Тёмная сторона. Сборник мистических рассказов и стихов - Владимир Титов

– Чёрт знает, что с Манькой происходит, – рассказывал я. – Ничего не хочет, спит на ходу, только лопать стала в три горла.

– Может, залетела? – резонно предположил Артём.

– Вот уж вряд ли, – ответил я. Причину своей уверенности я раскрывать не стал. Незачем всем и каждому рассказывать, что у твоей жены функциональное бесплодие, особенно если ты в этом отчасти виноват. – Врачи ничего толком не говорят. Говорят, ложитесь на обследование. А у самих в глазах тоска и безнадёга, потому что понятия не имеют, что искать.

Артём задумчиво хмыкнул.

– Слушай, может, вам просто развеяться надо? Ни в какую Турцию-Будурцию не мотаться, а уехать на месяцок куда-нибудь, где чистый снег и белки по деревьям скачут.

– …А до ближайшего телеграфа триста вёрст, а воду нужно из проруби носить, а самогон на куричьих говнах настаивают, шоб пробирал, а за слово «фэйсбук» можно от порядочного пацана в рыло выхватить, – продолжил я.

– Ну, не так сурово, – засмеялся Артём. – Вода там, положим, из-под крана, имеется ванна и тёплый клозет, электричество есть, телефон ловит, а людишек вокруг почти что никого. Ну, а если забредут плохие парни, ты уж с ними разберёшься. Но вообще-то охрана нормальная.

– Это где же такой земной рай?

– В нашем дачном посёлке. В моём домике вполне можно зимой жить, я бы и жил, только на работу далеко ездить. Решайся, Стас! Воздухом подышите, на лыжах походите, в баньке попаритесь и через месяц-другой вернётесь.

Какие к дьяволу лыжи, какая в топку банька, подумал я, но через три дня мы с Манечкой переехали в дачный посёлок. Артём не соврал – в его доме можно было зимовать с полным удовольствием. Вот только состояние моей супруги не имело ничего общего с полным удовольствием. С каждым днём она становилась всё более медлительной и сонной. И это было ещё полбеды. Время от времени она замирала без движения, глядя прямо перед собой немигающими глазами, и её лицо, неуловимо изменяясь, складывалось в страшноватую маску. Стоило мне её окликнуть или тронуть за плечо, как она, вся обмякнув, возвращалась в своё обычное состояние полудрёмы.

А как-то раз она меня всерьёз напугала. Я проснулся ночью и увидел, что она не спит. Она лежала, повернувшись ко мне, и смотрела на меня немигающими глазами.

– Скоро. Уже скоро, – ясным голосом произнесла она, и чёрт меня возьми, если её зрачки не вытянулись, как у змеи, и глаза не загорелись тусклым жёлтым светом! Утром я встал с головной болью и за весь день не выполнил ни одного заказа. Я не мог прогнать образ тусклых жёлтых глаз, глядящих в упор.

Жёлтые глаза!

Я увидел их прямо перед собой. В следующее мгновение я увидел тёмную тушу, громоздящуюся позади них, и понял, что какой-то дурак вылетел на своей фуре на встречную полосу. Я лихорадочно выкрутил руль, машину закрутило, потом наступило прекрасное и страшное мгновение свободного полёта, а потом сильный удар погасил для меня вселенную.

И только жёлтые глаза, парящие в первозданном мраке, продолжали смотреть на меня.

– Ну вот, мы и очнулись, – пробухтел низкий, но бесспорно женский голос. – Открой глазки-то, не бойся, теперь можно.

Я открыл глаза. Передо глазами плясал белый потолок, чуть ближе вились какие-то шланги. Обладательница голоса была поблизости, но вне зоны видимости, а вертеть головой не хотелось.

– Я давно в больнице? – Я решил не размениваться на банальности вроде «Где я?» и «Что со мной?».

– Сегодня перевели из реанимации, – ответила медсестра. Я повернул голову и увидел её. Это была пышечка лет тридцати с небольшим, с простым, но довольно приятным лицом.

– А в реанимации?

– Сутки продержали, для очистки совести. У тебя ничего серьёзного. Вообще везунчик – машина всмятку, а у самого – небольшое сотрясение, пара ссадин, ни ран, ни переломов. На той неделе уже домой пойдёшь. Тебе утку подать?

– С яблоками, – сострил я. Бабенция хихикнула, кто-то за пределами зримой области поддержал её хриплым смехом, похожим на кашель.

Когда «сестричка» вышла, я употребил «утку» и закрыл глаза. А что мне ещё оставалось делать? Конечно, мне было тревожно за Манечку, оставленную одну в пустом доме, мне было жаль упущенного хорошего заказа, а уж от мысли о пропавших автомобиле и ноуте просто становилось плохо. Но я понимал, что, если стану вопить «выпишите меня немедленно!», соседи по палате расскажут мне много интересного о моей половой жизни и прошлом моих родственников – только и всего. И будут правы. Прежде, чем что-либо предпринимать, надо оклематься. Хотя бы немного.

Прошло несколько дней, прежде чем лечащий врач согласился выписать меня. За это время я вытребовал из кладовки мобильник и по двадцать раз на дню пытался дозвониться до Манечки, но с тем же успехом я мог звонить Ленину в мавзолей. С каждым неотвеченным звонком моя тревога нарастала. Конечно, можно было позвонить кому-нибудь из знакомых, тому же Артёму, объяснить ситуацию и попросить съездить проведать Манечку в нашей берлоге. Я так и сделал. И узнал, что те немногие, кому можно доверить такую деликатную миссию, страшно далеки от меня. В прямом смысле. Артёма занесло аж в противоположное полушарие.

Я утешал себя мыслью, что Манечка просто отключила телефон, чтобы никто не мешал ей кушать и дремать, дремать и кушать. Последнее время это были её основные занятия.

Но насколько же нужно уйти в свои туманные грёзы, чтобы не заметить, как человек, обещавший вернуться через четыре часа, пропал на несколько дней! За всё время моего пребывания в больнице она ни разу мне не позвонила!

…На автовокзале меня ждал неприятный сюрприз: по случаю окончания дачного сезона ни один автобус до посёлка не шёл. Ближайшая к посёлку остановка отстояла от нашего дома на пятнадцать километров. Так себе дистанция, если её приходится преодолевать в снегу по колено, если тебя тошнит от голода и последствий сотрясения, а плечо оттягивает сумка с новым ноутбуком!

Выбирая, на что потратить последние деньги на карточке, я предпочёл завтраку – орудие производства. Будет «станок» – будет и еда.

Однако неудачи преследовали меня в тот день. Сойдя с автобуса, я некстати решил срезать угол, пройдя через заросшую бурьяном и кустарником пустошь, но из-за поднявшейся метели перепутал тропинки и упёрся в болото. Пытаясь обойти его, я два раза провалился по колено в ледяную воду. Ветер задувал всё сильнее, и снег валил всё гуще. Страх пробежал липкими лапками по спине. Окрестности дачного посёлка я знал плохо, а потому мог заплутать в метель среди пустошей и перелесков. И замёрзнуть в лучшем виде. Промокшие ботинки к тому располагали.

Я погладил «осу» в подмышечной кобуре, и прикосновение к испытанному девайсу меня немного подбодрило. Посёлок где-то рядом. Значит, главное – дойти до него, а там залезу в чью-нибудь халупу и переночую в ней, а утром найду наш дом (за это время я привык считать его «нашим»). Не до весны же будет пуржить!

Ведьма-вьюга бросила мне в лицо заряд мокрого снега. Я остановился и поделился своими соображениями по поводу её пристрастия к необычным формам любви.

Ветер на минуту притих, и сквозь негустые ветки берёзового перелеска тускло блеснули железные крыши посёлка.

Увидев машину возле нашего дома, я сразу всё понял. И дело даже не в том, что это была обшарпанная «буханка», на которой Артём или кто-то из его друзей не стал бы ездить и под угрозой расстрела. И не в том, что она стояла мордой к выезду на улицу – так, чтобы в случае чего быстро улизнуть. Просто в экстремальных ситуациях у некоторых людей включаются мощнейшие защитные механизмы. Просыпается дар предвидения, телепатия и прочие малоизученные способности, которые позволили нашим предкам выжить в бесконечной войне с окружающим хищным миром.

У других же ничего подобного не просыпается – они пополняют собой невесёлую статистику пропавших без вести и неопознанных трупов.

Я закинул сумку с ноутбуком за первый попавшийся забор – заберу потом, когда разберусь с этой проблемой. Если только она не разберётся со мной. К дому я подобрался окольными путями, и вьюга, которую я недавно разругал, изрядно мне помогла: незваные гости меня не заметили. Я подкрался из-за угла к крыльцу. Снег на нём был истоптан несколькими парами сапог, дверь была полуоткрыта. Изнутри дома доносились приглушённый говор. Слов было не разобрать, но голоса звучали спокойно. Добрый знак. После убийства или группового изнасилования даже самые тупые гоблины бывают несколько взволнованы.

Надо было действовать быстро и чётко. Я скинул перчатки, взял в левую руку «осу», в правую – нож. Рывком распахнул дверь. Тому, который торчал прямо перед входом, я всадил нож в брюхо. Прикрываясь его тушей и не обращая внимания на рёв, я сделал два выстрела. Урод в синем пуховике, который тащил туго набитый чужим добром мешок, получил резинкой в лоб и отлетел к стене. Его дружок с перекошенным рылом кинулся на меня с топором, но я подставил ему свой живой щит, и щит стал неживым, а я воспользовался драгоценной секундой, чтобы выстрелить грабителю в физиономию. Пулька скользнула и вырвала у него кусок щеки. Этого было достаточно, потому что он выпустил из рук топор, которым немедленно завладел я.