Останний день - Васильев Андрей

Кто-то меня на той неделе спалил во время визита к Певцовым. Отец отпадает, ему мое имя – как гвоздь в печень, Юлька и ее родня тоже, им это ни к чему, значит, кто-то из соседей. Да и какая разница? Главное, что эти новости добрались до мамы и ее расстроили. Плохо.

– Есть причины, – негромко сказал ей я. – Мне не хочется, чтобы ты снова расстраивалась, глядя на нас с отцом. Сама же знаешь, чем наши встречи заканчиваются.

– Так и не печаль меня, – попросила мама. – Ладно твой отец, с ним все ясно, он всегда был максималист, а с годами к этому не лучшему свойству еще и твердолобость добавилась. Но ты же моложе, еще душой не закостенел, так прояви благоразумие. Или хотя бы сыновью почтительность, ничего зазорного в том нет.

– Так ее и проявляю, – хмыкнул я. – Потому не прихожу сюда даже тогда, когда рядом оказываюсь.

– Вот и как мне быть, Стелла? – обратилась мама к моей спутнице. – Что с ними обоими делать? Как одной с этим всем справиться?

– Отдайте вашего сына мне, и нас станет уже двое, – предложила Воронецкая. – А там, глядишь, и третий появится, тот, кто всех сможет примирить. Вернее, третья. В моем роду девочки обычно рождаются.

– Бери, – разрешила мама, даже не заметив того, как в глазах ведьмы на секунду загорелись и опали два маленьких огонька. – Кому-кому, а тебе я доверяю, сама не знаю отчего. Больше, чем тем, кто с ним был раньше.

– Так я уже, можно сказать, взяла, – Стелла прихватила меня под руку, – и ни с кем делиться не собираюсь.

Это было сказано достаточно громко, и кое-кто из окружающих, прислушивающихся к разговору, мимо ушей данную фразу точно не пропустил. Не сомневаюсь, что самое позднее – завтра утром – горячая новость о Швецове-младшем, притащившем в отчий дом какую-то непонятную шалаву, достигнет ушей тети Жанны, а уж она-то молчать не станет, трансформирует ее по своему усмотрению и перескажет Юльке. Даже страшно представить, как это будет выглядеть в ее версии, фантазия у госпожи Певцовой богатая.

Впрочем, завтра и узнаю. Теперь-то уж я к ним на обед наведаюсь непременно.

– Валерий, друг мой! – Невесть откуда, словно из-под дубового паркета, перед нами возник Карл Августович, как всегда улыбчивый и дружелюбный. – Ну вот, Марина Леонидовна, а вы сомневались! Я же сразу сказал: приедет он, никуда не денется. Раз обещал – будет. Ваш сын всегда держит свое слово, что в наше время огромная редкость. Вот что значит правильное воспитание. Стелла Аркадьевна, голубушка, и вас рад видеть.

Старичок цапнул руку Воронецкой, согнулся и облобызал ее.

– Карл Августович, а я-то как рада! – прощебетала Стелла. – Право, нынешний вечер чудесен во всех отношениях. Погода, искусство, любимый мужчина рядом, а теперь еще и вы. Мне больше нечего желать. Стой, счастье!

Если бы сейчас с лестницы, ведущей на второй этаж, хлынул водопад сиропа, я бы совершенно не удивился, потому что градус слащавости происходившего уже достиг своего максимума.

– Валера, выставка прекрасна, – сообщил мне антиквар, по случаю мероприятия натянувший на себя белоснежный костюм. Правда, фасон его был настолько древним, что можно только диву даться. Напяль на Шлюндта пробковый шлем и вручи ему длинноствольный «ли-энфилд» – и он один в один станет напоминать англичанина времен колонизации Индии, честное слово. – Но лучшее в этом доме не то, что выставлено, а то, что в экспозиции отсутствует.

– Карл Августович! – Мамины щеки чуть порозовели.

– Нет-нет, я все равно скажу. – Чуть притопнул ногой старичок. – Лучшие работы отчего-то висят в самой дальней комнате, а то и вовсе в кладовке валяются. Я о рисунках досточтимой Марины Леонидовны речь веду, если кто не понял. Они не просто хороши – они замечательны. Более того, их следовало бы показать кое-кому из галеристов, и не только в нашей стране. Уверен, что те не упустили бы свой шанс.

– А еще на этом можно заработать денежку, – чуть копируя интонации Шлюндта и глядя в сторону, добавила Стелла.

– Да, моя хорошая, – не стал с ней спорить антиквар, – можно. И не понимаю, что в этом скверного. Искусство существует для всех, никто не спорит с этой аксиомой, но это не значит, что оно не должно продаваться. Все величайшие шедевры живописи, скульптуры, да и литературы были созданы не только по велению души, поверь. Рубенс, например, не только зарабатывал на картинах – он у Филиппа Четвертого под это дело дворянский титул выбил. Почему? Потому что знал себе цену. Ван Гог, убедившись, что его картины наконец-то начали пользоваться популярностью, написал брату в письме: «Первая овечка прошла через мост», намекая на то, что вот-вот денежный ручеек превратится в реку. Да и великий Леонардо не стеснялся писать картины на заказ. Хотя, ради правды, заказчиков выбирал очень тщательно, предпочитая венценосных особ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– И используя труд учеников, – добавила Стелла. – Например Больтраффио. Вы же помните историю создания «Мадонны Литты»?

– Обычная практика того времени. – Насупился антиквар. – Ученики на то и существуют, чтобы помогать учителю. Леонардо сам учился у Верроккьо.

– И отплатил наставнику тем, что превзошел его во всем, – влез в разговор я. – Бедный Верроккьо, увидев, сколь яркий талант живет в том, кто называет его «учитель», навсегда оставил живопись.

– Хоть что-то запомнил из того, что я пыталась вложить в твою голову. – Погладила меня по плечу мама. – Приятно.

– И все-таки – Карл Августович промокнул лоб клетчатым платком, извлеченным из накладного кармана пиджака, – Марина Леонидовна, подумайте о том, что я сказал. Ваши работы чудо как хороши!

– А комиссионные будут меньше, чем для кого-либо, – снова передразнила Шлюндта Стелла, после чего я легонько пихнул ее локтем в бок. Мне только здесь и сейчас конфликта не хватало. – Валер, прекрати, это комплимент, а не подначка. Карл Августович – один из лучших экспертов не только в Москве, но и в Европе, его репутация безупречна, мнение – уважаемо, а услуги стоят крайне недешево. Я только что потенциальной свекрови скидку выбила, да такую, которая на вес золота. В буквальном смысле.

Мама и Карл Августович дружно рассмеялись, вот только подозреваю, что повод для веселья у каждого из них был свой.

– Ну а теперь, любезные дамы, я похищу у вас Валерия, – галантно заявил антиквар, цепко схватив меня за рукав пиджака. – Ненадолго, смею заверить. Нам надо кое-что обсудить.

– Мужчины и их дела, – сказала мама Стелле. – Все как всегда. Пойдем, моя дорогая, я представлю тебя гостям.

– А мы направимся в курительную комнату, – в тон ей произнес я. – Надеюсь, отец не слишком сильно станет возмущаться тем, что мы ее посетили.

– Не неси ерунды, – строго велела мне мама. – Это твой дом, им он был, им и останется. И все двери в нем для тебя всегда открыты.

– Ну, вообще-то именно туда он меня никогда и не пускал, – хмыкнул я, – в те времена, когда я там жил.

– А еще выпорол в шестнадцать лет, когда узнал, что ты сигары таскаешь, те, что ему с Кубы специально доставляли. И что, ты это тоже будешь до старости вспоминать?

Замечание было справедливым, потому от новых реплик я воздержался, прихватил за локоток тихонько смеющегося антиквара и, отвечая на приветствия гостей, направился в коридор, ведущий к курительной комнате.

– Я тобой, Валера, сегодня немного погордился, – сообщил Шлюндт, как только мы опустили свои зады в мягкие кресла, расположенные рядом с небольшим зеркальным столиком. Отец сам планировал это небольшое помещение, исходя из привычного для него минимализма. – Ты сам определил, кому принадлежит искомый предмет, без посторонней помощи. Это прекрасно! Впрочем, в твоей эрудиции я и не сомневался, ты все же научный работник, историк.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

То ли правду говорит, то ли изощренно глумится. Никогда ничего с этим стариком не понятно.

– Повезло, – потупив взор, ответил ему я. – Это скорее случайность, чем закономерность. Тем более что знание истории предмета ничем не поможет в определении его текущего местоположения.