Мадонна Семи Холмов - Виктория Холт

Горничная – не та, которая понравилась Родриго, а другая, ту девушку Ваноцца давно прогнала, – сообщила ей, что пришел кардинал в сопровождении еще какого-то господина. Девушка еще не успела договорить, как кардинал появился в саду собственной персоной. Он был один.

– Мой господин! – воскликнула Ваноцца. – Простите, что я в таком виде…

– Не извиняйся, – ласково возразил кардинал. – Среди цветов ты кажешься еще прекраснее.

– Но почему бы вам не пройти в дом? Мне сказали, что вы привели с собой гостя. Служанкам следовало быть к вам повнимательнее!

– Не беспокойся, я сам захотел побеседовать с тобою наедине… Здесь, среди твоих цветов.

Она удивилась и забеспокоилась: значит, он хочет сообщить ей что-то действительно важное, если решил поговорить с нею в саду – даже в самых хороших домах, в таком, как у нее, например, слуги имеют обыкновение слушать то, что не предназначается для их ушей.

И вдруг ее словно окатило холодной волной – она испугалась, что он пришел объявить о конце их связи. Она прекрасно сознавала, что ей уже тридцать восемь, она следила за собою, но все равно женщине тридцати восьми лет, родившей нескольких детей, трудно тягаться с юными девушками. А никакая юная дева, даже если ей удастся устоять перед очарованием самого кардинала, не захочет отвергнуть то, что способен дать своей любовнице столь влиятельный человек.

– Мой господин, вы принесли мне какую-то весть… – слабеющим голосом произнесла она.

Кардинал взглянул на небо и улыбнулся самой милой из своих улыбок.

– Дорогая моя Ваноцца, ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь, – начал он, и Ваноцца почувствовала, как у нее перехватило дыхание: именно с таких слов и начинают разговоры о расставании! – Ты живешь здесь, в этом доме, с нашими детьми. Это счастливый дом, но кое-чего в нем не хватает: детям не хватает отца.

Ваноцца захотела броситься ему в ноги и молить его не оставлять их своим благосклонным присутствием. Ведь они не выдержат этого! Это все равно, что вдруг, в один миг, лишиться солнца! Но она знала, как он не любит сцен, и потому спокойно произнесла:

– У моих детей уже есть отец, лучший отец в мире. Другого отца я своим детям и не желала бы.

– Ты прекрасно это сказала! Прекрасно… Они мои дети, и я нежно их люблю. И никогда не забуду ту великую услугу, что ты оказала мне, даровав таких детей, моя драгоценная.

– Мой господин… – на глаза ей навернулись слезы, и она смахнула их украдкой – Родриго в это время упорно смотрел в небеса, до такой степени ему не хотелось видеть слез.

– Но это нехорошо по отношению к тебе, прекрасной и все еще молодой женщине! Ты живешь здесь, в этом доме, затворницей, и посещает тебя только дядя твоих детей.

– Мой господин, если я обидела вас невзначай, молю, скажите мне поскорей, в чем была моя ошибка!

– Ты не совершила никакой оплошности, дорогая моя Ваноцца. Просто я составил определенный план, чтобы облегчить тебе жизнь. Я не хочу, чтобы люди указывали на тебя пальцем и шептались: «Вон идет Ваноцца Катанеи, женщина, у которой есть дети, но нет мужа». Вот почему я подыскал для тебя супруга.

– Супруга? Но, мой господин…

Покровительственная улыбка Родриго заставила ее умолкнуть.

– В доме появилась еще одна малышка, ей всего полгода. И тебе, Ваноцца, надлежит обзавестись мужем.

Значит, это конец. Она все поняла: он бы ни за что не стал выдавать ее замуж, если бы она ему не наскучила.

Он угадал ее мысли. Нет, она ему не совсем надоела, он всегда будет чувствовать к ней привязанность и будет посещать ее дом, но, в основном, ради детей; что же касается любовных утех, то это правда – он предпочел бы предаваться им с более юными. И в том, что он говорил ей, тоже была определенная доля правды: он считал более разумным выдать ее замуж, чтобы про его малышей не говорили: вон идут дети куртизанки.

И потому он быстро добавил:

– Твой муж будет жить в этом доме и появляться с тобой на людях, на этом его супружеские обязанности кончаются.

– Что мой господин имеет в виду?

– Неужели ты полагаешь, что я допущу большее? Я – любовник ревнивый, Ваноцца. Разве ты этого до сих пор не поняла?

– Я знаю, что вы ревнивы, но только тогда, когда вы влюблены.

Он положил руки ей на плечи:

– Не бойся ничего, Ваноцца. Мы с тобой слишком долго были вместе, чтобы вот так расстаться. И я выбрал тебе в мужья очень спокойного человека. Он хороший человек, уважаемый, и он готов быть тем супругом, которому я только и могу тебя доверить.

Она поцеловала ему руку.

– И ваше высокопреосвященство по-прежнему будет нас время от времени навещать?

– Как всегда, моя милая, как всегда. А сейчас иди и познакомься с Джорджо ди Кроче. Ты сама убедишься, какой это мягкий человек, уверяю, с ним у тебя не будет никаких трудностей.

Она последовала за ним в дом, размышляя по дороге, за какую же мзду этот человек согласился на ней жениться. Догадаться было нетрудно: вряд ли бы в Риме сыскался мужчина, отказавшийся жениться на женщине, которую выбрал для него самый влиятельный из кардиналов.

Ваноцца чувствовала Себя очень неловко. Можно подумать, что она рабыня, которую запросто можно продать или купить! И она твердо решила держать Джорджо ди Кроче на подобающем ему месте.

Он ждал ее в комнате, выходившей окнами на площадь. Когда они вошли, он встал, и кардинал представил их друг другу.

Добрый, мягкий и робкий человек поцеловал ей руку. Она внимательно смотрела на него и заметила, как сверкнули его бледно-голубые глаза: добрый человек не остался равнодушен к ее прелестям.

Интересно, заметил ли кардинал этот взгляд? Если и заметил, то виду не подал.

Лукреция любила сидеть на лоджии и смотреть, как сновали по площади люди. Отсюда, из материнского дома, открывался прекрасный вид на город семи холмов, и больше всего ей нравилось украдкой пробираться на лоджию и наблюдать за пешеходами, направлявшимися к мосту Святого Анжело. Трусили на белых мулах кардиналы, и серебряная упряжь сверкала на солнце; проходили дамы и мужчины в масках; проносили носилки с наглухо зашторенными окнами.

Широко раскрытыми от любопытства глазками Лукреция пыталась подглядывать в щелки между шторами, ее пухлые пальчики крепко цеплялись за столбики перил.

Ей было два года, но из-за того, что росла она со старшими братьями, соображала она куда живее, чем другие дети ее возраста. Няньки обожали ее, потому что, хотя она внешне очень походила на братьев, характер ее отличался разительно. Лукреция была незлопамятным ребенком – когда ее бранили, она с серьезным видом все выслушивала, но потом не держала зла на того, кто ее упрекал. Братья ее имели натуру буйную и создавали в детской немало бурь, и потому няньки считали Лукрецию солнышком, Божьим благословением.