Впервые замужем - Павел Нилин

И я, слушая отца Виктора, почти точно так думала, только другими словами. И тревожилась все сильнее. И уж не о деньгах тревожилась, которые все время будут нужны в семье, а еще о чем-то, что, может быть, и не полностью понятно мне.

И Тамара, точно поддакнув моим мыслям, как-то вечером в хороший час, укладывая детей, сказала:

- Вот ты, мамочка, я вижу, другой раз дуешься на Виктора, что он не работает, как все. А это оттого ты дуешься, что не понимаешь, не можешь понять творческих людей, людей искусства. А Виктору сейчас нужен, может быть, один толчок - и он пойдет в гору. Теперь ведь ничего не делается за так, то есть даром. Надо кого-то как-то заранее поблагодарить, угостить. А у нас нет возможности. Мы не можем пригласить даже очень необходимых Виктору людей. Есть, например, такой Карен Альбертович, он бы с удовольствием к нам пришел. И Виктору была бы обеспечена крупная роль в кино. Но надо его принять с большим размахом, угостить как следует. Так считает наш знакомый некто Гвоздецкий...

- Ну, что же, - сказала я. - Разве мы плохо приняли когда-то Еремеева? Да я с большим удовольствием в любое время. Напеку пирогов даже с палтусом...

Тут Тамара засмеялась, как заплакала:

- Ну кому, мама, нужен твой палтус? Если мы пригласим двух-трех людей, от которых сейчас буквально зависит судьба Виктора, то, конечно, не в нашу халупу, а хотя бы в "Дельфин"...

- В "Дельфин, - почти испугалась я, - но это же, наверно, большие деньги?

- Не такие уж большие, - сказала Тамара. - Но все-таки придется, вероятно, пойти на жертвы, если мы хотим добиться чего-то. Карен Альбертович человек не простой. И с ним будут человека два. Может быть, даже Ева Григорьевна заедет. И нас трое. Виктор хочет, чтобы и ты была. Он обязательно хочет, чтобы ты была. Он вообще-то ведь к тебе хорошо относится...

- Но я никогда не была в ресторане. И надеть мне нечего, - призналась я.

- Ну это ничего, ты, слава богу, не актриса, но зато посмотришь в ресторане живых артистов, - опять засмеялась Тамара. - Главное, чтобы Виктор был одет прилично. А я не могу никак выкроить хоть несколько рублей ему на белую рубашку. Ему так идет все белое. Но он совершенно не думает о себе. Говорит: Лев Толстой ходил и босиком. Но в наше время такое не поймут. Надо что-то продумать относительно денег для ресторана. У тебя уже ничего нет? - посмотрела на меня с надеждой Тамара. И покраснела.

- Что-нибудь придумаем, - сказала я. - У меня завтра зарплата и премия.

- Значит, ты сможешь, мамочка, нам одолжить? Значит, я могу успокоить Виктора? Как я люблю тебя!

Отказать бы я все равно не могла. Но на мое и всеобщее наше счастье, опять приехал из Алапаевска дня на три отец Виктора и, как всегда, с деньгами. Вот эти-то деньги плюс моя премия и пошли на ресторанную встречу. Честно говоря, я не думала, что пойдет столько денег.

"Дельфин" - это недавно открытый ресторан-поплавок на нашей полноводной реке. Мне очень понравилось там. И, наверно, навсегда запомнится тот вечер. Хотя он и начался почти с огорчений и закончился тоже, как говорится, без большого энтузиазма.

Вместо тех, кого звали и кого ждали, явился только этот некто Гвоздецкий Юрий Ермолаевич, не молодой, очень полный, как бы о двух шарах - на горбу и на животе - в просторных полосатых брюках, в сопровождении, как и Еремеев тогда, двух угрюмых молодых людей с черными бородами.

- Это Эдик и Мика, - представил Гвоздецкий молодых людей. - А Карен Альбертович и Ева Григорьевна, к нашему сожалению, не смогут быть. У них сегодня и завтра симпозиум с югославами. Но они передают привет...

"Привет, это уже неплохо", - подумала я, очень обрадованная и музыкой, что заиграла сейчас же, как мы вошли на трап, и душистой прохладой на реке, по которой только что прошлепал, подымая волну, красивый белый теплоход в разноцветных огнях и флажках.

Мы уселись все за один стол, сооруженный из разных столиков, укрытых белоснежной скатертью, уставленный закусками и вазами с цветами. Ну что может быть лучше?

- Ох, Юрий Ермолаевич, - сказала Тамара, - я совсем забыла. Это, познакомьтесь, моя мама, научный работник. Ее зовут Антонина Николаевна.

- Ну, что вы, зачем? - растерялась я, когда Гвоздецкий, перегнувшись через стол, поцеловал мне руку. Губы у него, обратила я внимание, толстые, сырые. Но мне было все-таки приятно. Хотя и неловко, что Тамара так меня представила. Возразить же, то есть поправить ее, я не посмела. Может, подумала, так будет лучше для Тамары и Виктора.

- А это, извиняюсь, Юрий Ермолаевич, папа Виктора, - продолжала Тамара. - Он механик. Прилетел позавчера из города Алапеевска...

- Алапаевска, - поправил папа и нахмурился. Ему показалось, может быть, обидным, что невестка не может запомнить название города, где родился ее муж и проживает ее свекор.

Но стариковская хмурость вскоре прошла. Начали чокаться. Правда, Гвоздецкий, как важный гость, хотя и замещающий более важных лиц, из-за которых и сделаны эти затраты, не сразу разрешил наполнить ему бокал. Он все рассматривал бутылки, которые протягивал ему Виктор. Наконец он выбрал одну и поставил около своего прибора. "Вот так будет надежнее", - сказал. И затем наливал себе сам, ни с кем не чокаясь и ничего не говоря. Заговорил он, может быть, после третьей или четвертой рюмки. И заговорил каким-то странным болезненным голосом и точно отвечая на чей-то еще не заданный вопрос:

- А что из себя представляет и особенно воображает себе хотя бы тот же Карен Альбертович? Если б я был посмелее и поактивнее, угождал бы начальству, я и сам бы не бегал сейчас на побегушках у этого надутого Карена Альбертовича.

Я представила себе, как этот толстый человек бегает на побегушках.

- Я бы тоже создавал что-нибудь такое, - достал из кармана носовой платок Гвоздецкий и стал тщательно и почему-то брезгливо вытирать лицо и шею, говоря: - Глупость это - стремиться куда-то в эмпиреи. Надо держаться простого, обыкновенного, но верного дела...

- Вот, вот, именно так. Золотые ваши слова, - вдруг поддержал его папаша Виктора, тоже чуть захмелевший. И повернулся к сыну: - А я что тебе говорил, Витек? И с самого детства твоего говорил. Артистов нам хватает. Нам люди нужны, мастера деловые, механики, чтобы это, чтобы подымать производительность. Во что бы то ни стало. А артисты всегда найдутся...

- Но ты, старичок, артистов не задевай, - неожиданно закричал на папашу Виктора Гвоздецкий. - Не знаешь, не задевай. Артисты тоже хлеб даром не едят...

Он стал рассказывать с большими паузами, как тяжело работают киноартисты, даже известные и знаменитые, как им приходится без отдыха и сна буквально перелетать и переезжать со съемки на съемку в разные киностудии, а их еще, может быть, ждут театры, где они постоянно работают.

- А ты как думал? - сощурил он глаза на Виктора. - Вот так пришел и начал. Нет, мыши из ничего не родятся. Во всем есть великий смысл...

- Да знаю я, - махнул рукой Виктор и сбил фужер на пол. - Знаю я все прекрасно. Что я, не бывал на киностудиях и не снимался?

- В массовках? - спросил Гвоздецкий.

- Хотя бы.

- А за фужер кто будет платить? - подошла к столику официантка.

- Я, - сказала я. - Я потом заплачу. Но вы не мешайте пока. Тут идет разговор...

- А что с того, что ты бывал на студиях? - воспламенился Гвоздецкий. Вы все как бабочки на огонь летите на приманку кино. И вообще на приманку искусства. И вы так думаете...

- Вот это точно. Точные ваши слова, - опять поддержал Гвоздецкого папаша Виктора, не обидевшись на грубый окрик. - Насчет бабочек это вы точно. И кино другой раз получается как отрава...

- Для кого-то отрава, а для кого-то отрада, - неожиданно сострил Гвоздецкий. - И ты пойми, - опять сощурил он глаза на Виктора. - Люди рождаются для этого, а ты...

- А вы-то откуда знаете, кто для чего рождается? - почти взвизгнул Виктор.

- Я-то? Ах ты, щенок, - закричал наш, как говорится, высокий гость. Да я прошел, чтобы тебе было известно, самый тернистый путь. Я учился в ГИТИСе и в ГИКе. А начинал я еще в Литературном институте. И хотя я, может быть, сейчас немного выпивши...

- А вы действительно выпивши, - вступила в разговор и Тамара, до той минуты молча кусавшая губы. - Вы уже позволяете себе...

В это время подали жаркое, и почти все затихли за столом, занявшись едой. Только Виктор ничего не ел. И Гвоздецкий отодвинул тарелку. А папаша Виктора, казалось, просиял от удовольствия:

- Ах хороша свининка. Ах хороша. В нынешнее-то время у нас, в Алапаевске, ее...

- Не болтай лишнего. Ты уже и так много наболтал. Ешь и молчи. Закусывай, - хотел, может быть, шепотом сказать Виктор, чуть качнувшись к отцу, но сказал громко и так, что как будто очнулся Гвоздецкий.

- Уже отца поучаешь?

- А вам-то какое дело?

- Как это какое? - удивился Гвоздецкий. - Ты же от меня поддержки ждешь. Позвал меня. И вдруг - мне какое дело? Нет, братец, так не пойдет. Не пойдет. Правильно говорил наш покойный профессор, Степан Никитич. Поддерживать, говорил он, надо только таланты, а бездарности и так пробьются. Как сорняки вокруг клубники...