Две кругосветки - Елена Ленковская

Сосед всё тормошил девочку за плечо, словно пытался втолковать ей что-то важное.

Наконец до неё дошло:

— Нельзя ложиться и засыпать, если не хочу захлебнуться?

Луша кивнула, выпрямилась, и медленно выговорила в ответ несколько слов на чужом языке. Получилось, хоть и не без труда. В ответ сверкнула белозубая улыбка.

Луша хотела ещё что-нибудь сказать, но тут всё снова ухнуло вниз. Она поспешно отвернулась и молча прикрыла глаза, чувствуя мутную сосущую тяжесть внутри. Казалось, её вот-вот стошнит застрявшими внутри вязкими гортанными словами чужого наречия. Вежливее промолчать. Вниз — вверх, вниз — вверх. О, господи!

«Я — в трюме. В душном, вонючем трюме дырявой посудины, гружёной „чёрным деревом“ — так, кажется, называли португальские торговцы невольниками свой живой товар.

Угораздило же попасть в какой-то дремучий век… Ничего себе провалилась. Впрочем, на дне карстовой пещеры, тоже наверное, не сахар… Может и к лучшему?

Но какая гадость эта морская болезнь. Ой, мамочка! Ой, домой хочу!

Хотя от морской болезни и в 21 веке не делают прививки…»

Луша крепко зажмурилась, пытаясь справиться с очередным приступом тошноты. В глазах мелькали разноцветные пятна. Ей вспомнилось нынешнее лето: вот они с братом у бабушки в деревне, сидят на траве под старой яблоней — Луша с калейдоскопом, а Руська — с книжкой.

Книжка была приключенческая, про работорговцев и пиратов. Руся читал её запоем, а потом в красках пересказывал Луше леденящие душу истории про бедных негров и алчных торговцев невольниками.

Больше всего их обоих поразил рассказ о том, как штиль на много дней задержал судно с невольниками вдали от берега, в открытом море. «И тогда на корабле стали выдавать воду по кружке в день. Потом по полкружки, а потом… половину невольников просто сбросили в воду. Акулам на съедение».

Старая плавучая калоша снова провалилась между валами, и Луша вместе с ней. Так и тянулось это бесконечное вниз-вверх, туда-сюда…

«Ладно, рано отчаиваться, — в конце концов подумала девочка. — Раз уж я не свернула себе шею, сверзившись в карстовый провал, то и тут как-нибудь выкарабкаюсь. К тому же, нас качает, и сильно качает… Значит, никакого штиля нет!»

Луша искоса взглянула на соседа, сидевшего молча, бессильно опустив голову на грудь, и упрямо пробормотала:

— Эй! К акулам мне ещё рано!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Данные из электронной картотеки Клуба хронодайверов, детская секция:

«… Раевская Лукерья Александровна, двенадцати лет.

Имеет брата-близнеца, проживает в Екатеринбурге, перешла в 6-й класс средней школы. Рост средний, телосложение худощавое, глаза карие, волосы русые, вьющиеся, особых примет нет, эмоциональна, подвижна, реакции быстрые, воображение 89 баллов по шкале Доджа. Спортивные навыки — плавание, роликовые коньки, велосипед, верховая езда. Предыдущие погружения: сентябрь-октябрь 1812 года (окрестности г. Москва (Россия)). Исторический фон: наполеоновские войны. Характер погружения: случайный („нырок обыкновенный“). Исход погружения: самостоятельный, благополучный.

…Текущее погружение (предположительно): 1819–1820 годы (акватория Атлантики и Тихого океана). Исторический фон (предположительно): первая российская антарктическая экспедиция под руководством Ф. Ф. Беллинсгаузена. Характер погружения: нырок вследствие „эффекта близнецов“ с недолётом. Исход погружения: пока неизвестен…»

Глава 8. Вот она, Бразилия!

Трёхмачтовый парусный военный шлюп «Восток» держал курс вдоль низменного песчаного берега Бразилии к рио-жанейрскому рейду.

Стоял ноябрь 1819 года. Погода была отличная. Маленький быстрый «Восток» весело резал форштевнем[3] синюю прозрачную волну. Ослепительное тропическое солнце щедро поливало своими горячими лучами выскобленную добела палубу. Торжественно сверкала надраенная корабельная медь. Сияли улыбками загорелые, обветренные матросские лица.

Команда, уставшая от длительного атлантического перехода, пребывала в радостном нетерпении. Все, до последнего матроса, мечтали поскорее «освежиться» на берегу.

Берег! Эх, дух от него какой сладкий! Чудные ароматы доносит на палубу ветер… Вот она, «Абразилия»!

Внизу, в кают-компании, гардемарин Роман Адамс, посланный за «Лоцией Бразилии»[4], торопливо шуршал страницами.

Всё не то! Горя от нетерпения, гардемарин бегло просматривал морские карты побережий, испещрённые тонкими стрелками и надписями с указанием широт и долгот. А вот, наконец-то! Заложив нужную страницу пальцем, гардемарин сунул «Лоцию» под мышку и помчался на верхнюю палубу.

С палубы — чуть впереди, по левому борту, — была видна удивительная гора. Тёмные каменные склоны её были почти лишены растительности. Вершина торчала, словно выросший чуть вкось гигантский клык, у самого входа в бухту.

— Гора под названием Сахарная голова, господин капитан! — бодро отрапортовал гардемарин, махнув рукой в сторону наклонной вершины. — Она, несомненно!

Золотые пуговицы парадного мундира, надетого по случаю прибытия на рейд, весело сверкнули на широкой капитанской груди. Беллинсгаузен удовлетворённо кивнул и вытер платком покатый, с небольшими залысинами лоб, блестящий от пота.

Свободные от вахты офицеры, а с ними — астроном, художник, штаб-лекарь — все столпились нынче на палубе, с радостным любопытством разглядывая долгожданный берег.

— И впрямь похожа — на сахарную-то голову, — заметил кто-то.

Остальные оживлённо закивали, соглашаясь.

Адамс сглотнул, и по-юношески острый кадык дёрнулся на его худой загорелой шее. Серые глаза на мгновение затуманились — гардемарину вспомнились настоящие сахарные головы, стоявшие в витрине кондитерской в Ревеле. Похожие на сугробы сладкие бело-жёлтые конусы, и каждый завёрнут в плотную синюю бумагу с золотыми звёздами.

А ещё — полупрозрачные леденцы на палочках, имбирные пряники, забавные марципановые фигурки… И он, маленький, в детской матроске и шапочке с синим помпоном, — теребит мягкую ласковую руку с гладким кольцом на пальце, и тянет настойчиво к заветным дверям с колокольчиком.

Роман вздохнул мечтательно. В кругосветном морском путешествии ему отчаянно не хватало сладкого. Маменькино варенье, взятое на борт в Кронштадтском порту, было давно уже съедено, вылизано до капли.

Впрочем, на берегу, в Морском кадетском корпусе, где ещё недавно учился Роман Адамс, гардемаринов тоже сладким не баловали. Не давали, к тому же, ни молока, ни сливок. Утром и вечером полагался кипяток. И — пеклеванная[5] булка, из ржаной муки. Вкусная, впрочем. Булки и квас Морского корпуса славились во всем Петербурге. А в обед и ужин давали кашу. Гречневую. Как ни любил Роман до корпуса гречу, всё равно — надоела.

И ученье, ученье, ученье: четыре часа до обеда и четыре часа после; четыре предмета ежедневно. Сидя над задачниками, Роман сгрыз не один десяток перьев, а потому известие о том, что ему, ещё не кончившему курс гардемарину, предстоит участвовать в первой российской антарктической экспедиции, не могло не привести Адамса в восторг. Сам капитан Беллинсгаузен, назначенный начальником нового кругосветного плавания, ходатайствовал перед морским министром о своём дальнем родственнике.

Товарищи завидовали. Кругосветка! Повезло человеку. Дальние страны увидит, морским волком станет. И не надо ещё год просиживать штаны на школярской скамье! И вообще, кругом света ходить — это вам не в Маркизовой луже[6] плавать!

Все знали — перед кругосветной экспедицией ставится задача как можно дальше проникнуть на юг, чтобы «окончательно разрешить вопрос о существовании Южного материка». Перспектива стать первооткрывателем загадочной Антарктиды восхищала. Первооткрыватель… Острова и земли часто называют именами тех, кто их открывает… От мыслей об этом у Адамса начинало сладко ныть под ложечкой, он замирал, улыбался мечтательно. Потом, опомнившись, краснел, отворачивался к стене и смущённо ерошил свои светлые, коротко стриженые волосы.

Три с половиной месяца прошло с того дня, когда шлюпы «Восток» и «Мирный» снялись с якоря и под салют береговых артиллерийских батарей покинули родной Кронштадтский рейд. Миновав Балтийское, потом Северное море, они, после короткой стоянки у острова Тенерифе, благополучно пересекли Атлантику, и теперь намеревались на пару недель задержаться у берегов Бразилии.

Стоя на верхней палубе «Востока», гардемарин во все глаза смотрел на приближающийся берег, и на открывшуюся справа крепость Санта-Круц, защищавшую вход на рио-жанейрский рейд с востока. Оттуда что-то надсадно кричали в рупор. Разумеется, по-португальски, поскольку Бразилия всё ещё входила в объединённое португальское королевство. На шлюпе по-португальски никто не знал. Ответили по-русски, и шлюп невозмутимо продолжил движение вглубь залива. Там, на западном берегу, белел город Сан-Себастьян де Рио-Жанейро, теснимый к воде зелёными склонами гор.