По дорогам прошлого - Владимир Грусланов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не монтерских это рук дело, — решил следователь. — Провода рвал кто-то другой.
Так и отпустили монтера.
Дело принимало скандальный оборот. Раздувать его не имело смысла. Командующий решил погасить скандал, попросту забыть о происшествии, боясь, что предание дела огласке плохо отзовется на нем самом.
Прошло несколько дней. Начальника госпиталя сменили. Больных и раненых солдат отправили: кого — в часть, кого — в команду выздоравливающих, а кого — в другой госпиталь, с напутствием держать язык за зубами.
Что же случилось с Измайловым?
Солдаты, пока еще их не выписали из госпиталя, провели свое следствие. Выходило так, что Измайлов с другим певцом переоделись в заранее приготовленную одежду и ушли с обозом в Батум.
На другой день после концерта рано утром из Трапезунда уходил большой обоз с легко раненными. С ним, говорят, и ушел от полевого суда Измайлов со своим товарищем, с тем, кто изображал второго гренадера.
Спрятали их солдаты — своя кровь, своя косточка.
ЗУБРИЛИНСКИЙ ТУПИК
«ИЗ ПОЛОМКИ. № 14. ПОЕЗДНАЯ. 1 МАРТА 1917 ГОДА ПРИНЯЛА А. КОЧЕТКОВА
ДНО 1 И 3 дч к днз
П № 326 ПРИБЫЛ В 13 Ч. 30 М. БЕЗ ПУТИ И ИЗВЕЩЕНИЯ ОБ ОТПРАВЛЕНИИ. У МАШИНИСТА ОКАЗАЛАСЬ ФИКТИВНАЯ ПУТЕВКА.
СТАНКЕВИЧ».
Такая довольно потрепанная на сгибах телеграмма попала в наши руки, когда мы просматривали архивные документы о последних днях царствования последнего русского царя Николая II.
Нельзя было пройти равнодушно мимо этой находки.
Прежде всего нас заинтересовали слова: «У машиниста оказалась фиктивная путевка». Сами по себе они еще мало о чем говорили. Но дата телеграммы — первое марта тысяча девятьсот семнадцатого года — заставила призадуматься.
Из книг и воспоминаний стариков железнодорожников нам было известно, что двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот семнадцатого года на станцию Дно из ставки верховного главнокомандующего, находившейся в Могилеве, прибыли два поезда: царский — с Николаем II и свитский — с приближенными царя и его личным конвоем — охраной.
Поздно вечером оба эти поезда с контрольным паровозом впереди проследовали на Псков.
По всем признакам телеграмма имела отношение к этому событию. Но почему она отправлена первого марта, в то время как царский поезд ушел со станции Дно двадцать восьмого февраля?
Еще более мы насторожились, расшифровав при помощи друзей-железнодорожников начальную строку поездной депеши:
«ДНО 1 И З ДЧ К ДНЗ».
Это непонятное на первый взгляд сочетание букв и цифр обозначало трех адресатов, которым была отправлена телеграмма.
Начальник разъезда Полонка, находящегося на одиннадцатом километре по направлению на Бологое, телеграфировал начальнику станции Дно, ревизору и начальнику участка движения, что поезд номер триста двадцать шестой прибыл в тринадцать часов тридцать минут вне расписания, без предупреждения о его выходе и с подложной путевкой.
Пришлось задуматься над тем, что за поезд прибыл на разъезд Полонка при таких таинственных обстоятельствах? Кто отправил его? С какой целью?
Догадки в таких случаях не помогают. Лучше всего пойти по изведанному пути: разыскать оставшихся в живых старых железнодорожников, работавших в тысяча девятьсот семнадцатом году на станции Дно, и узнать от них правду.
Так, шаг за шагом, мы добрались до Александра Тимофеевича Янчука — серьезного, строгого, немногословного человека с цепкими серыми глазами. Он в тысяча девятьсот семнадцатом году работал дежурным по станции Псков, знал железнодорожников на всем перегоне до станции Дно и был хорошо осведомлен обо всем, что произошло там в далекие от нас, но запомнившиеся ему на всю жизнь дни.
В телеграмме стояли две подписи: А. Кочетковой и Станкевича.
Начальник разъезда Полонка Станкевич давно умер. А вот Кочеткова… Она принимала посланную Станкевичем телеграмму. Где теперь Кочеткова? Жива ль она?
Упорные поиски увенчались успехом. Янчук познакомил нас с Антониной Васильевной Голашевской. Она почти всю жизнь прожила в городе Дно.
Пятьдесят лет назад, когда ей шел восемнадцатый год, Антонина Васильевна работала телеграфисткой на станции Дно. Тогда она не была еще замужем и носила девичью фамилию — Кочеткова.
Так нашелся еще один свидетель того, что случилось в последний день февраля тысяча девятьсот семнадцатого года на станции Дно.
Они-то, старики железнодорожники, и рассказали нам историю Зубрилинского тупика.
На станции Дно ходили слухи: в столице — революция, восстали рабочие и солдаты, царь Николай хочет приехать из ставки в Петроград, надеясь утихомирить народ.
Двадцать восьмого февраля (по старому стилю) из Петрограда к прямому проводу вызвали начальника станции Дно Зубрилина. Вызывал начальник движения. К аппарату подошел Иван Иванович Зубрилин.
Начальник движения сообщил, что в Петрограде образовалась новая власть — Совет рабочих депутатов.
— Будьте внимательны! — предупредил он начальника станции. — Передаю телеграмму особой государственной важности.
Это была телеграмма Совета рабочих депутатов.
Совет извещал, что на станцию Дно следует поезд с императором Николаем II. Царь намеревается направиться в Псков, ближе к действующей армии Северного фронта.
Николай хочет при помощи солдат Северного фронта навести «порядок» сначала в столице, а затем и во всей стране.
«Примите меры, загромоздите путь крушением вагонов другого поезда. Этого требует от вас Революция».
Такими словами заканчивалась телеграмма.
«Требует Революция!» — повторил про себя Зубрилин.
Никогда раньше не приходилось ему решать такие задачи.
«Требует Революция! — стучало в голове. — А долг службы?.. А разве начальник движения — не служба?.. Телеграмма-то от него… О новой власти, о Советах, говорил он…»
«Требует Революция, — значит, надо выполнять!» — решил Иван Иванович, отбросив в сторону мысли о том, что каждую минуту жандармы могут схватить его как государственного преступника.
В комнату вошел военный комендант станции Дно полковник Фрейман.
Военный комендант Могилева предупредил Фреймана, что на станцию следуют из ставки императорский и свитский поезда. Полковник пришел к начальнику станции договориться о их встрече.
Зубрилин рассеянно выслушал Фреймана, пообещал срочно подготовить станцию к приему поездов и вместе с ним вышел из помещения.
На перроне они разошлись. Комендант занялся тем, чтобы удалить с платформы и привокзальной площади лишних людей. Зубрилин, не медля ни минуты, приказал надежному составителю взять балластную вертушку, ходившую между станциями Дно — Сольцы — Дно, и быстро подать ее к выездным стрелкам на Бологое.
— Дело строго секретное, — предупредил он. — Никому ни звука!
— Будет выполнено! — ответил составитель и моментально исчез.
Вызвав маневрового машиниста, Иван Иванович долго инструктировал его. Разговор шел вполголоса. Машинист понимающе кивал головой и в заключение сказал те же слова, что незадолго до него произнес составитель;
— Будет выполнено!
…Антонина Васильевна Голашевская, она же Кочеткова, дополнила рассказ Янчука и других стариков интересными подробностями.
Двадцать восьмого февраля она дежурила в аппаратной телеграфа. Аппаратная находилась в здании вокзала. С разъезда Полонка запросили путь для литерных поездов «А» и «В» с императором и его свитой.
Только успела она передать разрешение на выход этих поездов, как в аппаратную вошли дежурный по станции Дно Котов, путеец Братко и еще третий. Его фамилию Антонина Васильевна забыла. Дежурный по станции предложил Кочетковой написать путевку для следования балластного поезда к Полонке.
Антонина Васильевна, или Тося, как называли ее товарищи по работе, считалась решительной девушкой. Выслушав дежурного по станции, она отказалась выполнить приказ.
— На перегон Дно — Полонка уже выдано разрешение литерным поездам. Путь занят! — объяснила Тося.
Братко понял: спорить с ней нет смысла. Он нетерпеливо махнул рукой и сказал Котову, чтобы тот сам заполнил путевку для балластного поезда.
— Зубрилин ждет! Можем опоздать! — заторопил он дежурного.
Взяв чистый бланк, Котов быстро заполнил путевку и тут же подписал ее за себя и за Кочеткову.
С фиктивной путевкой в руках они покинули аппаратную, приказав Тосе не говорить никому, что она здесь видела и слышала.
.. Спустя некоторое время на дальнем пути против здания вокзала остановился состав из семи вагонов — балластная вертушка. Машинист первого класса Алексей Суворов держал в руках путевку, вчитываясь в короткие строки документа, значение которого раскрыл ему незадолго до этого его кум — начальник станции Дно.
