Приключения Бесхвостика Пелле - Йоста Кнутссон

И Большая Стина облизнулась, вспомнив утреннюю трапезу.

— Ну что, пошли дальше? — спросила она. — Пока, Бринкеберг!

— Пока, Брункман! — сказал Пелле.

— Пока, Бринкеберг и Брункман! — сказали они вместе и двинулись в путь.

— Пойдём в свинарник? — спросила Большая Стина.

— Да ну его, — сказал Пелле. — Поросята такие грязнули, и потом они так по-дурацки хрюкают. Пошли лучше в конюшню. Лошади очень симпатичные. В городе я дружу с одной лошадью с пивоварни. Мы всегда обнюхиваем друг дружку, когда встречаемся.

В конюшне стоял Старый Брюнте и бил копытом.

— Все лошади на прогулке, — сказала Большая Стина, — и Старому Брюнте, понятно, скучно здесь одному. Но он недавно простудился, и его пока не выводят.

Тут Старый Брюнте заржал.

— Ой, какой у него голос хриплый, — сказал Пелле. — Но вид довольно добродушный.

— Он и в самом деле очень добрый, — сказала Большая Стина, запрыгнула в ясли[4] и потёрлась о мягкую верхнюю губу Старого Брюнте.

— А здесь есть крысиные норы? — спросил Пелле.

— Только одна, и я называю её ЛИЧНАЯ НОРА ЮНАСА, и её абонирует кот с конюшни, Юнас.

— Что это значит — абонирует? — спросил Пелле.

— Это значит, что он заявил, что это его нора, а мне неохота ввязываться в ссору. Да его почти и не видно. И я не могу сказать, чтобы очень из-за этого переживала. Это неуклюжий, невежливый кот. Его общество хорошим не назовёшь.

Пока Большая Стина рассказывала о Юнасе, они вышли из стойла и пошли по дороге, по обе стороны которой высились белоствольные берёзы.

Вдруг прямо перед носом Пелле на дорогу выпрыгнула чёрно-белая птичка и затрясла хвостиком. Пелле подобрался и решил, что обед на сегодня обеспечен. Но когда он уже был готов схватить птичку, она упорхнула, бодро чирикая. И так повторялось несколько раз. Птичка взлетала и садилась, нахально тряся хвостиком. Пелле подкрадывался к ней, делал стойку и прыгал, но поймать не мог.

— Ты что, пытаешься поймать фрекен[5] Дразнилку? — спросила Большая Стина.

— Я? Да нет, — небрежно сказал Пелле, притворяясь, что ему нет никакого дела до этой птички, — я просто подумал, что неплохо немного попрыгать. Буду я гоняться за какой-то глупой птицей!

— Это правильно, — сказала Большая Стина, — за трясогузками гоняться не стоит. Они специально нас дразнят. Но я думаю, что хррошо бы поваляться на травке, а то я немного устала. Старость — не радость!

Глава десятая. Божья корова

Направо от дороги простирался широкий цветущий луг. Большая Стина и Пелле прилегли среди цветов, переливавшихся всеми цветами радуги. Там были голубые колокольчики, жёлтые ведьмины зубы и красный клевер с толстыми и мягкими головками.

Вдруг какое-то маленькое красное существо с чёрными пятнышками прилетело невесть откуда и уселось Пелле на нос. Пелле только собрался смахнуть его лапой, как крылышки неизвестного создания разделилась надвое, и оно улетело в голубое небо.

— Это что ещё такое? — спросил Пелле.

— Божья коровка, — сказала Большая Стина. Божьи коровки безвредные и добродушные, так что если им это нравится, пусть себе сидят на моём носу.

Пелле зевнул. Он понял, что очень устал. Но что это? Божья коровка, в сто раз больше, чем та, которая улетела, уселась перед ним и уставилась на него. «Это не божья коровка, а какая-то прямо божья корова», — испуганно подумал Пелле.

— Это ты — Бесхвостик Пелле? — зарычала она.

— Я, — трясясь от страха, пролепетал Пелле.

— Это ты собирался на травку?

— Я, — Пелле била дрожь от кончика носа до… чуть было не сказал — до кончика хвоста, но хвоста, как вы помните, у него не было.

— На травку — значит, на травку! — проревела божья корова, схватила Пелле за шкирку и поднялась в воздух. Они летели над полями и лугами, над лесами и озерами, над домами и усадьбами. Но вот она начала постепенно снижаться, и приземлилась на большой лужайке. Между двумя берёзками был натянут плакат с огромной ярко-зелёной надписью «Травка», и мальчик в белом пиджаке бил в гонг и громко кричал: «Милссти прошшу к обеду! Милссти прошшу к обеду!»

— Пасись! — приказала божья корова. Пелле не посмел ослушаться и начал щипать травку. Тут он увидел, что ещё самое меньшее сто кошек занимаются тем же самым.

«Теперь-то и я буду коровой», — с грустью подумал Пелле. И не успел он об этом подумать, как громко замычал.

Тут ему на нос упала крупная холодная капля, другая на ухо — и вдруг обрушился сильный летний дождь!

«Это потому, что я ел траву, — подумал Пелле. — Фу, как мокро!»

И тут он проснулся! (Вы, конечно, поняли, что вся эта история ему просто приснилась.)

А мокро было потому, что Большая Стина начала его вылизывать изо всех сил. И нос, и спину.

— А где божья корова? — спросил спросонья Пелле.

— Не корова, а коровка, — поправила Большая Стина. — Давно улетела.

— А что это за лужайка, где написано «травка», и куда делись кошки?

— Ты просто задремал, малыш, — сказала Большая Стина. А теперь пора идти домой, чтобы успеть к вечернему молоку.

— Где ты пропадал? — с упрёком сказала Биргитта, когда Пелле пришёл домой. — Если бы ты знал, как мы волновались.

— Кажется, начинается дождь, — сказал папа. — Во всяком случае, мне на нос что-то капнуло.

— И мне, — сказал Улле.

И это была правда. Пошёл тихий летний дождик.

— Как хорошо, — сказал папа. — Это как раз то, что надо — и для цветов, и для посевов.

— А знаешь, папа, что я думаю? — спросила Биргитта. — Как ты считаешь, чем занимался Пелле, пока он пропадал?

— Понятия не имею, — пожал плечами папа.

— Я думаю, что он ел траву, и поэтому теперь идёт дождь. — И она повернулась к Пелле и спросила: — Ты что, пасся на травке?

— Мяу, — сказал Пелле.

Глава одиннадцатая. Пелле потерялся

Какое это было лето! Пелле очень нравилось жить в деревне.

И, наверное, самое лучшее было, когда доили коров. Каждое утро и каждый вечер Большая Стина и Пелле провожали тётушку Хедду в стойло. Они стояли и смотрели, как та доит бурёнок и терпеливо дожидались момента, когда же, наконец, тётушка нальёт им молока в крышку от фляги. Парное молоко, свежий воздух, трава — всё это было просто замечательно. Большая Стина всегда жмурилась, когда ела, и Пелле это очень нравилось. Было так приятно — есть и жмуриться, и он тоже решил попробовать. Но, зажмурив глаза, он сунул нос слишком глубоко, отчего чихнул три раза подряд, и молочные брызги полетели во все стороны. Сидевшая неподалёку сорока (её почему-то звали Конрад) презрительно расхохоталась.

— Не так-то это просто — есть из блюдца, — сказал Конрад насмешливо.

— Кто бы говорил, — хмыкнул Пелле. — Посмотрел бы я, как ты будешь лакать молоко из крышки со своим длинным носом.

— А я бы поглядел на тебя, как ты летаешь, — засмеялся Конрад, — и как рулишь хвостом!

И он, хохоча, полетел по своим делам.

Но лето кончалось. Листья на деревьях начали желтеть, в лесу повсюду торчали зонтики грибов, на кочках краснела брусника. Солнце с каждым днём всё больше торопилось спрятаться за лесом, и всё ленивее вставало по утрам. И семья Пелле начала собираться в город. Я имею в виду, понятно, семью, в которой Пелле жил, то есть папу, маму, Биргитту и Улле.

— Ну что ж, — сказал папа. — Завтра мы возвращаемся в город. Если я не ошибаюсь, в понедельник у Улле начинаются занятия.

— Начинаются, — кисло сказал Улле, — могли бы сделать физкультурный день в понедельник. И мы бы ещё денёк пожили в деревне.

— А во вторник можно сделать санитарный день, — предложила Биргитта, — и тогда можно остаться ещё на денёк.

«Хорошо бы они подошли к этому вопросу основательно, — подумал Пелле. — Школу надо хорошенько выскоблить, так что меньше чем парой дней не обойдёшься». Ему тоже страшно не хотелось уезжать из Эврабу.

На следующий день всё семейство уезжало, все садились в поезд. Большая Стина тоже пришла на вокзал и помахала им на прощанье. Ну, не то чтобы помахала по-настоящему, у кошек нет такого обычая, но если бы такой обычай у кошек был, то будьте уверены: Большая Стина долго махала бы на прощанье своей серой лапкой.

— Счастливого пути! — сказала Большая Стина. — До следующего лета!

— Обязательно! — кричал Пелле. — Уж тогда-то я точно прищучу Августа!

(Августом звали крысу на скотном дворе, и он дразнил Пелле всё лето. Пелле много раз пытался его поймать, но куда там.)

И тут поезд медленно двинулся. У папы, мамы, Биргитты, Улле и Пелле было отдельное купе. Поезд потряхивало, папа читал газету, мама достала крючки для вязания, Улле глазел в окно, а Биргитта ласкала Пелле, пристроившегося у неё на коленях. Пелле запустил свой мотор на полную мощность, как говорил Улле, когда Пелле начинал мурлыкать.