал это, потому что каждый раз, когда я думал о ней, аппарат, к которому я был подключен, начинал пищать и мигать.

Я плохо справлялся с тревогой. Это просто было не в моих силах. Адреналин, безусловно, но страх? Нет, я нихуя не справлялся со страхом. Особенно когда страх в моем сердце был за другого человека.

Когда мне все-таки удалось приучить себя смотреть телевизор, я продолжал думать: какого черта Пэт делает на экране? «Позднее позднее шоу» было пятничной вечерней программой, но эй, какого черта я знал? По-видимому, немного, поскольку я не мог отличить, в какой вечер недели это было.

Откинувшись на матрас, я моргнул, прогоняя сонливость, и попытался мыслить ясно.

Разъяренный, я крутил головой из стороны в сторону, ища продолжения.

Что-то было не так.

В моей голове.

В моем теле.

Я чувствовал себя так, словно попал в ловушку, узником этой кровоточащей кровати, и это было ужасно.

В ярости на мир и всех в нем, я постучал пальцами по матрасу