Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации - Всеволод Владимирович Шимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помимо данных, весьма экстравагантных, концепций, на бытовом уровне и в научном сообществе сохраняет популярность советская концепция этнического генезиса восточных славян, в соответствии с которой существовавшая в киевский период древнерусская общность впоследствии распалась на три народности — (велико)русскую, украинскую и белорусскую, — давших впоследствии начало трем соответствующим нациям. В концентрированном виде эта концепция представлена, например, в капитальной монографии 1982 года с говорящим названием «Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства»{11}.
Таким образом, «национальные» концепции истории либо полностью отрицают существование историко-культурной и даже этнической связности между Белоруссией, Украиной и Россией, либо признают такую связность в далеком прошлом, постулируя ее полный распад к Новому времени.
Одной из ключевых проблем, ставящих под сомнение правомерность этих концепций (даже в наиболее вменяемых версиях, признающих этнополитическую общность восточных славян в древнерусский период), является существование в XIX — начале XX вв. общерусского движения, выступавшего за национальное единство белорусов, малорусов и великорусов.
Этот факт заставляет усомниться в правомерности вывода о распаде древнерусской общности (и тем более о ее несуществовании даже в далеком прошлом) и отсутствии предпосылок для консолидации великоросов, малоросов и белорусов в большую русскую нацию по немецкой или итальянской модели.
Сторонники «национальных» концепций истории либо полностью игнорируют факт существования общерусского движения в Белоруссии и на Украине, либо рассматривают его как сугубо искусственное и фантомное явление, порожденное «русификаторской» политикой Российской империи. Однако и это утверждение не выдерживает поверки историческими фактами.
Достаточно вспомнить факт существования в XIX веке. русофильского движения в Галиции — на территории, входившей в состав Австрии и России не подконтрольной. Объяснить русофильское движение в Галиции внешнеполитическими интригами России, якобы «выращивавшей» в австрийской провинции свою «пятую колонну», также вряд ли получится. Против этого говорят как свидетельства самих галичан русской ориентации (в массе своей лояльных австрийских подданных), утверждавших, что Россия гораздо больше внимания уделяет поддержке Болгарии, нежели русофилов в Австрии, так и крайне слабая осведомленность российского общества, в том числе императорского двора, о делах в австрийской провинции. К примеру, вот как характеризовал известный галицко-русский деятель рубежа 19–20 вв. О. А. Мончаловский редакционную политику современной ему российской либеральной прессы: «У русских закордонных (т. е., с позиции жившего в австрийском Львове Мончаловского, российских — Прим. авт.) публицистов, за малыми исключениями, заметна какая-то неохота, если не другая причина, к более подробному изучению западно-славянских земель и Червонной Руси с Угорскою Русью и Буковиною (ныне эти земли в совокупности образуют то, что принято называть Западной Украиной — прим. авт). Особенно это заметно у так называемых „либералов“, которые или относятся к западнославянским землям и зарубежной Руси (т. е. входившим в состав Австро-Венгрии территориям современной западной Украины — Прим. авт.) совсем отрицательно, или повторяют о них взгляды польских, немецких, мадьярских, французских и др. газет. Из этого выходит, что <…> русские, когда говорят о западных славянах, то рассуждают о чехах, как немцы, о хорватах, как мадьяры, о болгарах, как греки и даже как турки. „Сытый голодного не понимает.“ Кроме этого в русских либеральных газетах видно, что там пишут поляки, армяне, немцы, жиды (нужно понимать, что в устах галичанина Мончаловского это слово не несло какого-то подчеркнуто негативного значения и было нормой словоупотребления того времени — Прим. авт.), но русских не видно. Это вообще, а что касается „Санкт-Петербургских Ведомостей“, то мы не раз с удивлением встречали в этой газете статьи, в которых поляки, и то сторонники воссоздания „ягеллонской Польши“, особенно во время эры „примирения“, и армяне, сторонники армянского сепаратизма, „ничтоже сумняшеся“ выражали свои сепаратистские стремления»{12}.
Примечательно, что основными локомотивами русского движения в Галиции были униатские священники, принадлежавшие к церковной организации, контролируемой Ватиканом, на которую Россия практически никак повлиять не могла. Как отмечает современный российский историк Алексей Миллер, придерживающийся по белорусскому и украинскому вопросам вполне «политкорректных» взглядов, «в XIX веке настолько значительная часть униатских священников была в лагере русофилов, что Вена и Ватикан в начале 1880-х годов были вынуждены организовать тотальную чистку униатского духовенства и провести реформу местных семинарий»{13}.
Подобное поведение Вены и Ватикана говорит о том, что они рассматривали русское движение в Галиции как серьезную для себя проблему. Таким образом, данное движение, очевидно, имело существенный размах, что вряд ли было возможным, будь оно исключительно искусственным продуктом внешнеполитических интриг России.
О внутренних источниках русского движения в Галиции и о значении для этого процесса униатской церкви писал О. А. Мончаловский: «Именно в русской церкви, хотя и униатской, и среди ее верных, под соломенными крышами, тлела искра национальной мысли; церковь отделяла русский народ не только от костела, но и от польской национальности, церковь сохраняла русский язык и русское письмо и оберегала национальные предания. В церковных службах св. Владимиру, св. Ольге, св. Борису и Глебу и другим нашим национальным святым и священники, и народ читали и слышали о „русском роде“, а это с живыми преданиями и рассказами, ходившими в народе о Киеве, о Почаеве и других русских городах и местах благочестивого паломничества, о казацких войнах с Польшею и т. п. создавало в умах галичан образ Руси и утверждало их о племенной к ней принадлежности».{12}
Таким образом, запрос на общерусскую идеологию формировался в первую очередь внутренними закономерностями развития Белоруссии и Украины. Политика России могла способствовать развитию этого движения, но не была его первоисточником и «творцом».
Это позволяет говорить о том, что историко-культурная связность восточнославянских земель, сложившаяся в древнерусский период, сохранялась и после упадка Киевской Руси и вхождения ее отдельных частей в разные государственные образования.
Культурный и информационный обмен между частями Руси продолжался, несмотря на многовековое политическое разделение. Давние традиции историко-культурной связности, выдержавшие испытание временем и политикой, закономерно сформировали запрос на объединительную национальную идею в Новое время.
В то же время, разрушение Киевской Руси под ударами монгольских орд и вхождение отдельных русских земель в состав разных государственных образований закономерно способствовали зарождению дезинтеграционных тенденций. Однако эти тенденции не носили того плавного и поступательного характера «от древнерусской народности к трем восточнославянским нациям», как это представляла советская концепция истории. С распадом Киевской Руси исторический процесс на западнорусских (белорусских и украинских) землях обрел нелинейный и турбулентный характер, когда интеграционные и дезинтеграционные тенденции развивались параллельно, что вело к их неизбежному столкновению.
Природа белорусско-украинского сепаратизма
Говоря о дезинтеграционных тенденциях, не следует забывать, что эти тенденции были,
