Александр и Алестрия - Шань Са

Ты часто спрашивал, почему в тот день я тоже пролил слезы. Почему смеялся, продолжая рыдать. Узнай мой секрет: я был наложником моего отца. Я подарил тебе то, за что он платил мне скотом, лошадьми, золотом. Я понял тогда, что все сокровища покоренных Филиппом греческих городов не могли сравниться с твоим щедрым даром. Я узнал, что на свете есть чувство, которое нельзя ни купить, ни украсть, ни взять силой.

Любовь залечивает раны, нанесенные красотой. В тот день, когда ты уступил мне, я стал мужчиной. Я искал воина, чтобы он освободил меня от отцовского гнета, все изменилось, и я решил стать героем и охранять нашу чистоту!

Помнишь ли ты, Гефестион? В первый год, в школе, меня вечно били. Мальчишки обзывали меня ублюдком. Ты дрался, защищая меня. Катался по земле, сцепившись с Кратеросом, которому так нравилось унижать меня. Знаешь ли ты, что я долго не понимал, кто нравится мне больше: ты — мой нежный защитник, или он — опасный и дерзкий забияка?

Когда мы покинули храм, солнце стояло над дальним концом дороги. Я был счастлив познанным наслаждением. Мы шли, рука в руке, и я понимал, что перестал быть расчетливым рабом, я чувствовал, что хочу стать царем, твоим царем, правителем македонян и греков. В тот день я узнал, что кое в чем превосхожу отца, непобедимого воителя Филиппа.

Я — мужчина, но и женщина тоже. Я сильнее, умнее, решительней любого мужчины, не ведающего сути страданий женщины.

Будь благословен, Гефестион, за терпение и терпимость. Когда-то я боялся, что ты покинешь меня, я мучил тебя, чтобы привязать к себе. Сегодня вечером я освобождаю тебя, ты больше не раб моих желаний. Ты свободен.

Завтра Филипп умрет или останется жить.

Завтра я стану царем, или меня казнят.

Завтра весь мир будет лежать у наших ног или забудет нас навечно.

Идем, Гефестион! Найдем Кассандра, Кратероса, Пердикку и остальных. Не будем заставлять их ждать.

Невольники, разжигайте костры! Виночерпии, открывайте кувшины, пусть вино течет рекой.

Будем пить, предаваться любви, праздновать!

Братья по оружию, сыны Македонии, нас ждут пирамиды, пустыни, океаны, высокие горы и огромные города.

Сила, жизнь, кровь, боль и экстаз ждут нас!

Павсаний не нарушил клятвы, его кинжал поразил Филиппа.

Царь упал, попытался отползти и затих. Его руки все еще дрожали. Кровь обагрила белую тунику. Кричали женщины, визжали дети. Мужчины дрались, осыпали друг друга бранью, потом кинулись за убийцей, толкаясь и теряя сандалии. Олимпия со стенаниями бросилась к моим ногам. Я поднял глаза к солнцу и пролил слезы радости.

Аристотель, твои речи закалили меня, научили держать спину прямо! Полученное от тебя знание заострило мой разум. Я стану царем, который будет править этим жестоким миром силой мысли. Павсаний был солдатом, готовым умереть за великое дело, другие последуют его примеру и умрут за Александра.

Я не сын Филиппа, моим отцом был бог. Аполлон, мой творец, ковал меня в божественном пламени, чтобы я стал непобедимым воином. Крылья выросли, огненная птица готова взмыть в небеса. Она полетит к неизведанным высотам, туда, где царят опасность, вызов и бесконечность.

Александр не пожелал вести переговоры. Александр хотел показать всему миру, что намерен править.

Александр отрекся от Аристотеля, говорившего с ним о милосердии. Мятежные царства будут отвоеваны силой оружия.

Фивы, древний белый город у моря, город купцов и огромных парусников, Фивы, город пророчиц и отвергнутых богов, ждал нас, закрыв все ворога и выставив на стенах наемных лучников. Я сыграл нерешительность и послал гонцов в Пеллу с приказом для самого ловкого из моих дипломатов начать переговоры. Как я и предполагал, предатели из Совета не преминули сообщить фиванцам добрую весть. Двадцать один день я выжидал, когда надежда на мир окончательно усыпит их бдительность.

Я приказал идти на приступ темной, безлунной ночью. Всадники обернули копыта лошадей мягким войлоком. Пехотинцы оставили копья в лагере и, вооруженные только мечами, двигались совершенно бесшумно.

Я приказал бить в барабаны под самыми стенами Фив. Город проснулся слишком поздно. Мое войско бесконечными волнами вливалось на улицы. Сверкали клинки. Свистели стрелы. Свирепые крики воинов сливались с воплями раненых. Запах крови и шум битвы делали меня слепым и глухим к опасности. Я продвигался вперед, не думая об убитых, для которых солнечный свет померк навечно. Ворота с треском распахнулись, и в город ворвалась моя кавалерия. Македоняне получили приказ подавлять малейшее сопротивление, преследуя фиванцев даже в их домах. Бойня продолжалась три дня. Солдаты проходили улицу за улицей, дом за домом, убивая, грабя, насилуя. Я колол и рубил, держа в одной руке меч, а в другой — кубок с вином. Я ужинал, глядя, как знатных фиванцев сжигают заживо. Победа не утолила мою ярость, но удесятерила ее.

Я покидал Фивы, ощущая смутную печаль. Мы уводили с собой захваченных женщин и детей. Фивы горели. Фивы обратились в столбы черного дыма.

Слушайте меня, греческие граждане! Нет на свете людей хитрее фиванцев. Нет укреплений, неприступнее фиванских. Нет истории более славной, чем их история. Филипп победил фиванцев, Александр их уничтожил. Покоритесь без промедления. Царь македонян идет! Его копье вызывает гром, его меч высекает пламя. Ржание его коня Буцефала парализует самых стремительных скакунов. Бегите! Скрывайтесь! Уползайте! Александр идет, выбирайте — мир или огонь!

Беспощадность и непримиримость необходимы. Только жестокий полководец внушает страх. Он должен пожертвовать душевным покоем ради своего авторитета. Теперь мое вино первым пробовал раб. Я просыпался по ночам, и мне казалось, что в палатку пробрался убийца. Я видел во сне ползущего по земле окровавленного Филиппа. Его ледяные пальцы стискивали мне шею. Я замыслил заговор против отца, и боги карали меня за это.

Я вернулся в Пеллу и вошел в город через главные ворота, одетый в белую тунику, с золотым лавровым венком на голове и прижатым к груди царским скипетром. Подданные восторженно приветствовали меня, как прежде они встречали Филиппа. Олимпия приняла меня в свои объятия, и ее женский аромат стер из памяти залитые смертельной бледностью лица, кишащие червями раны и обгоревшие трупы. Голос матери пробудил меня от кошмаров. Я прозрел и снова мог видеть оливы и апельсиновые деревья, сверкающую воду фонтана, тихое звучание мирной жизни: ворковали голубки, прыгали по веткам воробьи, ветер доносил звяканье колокольчиков, стучали молотками плотники, смеялись македонянки, стиравшие белье у реки.