Святая ночь - Тахир Малик

На цыпочках, чтобы не разбудить соседей, Фид вышел в коридор, проехал в капсуле подъемника до первого этажа и попал в сквер. Было душно. Он и сам не знал, куда идет. Душа требовала широты, простора. Он понимал, что такого места ему не найти, но все шагал по каменным плитам, устилавшим улицы спящего округа Вау 35/12.

Под утро он добрался до рощи. В пору Покорения Природы (так именовалось это время велеречивыми администраторами) унетяне оставили от каждого леса такие вот рощицы, как память о дикой растительности, некогда покрывавшей планету. И теперь Фид искал успокоения на этом клочке побежденной природы.

Тесен мир. Нет ни пяди свободной земли. "Но где-то должен быть простор, который может дать утешение душе, - думал ученый. - Пусть даже не будет света. Ощущение простора необходимо человеку! Без этого невозможно... Неужели я брежу? Глупец... Это сказывается бессонница. Я мечтаю о мираже..."

Глаза его воспалились, в горле пересохло. Ему казалось, что стеклянные громады зданий, переливающиеся под первыми лучами солнца, наступают на крохотную рощу и вот-вот сомкнутся...

Фид вошел под сень деревьев. Сначала он шагал по вытоптанной глинистой тропинке, затем ступил на покрытую нежной травой сырую землю. Машинально, сам того не замечая, Фид срывал листья с деревьев, щипал травку и задумчиво жевал зелень.

Поднялся легкий ветерок, и Фид вдруг ощутил знакомый запах - затхлый и приторный запах Приюта. Ему ли было не знать его: ведь он долго возглавлял Комиссию по водворению провинившихся ученых. Он часто бывал в Приюте содержавшиеся здесь лишались возможности заниматься наукой за тот ущерб, который они нанесли обществу своими ошибочными гипотезами или проектами... Трижды в день их подключают к источнику физиологического раствора. Иногда питания не положено. Одинаковые балахоны. Гладко выбритые лбы - знак отверженности. Теперь Фиду предстоит занять лежак в Приюте - вот цена его ошибки в расчетах... Но откуда здесь этот запах? Он встревоженно озирается, но ничего не видит, кроме корявых стволов листвы. Сделав несколько шагов, останавливается: пара горящих глаз воззрилась на него из сплетения ветвей. Фид сразу узнает этот взгляд: "Ты Пим?!" Грузное тело обрушивается на землю, и узник Приюта, путаясь в полах нелепого балахона, бежит прочь. "Стой, Пим! Я не собираюсь причинить тебе зла!" - кричит Фид и бросается вслед за беглецом. Он скоро настигает своего бывшего коллегу питание в Приюте явно не способствует упражнениям в беге. Пим в испуге закрывает бритый лоб руками, кожа его покрывается фиолетовыми пятнами. "Как ты попал сюда?" - спрашивает Фид. Молчание. Оба долго смотрят друг другу в глаза.

Фид вспоминает: это ведь он первым потребовал, чтобы Пима отправили в Приют. Нет, он не сожалеет о своем тогдашнем решении. Пим давно должен был быть направлен в заключение. По его вине высохло большое озеро. Когда стало известно, что уровень воды в нем из года в год падает, перед унетянами возникла дилемма: сохранить озеро, невзирая на большие расходы по его спасению, или отказаться от вмешательства, предоставить водоем собственной несчастной судьбе. Выгоды первого решения проблемы не покрывали бы и половины расходов. Конечно, и во втором случае не избежать бы убытков. Однако предполагаемая прибыль от освоения дна высохшего озера в будущем должна была превзойти их. Пим встал на защиту второго решения. Он представил убедительные расчеты, обещавшие прибыль, и рекомендовал не дожидаться естественного высыхания озера, а "помочь" ему. Приступили к осушению, и через короткое время по дну можно стало ходить. Поначалу выгоды были немалые - появилась новая территория для застройки. Пиму вручили награду, его имя то и дело мелькало в речах администраторов. И только по прошествии многих лет унетяне убедились, что осушением озера был нанесен непоправимый ущерб природе, резко изменился климат большого района, пострадала экономика. Общие потери оказались в итоге огромны. И тогда Комиссия постановила: Пим лишается всех знаков признания и заключается в Приют.

Ученый повернул обратно. Выйдя из рощи, он увидел знакомую фигуру у входа в его дом. Сердце Фида учащенно забилось, но он продолжал спокойно шагать, словно ничего не случилось. Когда взгляды их встретились, он сказал только:

- Прошло двадцать два года, Ниг...

- Фид! - Ниг обнял постаревшего друга.

- Я действительно ошибся? - сдавленным голосом спросил Фид.

- Сейчас трудно сказать наверняка.

- На днях соберется Комиссия по водворению...

- Я написал письмо Верховному собранию с просьбой не спешить с решением.

- Спасибо, Ниг. Однако до сих пор не был прощен ни один из ученых, допустивших ошибку.

- Именно поэтому мы и оказались на краю гибели. Ошибавшиеся ученые попадали в Приют и лишались возможности вести исследования, а неошибающиеся жили в свое удовольствие и довели нашу бедную планету... Неужели так трудно понять эту простую истину!

- Напрасно ты кипятишься, - понизив голос, заметил Фид. - Эта задача не из тех, которые мы можем обсуждать.

- Если бы мы покидали Унет, какую память о себе оставили бы мы?

- Я не думал об этом.

- Ты должен был подумать... Кива будут погребать с почестями?

- Нет, об этом речи еще не было. Медикам пока не удается установить причину смерти. Попробуют, видимо, оживить его... Ты привез с собой целый ворох загадок. Хватит ли нам времени, чтобы разгадать их?

Не дожидаясь приглашения, Нияз открыл переднюю дверцу машины, смахнул с сиденья пыль. Усевшись, он бросил портфель назад и уставился на дорогу. Игитали-ака подумал: "Э-э, да парень-то из тех, что любят заноситься". Вопросительно посмотрел на Даврана. Но тот, словно ничего не заметил, открыл заднюю дверцу и сел рядом с портфелем начальника.

- Трогаемся, Игитали-ака?

Машина двинулась по ухабистому проселку. Клубы пыли взлетали из-под колес, наполняли кабину. Нияз поспешно поднял боковое стекло. Затем достал из кармана носовой платок, сложил его несколько раз и набросил на шею. Игитали-ака искоса наблюдал за движениями гостя. Что-то не нравилось ему в Ниязе: то ли выражение лица, то ли не к месту франтоватый вид. И все-таки он ничем не выдавал своих чувств - встретить гостя следует как подобает, независимо от того, мил он тебе или нет. Понятие об этом Игитали-ака впитал с молоком матери. Но поделать с собой ничего не может - не по нутру ему этот парень. Видно, поэтому он все не может найти повода, чтобы начать разговор. Да и Давран что-то молчит. Может, не выспался: сидит с закрытыми глазами...

Когда машина выбралась на большую дорогу, Нияз спустил боковое стекло. Подставил лицо ветру.

- Какой воздух, словно каймак! [сливки] - сказал он.