Хищный аленький цветочек - Дарья Донцова

– И он определенно мужчина, – сделал поспешный вывод Малкин.

– Статистика показывает, что среди «ангелов» примерно поровну лиц как слабого, так и сильного пола, – терпеливо пояснил Николай Михайлович. – Теперь нам надо понять, что связывает Сизова и Львову. По какой причине «ангел-мститель» решил именно их осудить на смерть? И необходимо найти Катю с сыном. Куда могли запропаститься молодая женщина и мальчик? Вероятно, дочь Валерия Яковлевича расскажет нечто интересное.

Глава 4

Вадим Олегович решил сам осмотреть квартиру Львовой. Он соединился с Олей Бирюковой, наследницей, и спросил:

– Вы, наверное, сделали ремонт? Никаких вещей Жанны уже не осталось?

– Нет, – после небольшой паузы ответила Ольга, – я пока ничего не трогала. В жилье все осталось по-старому.

Панов обрадовался.

– Разрешите побывать в доме? Откроете нам дверь?

– Ну… ладно, – без особой радости согласилась Бирюкова. – А что вам там надо?

– Нужно прояснить некоторые детали, – обтекаемо ответил Вадим Олегович.

Переступив порог квартиры, Панов сразу понял: наследница не заглядывала в «двушку», тут все осталось так, как было в день исчезновения хозяйки. В деревянном коробе обнаружился сгнивший хлеб, в холодильнике стоял вроде бы совершенно свежий по виду йогурт, чей срок годности истек больше года назад. Следователь посмотрел на баночку и решил, что больше никогда не купит ничего произведенного фирмой, выпустившей «бессмертный» молочный продукт.

На подоконнике в кухне среди бесплатных газет, которые распихивают по почтовым ящикам, Панов обнаружил конверт без каких-либо надписей из белой бумаги, приятной на ощупь. Внутри лежал рисунок. Вернее, следователю сначала показалось, что перед ним обычная открытка, но, рассмотрев ее внимательно, он понял, что держит в руках небольшую, размером с ладонь, картину. На ней была изображена комната с окном, прикрытым роскошной красной бархатной шторой. В центре помещения на скамье сидела женщина, одетая в длинное платье с пышной юбкой. Вадим Олегович плохо разбирается в истории моды, но ему подумалось, что такой наряд могли носить в восемнадцатом веке. Руки дамы были привязаны к стулу, талию тоже обвивала грубая веревка. В левом углу композиции находился стол со стопой фолиантов в кожаных переплетах. За ним сидел судья в мантии, в седом парике, с деревянным молотком в руке. Лицо его было размытым, неясным. А вот дама очень походила на… Львову. Кроме нее и представителя судебной власти, художник нарисовал нескольких детей, стоящих на коленях. За каждым ребенком маячила фигура взрослого, у всех вместо лиц были серые пятна. Возле стула дамы с одной стороны громоздились мешки, из коих высыпались деньги, а с другой располагалась огромная мышеловка, где находились женщина и маленькая девочка, судя по всему – мать и дочь.

Панов незамедлительно соединился с Геннадием Петровичем, описал ему находку и поинтересовался:

– Как ты мог не обратить внимания на столь важную улику?

– Да вроде там ничего такого не было, – забубнил Малкин.

– Ты не понял, что живописец изобразил сцену суда над Львовой? – вскипел Панов.

– Не помню никаких картинок, – признался Геннадий Петрович.

Вадим Олегович поднял материалы дела Львовой и прочитал в них, что в момент проведения обыска на подоконнике в кухне лежала гора разных вещей: лекарства от головной боли, градусник, три детектива Милады Смоляковой, жестяная коробочка с леденцами, пульт от телевизора и конверт, внутри которого находилась открытка без текста, кипа рекламы, газеты. Итак, Малкин допустил оплошность. Похоже, он все-таки видел сделанный на плотной бумаге рисунок, но, не обнаружив на нем никакого письменного сообщения, запихнул его назад, не рассмотрев как следует, принял за обычную почтовую карточку.

Панов отдал находку экспертам, попросил выжать из нее как можно больше информации. А затем позвонил Бирюковой, договорился о встрече и задал ей прямой вопрос:

– Почему вы не хотите пользоваться полученным наследством?

– Просто времени нет, – забормотала Бирюкова, – руки никак не доходят до квартиры Жанны.

– Вы с мужем и пятью детьми ютитесь в тесной «трешке», давно стоите в очереди на новое жилье, но государство не спешит вам его дать. Наверное, трудно всемером ютиться на столь малом пятачке, скученность провоцирует семейные скандалы, – вздохнул Панов.

– Да уж, нелегко. И ссоры бывают, – согласилась Ольга. – У сыновей большая разница в возрасте – Юре пять, Леше десять, Сереже шестнадцать, мальчикам неудобно жить в общей спальне. Да и Соня с Наташей иногда ругаются.

– Странно, что вы по-прежнему живете на старом месте, – протянул Панов. – Вы же давно могли продать свою квартиру и ту, что принадлежала Жанне, купить просторные апартаменты. Но отчего-то не сделали этого. Почему? Если причина вашего нежелания воспользоваться наследством как-то связана со Львовой, мне необходимо ее знать. Вы же не хотите, чтобы преступник, лишивший жизни прекрасную милосердную женщину, остался на свободе?

Бирюкова неожиданно заплакала и прошептала:

– Ладно, я расскажу. Но мы с Сережей ее не убивали! Честное слово! Мы не способны на преступление. Только Жанна вовсе не такая, какой вы ее считаете. Она была вампиром, высасывала из нас жизнь, поставила на колени и ребят, и меня с мужем. Незадолго до смерти Львовой моя Сонюшка сказала: «Лучше бы я умерла, из-за меня все мучаются». Представляете, какие мысли в голову дочери залетели? Я ненавидела Львову, но старательно ей в пол кланялась. Потому что знала: Соня погибнет, если Жанна от нас отвернется. Вот Воробьева не выдержала. Так, думаете, Львова их пожалела? Хренушки! Помню, я в гости к вампирше впервые пришла, и в тот момент к ней Зина Воробьева буквально на коленях вползла, головой о пол биться начала…

– Жанночка Сергеевна, золотце, извините Христа ради! Не права я была, вы для нас столько сделали, а я черную неблагодарность проявила! Простите меня! – умоляла женщина.

Львова бросилась к ней, подняла с коленей, поддерживая под руку. Потом обняла, поцеловала и сказала:

– Ну что вы, Зинаида Егоровна, разве можно так? Успокойтесь, я не держу на вас зла. Да что такого страшного вы совершили? Ничего особенного. Просто расхотели со мной общаться. Это ваше право, значит, я вам надоела. Бывает.

Зина аж затряслась.

– Вы меня простили? Снова Егорушке поможете?

А Жанна в ответ:

– Сказала уже, я никогда не злилась на вас. Как Егор? Надеюсь, он окончательно выздоровел?

– Лекарство купить не можем, – всхлипнула Зинаида, – а без таблеток сынишке совсем плохо. Тот препарат, что бесплатно дают, на него не действует, а на покупку зоофрила[8] средств нет. Вы же в курсе, как мы живем: я за сыном ухаживаю, не работаю, у мужа двадцать две тысячи оклад. Не бросайте нас, мы все поняли, готовы для вас что угодно сделать!

– И рада бы оказать вам поддержку, – нежно пропела Львова, – да не могу. Когда вы со мной порвали отношения, я взяла под крыло другого ребенка, доченьку Оли. Средства у меня ограничены. Увы-увы, мое имя не стоит на первых позициях в списке «Форбс». Поверьте, тогда бы я всем приобрела медикаменты. Но вы упустили свой шанс, я теперь поддерживаю Сонечку, очень благодарную девочку с прекрасными, нежно любящими меня родителями.

– Егорка без вашей помощи умрет, – прошептала Зина. – Неужели у вас хватит совести мальчика на тот свет отправить?

Жанна Сергеевна заморгала.

– Вы меня упрекаете? За что? Я оплатила Егору операцию в Германии и ваше пребывание вместе с сыном за границей. Кормила-поила вас, покупала подарки, сделала ремонт в квартире, чтобы мальчик не дышал пылью, приобрела новую мебель… И ничего взамен не просила. Помогала совершенно бескорыстно. И как вы на это отреагировали? Полгода назад приехали сюда, заявили: «Хватит, сыты по горло вашей благотворительностью, оставьте нас в покое». Вы произнесли эти слова или я сейчас выдумываю?

– Да, – прошептала Зинаида, – я так высказалась.

– И что мне следовало делать? – развела руками Львова. – Несколько раз я звонила вам, а вы трубку не снимали. Не могла же я неблагодарных людей у подъезда ловить, просить: «Примите денежки Егорушке на таблетки». Сами оттолкнули дающую руку, и я взяла шефство над другим ребенком. А теперь вновь заводите речь о милосердной помощи. Но у меня нынче есть Сонечка, двоих патронировать я не смогу. Предлагаете бросить Софью и опять заняться Егором? Я должна обречь на смерть девочку Ольги ради спасения вашего мальчика?

– Вы чудовище! – закричала Зина. – Мерзкий монстр, подпитывающийся чужой бедой! Расцветаете от нашего горя!

– Вот и договорились, – кивнула Жанна. – Не испытываете добрых чувств ко мне? И не надо. Оленька, проводи Зинаиду Егоровну, она уходит.