Горькие шанежки(Рассказы) - Машук Борис Андреевич

— Че это, П-петь? — прошептал Шурка.

— Рычит кто-то… — отозвался Петька, смахивая из-под носа испарину. — Может, барсук… А может, медв…

Петька осекся, уставясь глазами на развесистый куст. Там шевельнулся кто-то большой, темный… И тут Петька, круто свернув, заторопился к безлесой середине распадка, громко говоря:

— А нам, Шурка, туда и не надо. Мы и тут с тобой ладно пройдем…

Но смелости и выдержки у друзей хватило на десяток шагов. Позади опять кто-то зарычал, затрещал сучьями. Ойкнув, Петька с Шуркой чесанули через кустарник, кочки и валежины.

Они не сразу услышали за спиной смех и свист. Набирая скорость, Петька глянул через плечо и увидел, к немалому своему изумлению, хохотавших братца Амоса и Юрку Шарапова. Петька с Шуркой притормозили, растерянные, красные от испуга.

— От змеи подколодные… — только и смог выдохнуть Петька.

Особенно его заело, что рядом со старшими подпрыгивали от хохота свои же первоклассники — Загидулла Камаледдинов и толстопятый Плюха Слободкин.

— Ну, криворотые! — Петька скрипнул зубами и ринулся на пригорок. — Счас я вам навшиваю обоим!

Но Юрка Шарапов перехватил его, а шустрый Загидулла спрятался за Юркину спину, еще и дразниться стал:

— Омманули дурак на четыре пятак…

Петька задергался в руках у Юрки.

— Погоди, погоди! Я тебя еще поймаю у озера!

— А я тебе чего делал? — спохватился Загидулла, сообразив, что Юркина спина не всегда пред ним будет. — Мы тебе ниче не делаим, ты сам же пугался…

Сконфуженно улыбаясь, Шурка тоже поднялся наверх. Петька уже не дергался, и Юрка отпустил его. Амос смеялся:

— Быстро вы драпали! Аж листья через голову летели!

— А Петька-то, Петька! — скалился Юрка и передразнил: — «А нам, Шурка, тут и не надо идти… Мы, Шурка, и тут с тобой ладно пройдем…»

— Дураки вы! — уже беззлобно ругался Петька. — Тоже мне, медведи нашлись… Да мы и не боялись совсем. Да, Шурка?

Шурка кивнул и облизнул пересохшие губы.

— Конечно, вы не боялись, — великодушно согласился Юрка. — Шли-шли, а потом просто так свернули в сторону и побежали…

— Мы идем, — затараторил Илюха, — смотрим, что За вороны на березе сидят? А вороны, оказывается, вон какие!

— А вас куда черти несут? — полюбопытствовал Петька. — Тоже, поди, за кислицей?

— На кудыкину! — сердито буркнул Амос, недовольный вопросом.

— Зверкам лавить, — торопясь заслужить Петькино расположение, объяснил Загидулла. — За сусликам идем.

— Знаешь, Петька, — опять заторопился Илюха, — за шкурки в Заготпушнине деньги дают… Айда ловить с нами? — Он встряхнул мешок, где загремели железяки. — Во-о, видишь? Это капканы у нас.

Петька быстро переглянулся с Шуркой и встревоженно спросил:

— А вы по линии шли или по дороге?

— По линии. А что?

— Да я так спросил, просто, — как можно безразличнее ответил Петька и поправил на спине мешок. — Ну идите, ловите своих сусликов. А нам домой надо…

Он зашагал вниз, и Шурка, чувствуя, что Петька что-то придумал, заторопился следом. Но их остановил Загидулла.

— Эй, Петька! — крикнул он. — А когда я рычал, ты про каво думал?

Возмущенный Петька собрался было вернуться, чтобы все же отвесить насмешнику оплеуху, но только погрозил кулаком. Повернувшись, он заговорщицки подмигнул Шурке:

— Пускай, пускай они тут сусликов ищут… Они и не знают, где суслики-то живут. А мы им про норки в канаве и не скажем совсем. Мы вот тоже достанем капканов и сами будем шкурки сдавать.

Шурка согласился, посоображал над задуманным, потом сказал:

— Петька, а шкурки же сначала снимать с сусликов надо…

— Надо, — подтвердил Петька.

— А ты умеешь?

Некоторое время Петька шагал молча, раздумывая над вопросом, потом махнул рукой.

— Ниче, Шурка. Главное — поймать. А уж шкурку сдерем как-нибудь.

— Сдерем!

Выйдя на дорогу, приятели бодро зашагали в гору.

…В этот день очень везло Шурке. Прямо замечательный выдался день!

Возвращаясь, с высоты сопки он еще раз посмотрел на свой полустанок и дедовский дом и подумал, что, пожалуй, будет ему выволочка от бабки. Ушел-то он не спросись… Хорошо было б теперь что-то такое придумать. А что придумаешь?

Сгибаясь под мешком, который под конец совсем стал тяжелый, Шурка с завистью поглядывал на Петьку. Ему вот не надо голову ломать над придумками. У них в дому свой порядок. Кто куда пошел, когда и откуда вернулся — никого не касается. Хороший порядок! А вот у него дело другое…

Так ничего и не придумав, Шурка свернул на короткую дорожку к дедову дому. Но тут на станцию прибыл местный поезд. А на нем приехал дядька Клим. Он быстро догнал Шурку, подхватил его, подкинул вместе с мешком, а поставив на землю, протянул огромную пятерню:

— Здорово, короед!

Шурка даже задохнулся от радости. Он сразу прикинул, что с дядькой возвращаться куда лучше, чем одному. Бабушка же кормить станет Клима, про дядьку Виктора спрашивать. Тут уж ей не про одного Шурку думать-то надо.

Шурка даже подпрыгнул и обхватил дядьку у пояса.

— Ну-ну! Это что за мешок у тебя на горбу?

— Кислица!

— Что ты говоришь? А ты с кем ее рвал?

— С Петькой ходили…

— Молоде-ец! — похвалил дядька. — Прямо молодец у нас Шурка. Кормилец-заготовитель!

Ну вот, дядька уже и подсмеивается… Девятнадцать лет всего Климу, он и сам еще побаловаться да похохотать горазд.

Подошли к калитке, и Шурка сразу увидел бабку, хлопотавшую около летней печки, поставленной под навесом, рядом с вкопанным в землю столом. Увидел и деда, отдыхавшего на чурочке в тени.

— Бабушка, баба! — заторопился Шурка. — А я вот кислицы принес!

Бабка быстро повернулась от чугунков.

— Господи, господи! — подслеповато щурясь, запричитала она. — Ты где же, окаянный, целый день пропадаешь?

Шурка молчал, ждал, когда дядька поздоровается с дедом и бабкой. А Клим, стягивая с себя рубашку, весело глянул на Шурку:

— Так ты что, без спроса удул?

— Мы же недалеко, к выемке с Петькой ходили, — бубнил Шурка.

— И какой беды тебе там надо было? — напустилась на него бабка. — Я уж и на станцию сбегала, и на казарму сходила. Всех спрашивала, никто его, окаянного, не видел. Вот еще горе на мою голову…

Таких разговоров совсем не любил Шурка… Стоя посреди двора, с мешком около ног, он должен был выслушать многое про непутевого внука, которого дочка-покойница оставила бабке на старости лет. И что ходит-то этот внук целыми днями голодный, не одевается как следует, не думает о том, что в лесной преисподней можно и ногу сломать, и глаза себе выткнуть… И что хоть учится внук, вроде бы, слава богу, а за цыплятами посмотреть некому и опять они всю рассаду распотрошили. И что рыжему поджигу Петьке лучше не показываться бабке на глаза. Но и, слава те, господи, заявился все же внучек цел и здоров…

Все это надо было выслушивать не перебивая. Шурка знал свою бабку. Вот она уже стала стихать. Хотя, и выговаривает ему, а сама наливает в чашку молочной лапши, режет ломтями хлеб, ставит вазу с вареньем, потную крынку холодного молока, самодельные кренделя и калачики, сахар… Дядька заканчивает полоскаться под рукомойником, дед поднимается с чурочки и, поглаживая бороду, говорит:

— Ладно, старуха, ладно. Парень по делу ж ходил. Смотри, травы притащил сколько. У него, поди, и спина мокрая. Ты давай-ка корми работника.

— Да вот собрала, — говорит бабка и поворачивается к Шурке: — Мойся иди да садись. И ты, отец, садись, свеженького с Климом поешьте.

Ну, теперь все… Правда, бабка еще не раз помянет Шуркино самовольство, но это уже будет другой разговор. Шурка подхватился, поставил мешок на крыльцо, выбрал самую лучшую кислицу и подсунулся к бабке:

— На, баб, испробуй. Ты же любишь ее!

Бабка взяла пучок, осмотрела, ощупала, лицо ее осветилось, но все же она сказала:

— Неслух ты, неслух…

Шурка быстро умылся и через минуту уже сидел между дядькой и дедом, бодро хлебал лапшу и рассказывал про дорогу, про лес, такой густющий на сопке, про линию в выемке и про то, как их с Петькой напугали. Забывшись, рассказал и про косачей, снарядами взлетавших около огородов. И тут, осекшись, виновато посмотрел на деда, на дядьку, сидящего в майке, плотно облегающей его большую сильную грудь.