Дневник Эммануила Разумовского - Анастасия Косташ

Спокойно! Я дал себе слово. Я его сдержу:

«2 мая 19:29

г. Царская Горка

Вывод это всегда только толкование. Даже то, что я пишу, есть ничто иное как видоизменённая, искривлённая истина, потому что она создана ограниченным человеческим разумом. Истина же, как таковая, не может быть в полной мере осознана, произнесена, услышана или написана. Поэтому «всё то, что речи не подвластно, не пробуй слову приручить». Мы являемся крупицами бесконечности, но нам никогда не вместить её в рамки нашего сознания. Люди мыслят категориями, расчленяя Истину на более мелкие составные части, удобоваримые их скудоумием. Чтобы обхватить эту систему взглядом разума, нужно подняться над нею. Этот способ познания хорош на начальном этапе понимания мироздания. Поднимаясь всё выше и выше, в конце концов, приходишь к выводу, что невозможно подняться над тем, что не имеет ни верха, ни низа, ни какого-либо края.

Отбросим абстракции, и поговорим о том, что создано человеком, а потому чисто формально и во всём ограничено. Поговорим о Системе современного общества. Писать её должно с большой буквы, ведь она по праву заслужила такое написание, потому как, без преувеличения, является Режимом жизни всего человечества. Как бы мы к ней не относились, как бы она не относилась к нам. Система была, есть и будет… есть. Будет есть нас, каждого из нас. Постепенно и беспощадно…

Эта Система имеет сложнейшую структуру, ветвится, множится на тысячи мелких подобий в разных сферах человеческой деятельности. Есть в Ней администраторы, есть смотрители, координаторы, менеджеры, распорядители… Каждый занимает отдельную нишу, отвечает за свою вотчину, получая заслуженную выгоду. Таких людей можно выделить в группы по роду занятий: одни определяют цели, другие задают тон работы более низких звеньев, третьи разрабатывают методы выполнения поставленных задач, четвёртые работают на местах, следя за обстановкой в народе и передавая отчёты «верхам»…

Система, о которой идёт речь, это глобальная корпорация лжи, махинаций и самоистребления, перемалывающая всех, кто посмеет встать между её жерновами и потребовать остановку этого процесса, который, кажется, уже не в силах остановить даже тем, кто его запустил; теперь вся критическая масса изменений, причинённых природе и человеческому обществу, катится вниз, как снежный ком, по инерции, и никто не знает, как предотвратить приход надвигающейся катастрофы; действительно, страшно даже представить себе её масштабы. Да, возможно, мы протянем ещё не одну сотню лет, но во что превратится наш мiр, и каким станет простой человек?

Система выращивает в своих зомбариумах овощелюдей, живущих настоящим моментом и плюющих на прошлое и будущее своей Родины и мiра в целом. Это делается для того, чтобы превратить толпы людей в двуногие стада, которые по одному только зову очередного авторитетного лжепророка последовали бы за ним хоть в саму преисподнюю. За годы или даже века работы Система накопила колоссальный опыт в искусстве манипулирования людскими массами и продолжает накапливать свои знания в этой области. Как и столетия назад, тот, кто не подвержен управлению и внаглую разоблачает планы мiровой элиты, становится злейшим врагом государства, личностью, «опасной для общества». Этого человека объявляют сумасшедшим, юродивым, фанатиком, провокатором или, на худой конец, – вражеским агентом. Конечно, ты не поднимал за собой революционное движение и не свергал правительства, но если бы имел чуть больше хитрости и самоуверенности, то мог бы стать одним из таких людей. Несколько лет назад я начала осознавать в полной мере, чему ты в действительности учил меня и чему наставлял… Знай: твои уроки дали чудесные всходы.

***

Я видел чудовищный сон! Настолько реалистичный, настолько чёткий! Это не было простым ночным кошмаром! Я весь в мокром поту. Сердце колотится, как бешеное! Сон… улетучивается…

Какая-то старомодная квартира… Небольшой коридор… Я прохожу на кухню, за столом сидит девушка. Я знаю, это она! Славянка или смешанная ашкенази: русые волосы, светлый взгляд, худенькая, лет 18… Она пишет что-то на бумажных листах пером, который макает в бутылочку с чернилами. На столе лежит всякое съестное в тонких целлофановых пакетах и цветных пачках, но я не узнаю в них современных брендов… «Поставь, пожалуйста, чай», – она поднимает на меня спокойный, немного усталый взгляд. Всё происходит так, как будто мы знакомы тысячу лет; как будто она меня помнит, и я её помнить должен. Ставлю чайник на старинную газовую плиту и включаю под ним огонь так, как будто каждый день это делаю. Сажусь рядом. Она старательно выводит буквы на бумаге. Я спрашиваю: «Почему ты так пишешь?», – имея ввиду нерусские буквы в её письме. «Потому что так правильно, так писали до Ленина», – отвечает она, не поднимая на меня глаз. «Хм… О чём ты пишешь?», – спрашиваю. «Хочешь покажу?», – смотрит она мне в глаза, мягко улыбаясь. «Покажи», – на этих словах я случайно сталкиваю пузырёк с чернилами себе на штаны, они разливаются на брюки. «Иди в ванную… Брось в корзину, я постираю», – она укоризненно качает головой. Я ухожу в душевую комнату, набираю воду в ванну. Раздеваюсь догола, сажусь в воду… А она становится красноватой прямо у меня на глазах! Вода краснеет, соприкасаясь с моим телом! Я поднимаю руки из воды: капли воды краснея превращаются в кровь. Я спускаю всю воду из ванной и моюсь с распылителя: совершенно чистая вода, стекая с тела, становится кровью под моими ногами. Тогда я вылезаю из ванны, начинаю вытираться полотенцем, потом его разворачиваю – оно всё в крови! Тело – целое, а кровь идёт! Я оделся, открыл дверь из душевой комнаты. Вышел и очутился на улице, точнее, на поле. Обернулся назад: оказывается, я выходил из двери старинного автобуса. Из него следом за мной выходили люди. Я оглянулся: кругом поле, усеянное деревянными крестами, гранитными могильными плитами и пёстрыми похоронными венками. Подъехал грузовик с открытым кузовом; достали гроб, открыли его. Я подошёл ближе и увидел в нём худощавого мужчину, одетого в старый смокинг. Руки, скрещенные на груди, были связаны белой повязкой; глаза закрыты. Люди со скорбными лицами и редкими репликами окружили гроб на расстоянии полуметра. Перед гробом стояли две девочки и тучная женщина, – все с чёрными повязками на головах. Девочки были немного похожи друг на друга; старшая успокаивала младшую, потому что та плакала сильнее всех, её глаз я почти не видел: она часто закрывала ладонями своё заплаканное личико. Женщина тоже плакала. Она и младшая девочка, которая, скорее всего, была её дочерью или внучкой, – плакали навзрыд, захлёбываясь от горя. В воздухе висела убийственная атмосфера. Во мне проснулась жалость, о существовании у себя которой до этого я мог только догадываться. И тоже заплакал. Мне стало так плохо, так паршиво, так невыносимо жалко, как будто я теряю самого дорогого, самого родного и горячо любимого человека. В пелене слёз всё вокруг начало сливаться в беспорядочную кашу красок. Я громко и тяжело зарыдал. Горе сдавливало горло, и мне стало тяжело дышать. Через мгновение я начал не то захлёбываться слезами, не то задыхаться от нехватки воздуха… Я думал, что всё, – умираю…

…И проснулся. В холодном поту. В ознобе. Выпил лекарство от простуды и снова лёг. «Завтра рано вставать, надо выспаться», – я заставлял себя спать, но волнение не давало покоя. Когда я заснул, в голову полезли ещё более страшные вещи…

Какой-то североамериканский город. Между плоскими крышами высоких небоскрёбов растянуто седое одеяло туч. Меня окружают знакомые магазинные витрины, вывески, – вроде бы я здесь уже бывал. И вот я, похоже, заблудился. Шагаю по улице и не знаю, куда иду, оглядываюсь по сторонам: по дорогам шныряет транспорт, пешеходная зона забита спешащими прохожими, по-зимнему одетыми. И вдруг в одном из них я узнаю ту самую девушку, с которой разговаривал в прошлом сне; она равнодушно проходит мимо меня и исчезает в толпе. Я бегу за ней, расталкиваю людей, задираю голову и смотрю поверх голов, но её не обнаруживаю. Пошёл снег, крупными белыми хлопьями оседая на город. Я запрокинул голову к небу, и снег начал падать на лицо, превращаясь в капли воды. Понимая, что это всего лишь сон, я закрыл глаза и мысленно приказал себе проснуться… Опустил голову, вытер глаза, и…

– На вас праха не напасёшься! – закричал грубый мужской голос.

В лицо ударил холодный солёный ветер. Я открыл глаза, просыпаясь, и увидел перед собой пёстрое море, океан людей, тянущийся до самого горизонта. Все они, заворожённые или ослеплённые светом холодного солнца, сияющего в зените, рвались к пирамиде, толкая друг друга локтями, вступая в рукопашные схватки. Я стоял на ступени этой невообразимо колоссальной, настолько гигантской пирамиды, что пирамида Хеопса и даже самые большие пирамиды Китая и Южной Америки не идут ни в какое сравнение с ней. Она поднималась высоко-высоко, вершиной своей теряясь в занавесях чёрных облаков. Я поднял глаза к небу и понял, что солнцем служит светящийся глаз, рептильный глаз, очертания которого были еле различимы в короне ярчайшего, но совершенно не греющего света. Он то и дело выглядывал из-за чёрных облаков, которые стремительно ползли по бордовому небу.