Волшебный компас Колумба - Наталья Александрова

С детства ни одной бродячей кошки пропустить не могла, всех ей надо было погладить и пожалеть. Собак тоже совершенно не боялась, ни одна собака на нее не зарычала. Дядька, однако, этот вопрос решил раз и навсегда — никаких животных в доме, от них только грязь и блохи. Ни собак, ни кошек, ни попугая, ни канарейки, ни мышей, ни крыс, ни морских свинок! Увижу какого-нибудь хомяка — ногой раздавлю и в туалет спущу! Тоня верила, что так оно и будет.

Один раз в своем подъезде нашла Тоня котенка — рыжий пищащий комочек. Принесла домой, напоила молоком, после чего котик заснул у Тони на руках. И тогда, пожалуй, первый и единственный раз за все детство, почувствовала Тоня небывалое счастье.

Тетя Лина, придя с работы, нахмурила брови, потом поглядела на Тоню и промолчала. Тонино счастье продолжалось до прихода дядьки, после чего начался обычный крик и последовал строгий приказ — унести из дома эту гадость. Где взяла — там и оставь, хоть в помойку выброси, сказал дядька, с этой дрянью ты в дом не вернешься.

И Тоня решилась. Она молча оделась, сунула котенка за пазуху и шагнула к двери. Она решила не возвращаться. Просто идти и идти, пока не упадет на улице. Будь что будет, но выбросить беспомощного котенка в мусорный бак она не в состоянии. Лучше самой умереть.

Очевидно, тетя Лина почувствовала что-то, заметив, как тщательно Тоня завязывает капюшон куртки и ищет варежки, потому что она взяла Тоню за руку и сказала, что они поспрашивают соседей, может, кто возьмет котеночка.

Взяли Звонаревы со второго этажа, их Ленка училась с Тоней в одной школе, на класс старше. С тех пор Тоня перестала вслушиваться в дядькины крики. Не волновали они ее больше. Никому не нужна, ни на что не годна, ни к чему не приспособлена, ни рожи ни кожи… Про жилплощадь дядька не прибавлял, потому что сумел приватизировать квартиру, оформив-таки Тонину мать умершей, нашел нотариуса, который сквозь пальцы посмотрел на сомнительную ситуацию.

Было у него желание и Тоню площади лишить, но тут номер не прошел, нотариус не решился впрямую закон нарушить. Не то дядька пожадничал и заплатил ему мало, не то побоялся в совершенный криминал соваться — как бы вообще квартиру не отобрали.

В общем, заикнулась как-то Тоня, что хочет после школы на ветеринара пойти учиться — такого от дядьки наслушалась. Всю жизнь — орал он — котов больных будешь усыплять, а здоровых — кастрировать! Того и гляди собака бешеная покусает или от попугая орнитоз подхватишь, или еще что-нибудь похуже!

К тому времени дядька устроился в салон красоты и старался показать себя умным и культурным человеком. Он купил костюм, надевал к нему галстук, постригся коротко (задаром, в том же салоне) и даже поставил коронку на передний зуб. В салоне он затеял полное переоборудование, заявил, что теперь будет не парикмахерская, а косметическая клиника, нахватался разных красивых слов («фотоомоложение», «мезотерапия» и так далее), сумел заморочить голову хозяйке салона, наврав ей, что имеет отношение к медицине — работал, мол, в ведомственной поликлинике, не уточняя, что трудился завхозом. Об этом подробно сообщила Тоне Ленка Звонарева, которая устроилась после окончания школы в этот же салон администратором.

Никакое улучшение внешности дядьке не помогло, клиентки, завидев в помещении здоровенного громогласного мужика, который приставал к ним с разговорами и орал на мастеров, пугались, были очень недовольны и многие больше не приходили. Еще дядька заявил мастерам, что их услуги скоро будут не нужны, раз теперь будет не салон, а клиника.

Коллектив салона в полном составе перешел на другое место и увел оставшихся клиентов, а из дядькиной затеи ничего, разумеется, не вышло, потому что не было у него ни лицензии, ни разрешения на открытие клиники от горздрава и еще много чего. Взбешенная хозяйка салона велела дядьке убираться вон, так он еще перед уходом пустил налево массажные столы и еще кое-какое оборудование. Об этом Тоня тоже узнала от Ленки.

О ветеринарном институте пришлось забыть, дядька сидел без работы и скрепя сердце разрешил Тоне поступать в педагогический колледж. И то потому, что после школы можно было пойти только в продавщицы, а дядька был твердо уверен, что Тоня по своей глупости проторгуется в первый же день.

В колледже как раз открыли секретарское отделение, отдавая дань моде, и тетя Лина посодействовала, чтобы Тоню приняли туда с плоховатым аттестатом. Дядьке про это решили не говорить, чтобы не слушать его непременных воплей по поводу секретарш и козлов-начальников, которые лапают их в своих кабинетах. Дядька по обыкновению употреблял бы более сильные слова.

В колледже Тоню не замечали. Девчонки на секретарском отделении подобрались все хорошенькие, но ленивые. Учились в школе неважно, вот и решили пойти в секретарши. А что, если фирма попадется приличная, то можно если не с начальником закрутить, то какого-нибудь мужчину найти побогаче. Замуж выйти или так, через постель, в общем, в жизни устроиться.

Тоня в этом плане была личностью бесперспективной, это каждому было ясно. Не то чтобы выросла она очень уж некрасивой, нет, тетя Лина, бывало, глядя на нее, вздыхала тихонько — вроде бы и черты лица правильные, нос-глаза на месте, не толстая и не худая до безобразия, ноги не кривые, а вот поди ж ты, все вместе какое-то несуразное, несочетаемое. На занятиях тоже ничем особенным Тоня себя не проявляла, так что преподаватели только плечами пожимали — кто ее, такую растелепу, на работу возьмет?

Как встанет боком, да глянет искоса, и в глазах такое отрешенное выражение — нет, с этой девчонкой каши не сваришь…

Однако на третьем курсе как-то Тоня выровнялась, с учебой наладилось, подрабатывала летом — листовки раздавала, подписи собирала, потом приоделась немножко, стала с девчонками ходить на дискотеку, на озера ездить купаться.

Не слишком ее привечали, да если честно, ей и самой такое времяпрепровождение не нравилось — парни грубые, только пиво пьют да гогочут. Девчонки визжат, развлечения у них какие-то глупые. Подкрадутся, кинут кого-нибудь в воду в одежде — то-то весело. Но все-таки не одна как перст, не дома же сидеть, дядькину ругань слушать.

После косметического салона дядька долго сидел без работы — растерял прежние связи, поскольку все старые знакомые его в местной администрации давно уволились, на их место пришли молодые и, по дядькиному выражению, наглые до неприличия, подметки на ходу рвут, им бы только от государственного пирога кусок побольше откусить, а больше их ничего не интересует.

Тоня еще тогда плечами пожимала — как будто дядька не этим самым всю жизнь занимался, да только не слишком хорошо у него это получалось, вот он и злится. Дядька перехватил ее взгляд и хоть и был по природе сильно толстокожим, все же что-то понял и открыл было рот, чтобы заорать на нее, но тут тетя Лина вовремя отвлекла его каким-то хозяйственным вопросом.

Дядька смирился с тем, что он не будет больше начальником, и стал искать работу попроще. Но, как уже говорилось, делать толком он ничего не умел, и катило уже ему к пенсии, так что можно было найти работу только сторожем или сменным вахтером. Консьержем и то не брали — дядька пытался по старой памяти орать на жильцов, изображая начальника, а им это не нравилось.

Девочки из салона подсуетились, рассказывали всем клиентам, что за человек дядька, как он обманул хозяйку, да еще и обокрал по мелочи, так что связываться с ним в районе никто не хотел.

На выпускном вечере Тоня впервые в жизни напилась. Это получилось случайно, выпила пару коктейлей, да еще ребята водки налили. Как домой добралась, не помнит, провожать, конечно, никто не стал, хорошо хоть в такси посадили. Таксист попался жуликоватый, вытащил все деньги из кошелька, правда было там немного, да еще и сережки из ушей вынул, теткин подарок на восемнадцатилетие.

Тысячи девчонок ездят в такси, и ничего, а тут попался подлец. Такое уж Тонино счастье. Дядька, увидев Тоню, просто оторопел, а тетя Лина только руками всплеснула. Дядьке бы промолчать тогда, да где там, начал орать как обычно.

Все знают, что с пьяным ругаться бесполезно, себе дороже обойдется, но дядька никогда здравым смыслом не руководствовался. Тут уж Тоня не стерпела, тетя Лина ей потом рассказывала. Как начал дядька ее неприличными словами костерить, так обозвала она его тоже по-всякому да поварешкой по лбу съездила. Удар получился несильный, все же здорово она была пьяна, да только дядька заголосил, упал. «Скорую», — кричит, — милицию вызывай. Больше Тоня ничего не помнит, очнулась в своей комнате, спит на кровати одетая. Плохо ей было, в горле пересохло, она и пошла тихонько на кухню. А там свет горит, и голоса слышатся. Подкралась Тоня тихонько к двери, приникла к щелочке.

Дядька сидит на стуле, на голове мокрое полотенце. С виду ничего в нем не изменилось, крови не видно, отлегло у Тони от сердца. Злой, как обычно, я говорит, эту… такую-сякую в тюрьму посажу. Пойдет у меня на зону баланду жрать да охранниц ублажать. Завтра же в милицию пойду и заявление на нее напишу.