Если ты меня любишь - Анастасия Доронина

С ней происходило что-то необычное, и она не могла сама себе объяснить — что именно. Психологи легко бы нашли ответ: подростковый возраст, со сложностями которого, пусть и с некоторым запозданием, девушка наконец столкнулась. А Женька, ничего не понимая про саму себя, запутывалась еще больше.

— Успокойся, Лена! Я верю, она хорошая, добрая девочка, да ты и сама это знаешь. Перебесится. Все пройдет. Вот пойдет первого сентября в школу — и все само собой наладится, вот увидишь. Последний класс все-таки!

— Ох, Юра, я совсем голову потеряла из-за нее. Скорей бы школа началась, действительно…

— Знаешь, как в народе про таких говорят — мозги, мол, есть, да не знает, куда их деть…

Такой разговор между родителями подслушала она однажды. И шмыгнула носом от обиды.

А первое сентября мало что изменило. Дворовая компания, в которой Женька теперь получила доступ на правах девушки «самого» Славки Рыжевалова, по-прежнему продолжала наводить страх на жителей микрорайона. А когда осень зарядила нудными дождями и следом, почти без перерыва, на город слетелись белые мухи — компания переместилась из беседки в подвал. И все продолжилось.

И с учебой все тоже решилось само собой. Все-таки Славка Рыжевалов был отличником. И его тетради с небрежно, но правильно решенными примерами и заданиями всегда были к Женькиным услугам. А устные предметы она успевала просмотреть по учебникам на перемене. Большого эффекта такая система не приносила, но позволяла уверенно ползти на троечках, не сваливаясь ниже.

Прошла осень, проснежила зима, зашелестел первым дождем апрель, а за ним и май. В начале июня Женька наспех и кое-как сдала выпускные экзамены и собралась совершить «с ребятами» грандиозное путешествие — автостопом по Крыму и Кавказу.

И тут Елена Вадимовна подложила ей бомбу.

За окном раздавался знакомый свист — Славка заливался соловьем, вызывая подругу отметить окончание выпускных экзаменов прогулкой по парку в компании с клевретами и гитарой. Откинув с лица спутанные во сне волосы, Женька по пояс высунулась в открытое окно.

— Выходи! — махнул рукой парень. И обнажил в улыбке все тридцать два удивительно ровных зуба.

— Сейчас… — кивнула ему Женька. И, натягивая на голое плечо свалившуюся бретельку ночной рубашки, отчаянно зевая, поплелась было в ванную.

Вернее, она только хотела пройти в ванную. Но из комнаты выйти не смогла: дверь оказалась запертой на ключ. Не веря самой себе, Женька дернула за ручку посильнее, затем затрясла ее обеими руками — заперто!

Ее закрыли!!!

Как только девушка осознала это, чувство невероятной обиды захлестнуло ее, как удавка. До сих пор никто и никогда не покушался на свободу Женькиных передвижений! Никогда и никто не смел ее так унижать!

— Откройте!!! — истошно закричала Женька.

И забилась в дверь с отчаянием приговоренного к пожизненному заключению.

Отклик не заставил себя долго ждать — замок щелкнул, и Елена Вадимовна появилась на пороге, скрестив на груди руки. Лицо у нее было совершенно чужое, непроницаемое. Удивленная этим новым для нее выражением, Женька отступила на несколько шагов, пока не шлепнулась обратно на свой диванчик.

— Зачем вы меня закрыли? — спросила она угрюмо.

— У нас не было другого выхода.

— Я хочу выйти. Дай мне ключ от моей комнаты!

— Нет.

— Я не хочу сидеть взаперти! Не хочу и не буду! Вы не имеете никакого права устраивать мне тут… тюремный режим!

— Пожалуйста, не кричи. Это все равно ни к чему не приведет. И кроме того, никто не виноват, что нам с папой приходится прибегать к подобным мерам. Кроме тебя — никто.

Женька смотрела на мать исподлобья, кусая губы.

— Что я вам сделала?

— Ничего. Пока. В том-то все и дело, Женя, что ты в последнее время совершенно ничего не сделала! Ни для себя, ни для нас. Мы с отцом долго терпели, нам все казалось, что ты образумишься, вот-вот возьмешься за ум. Ведь ты уже не ребенок, в конце концов, — взрослая девушка! Но ты разочаровала нас, дорогая моя, разочаровала ужасно. Так что извини, больше из дому ты не выйдешь.

— Что?!

— Да, не выйдешь, — твердо повторила Елена Вадимовна. — Ты будешь сидеть здесь и готовиться к экзаменам. В институт. Полтора месяца — это не смертельный срок, ничего с тобой не случится, если ты пожертвуешь этим временем во имя своего будущего. Сдашь экзамены, получишь студенческий билет — и, даст Бог, одумаешься. Поря тебе взяться за ум, девочка моя.

— Не буду я готовиться ни в какой ваш институт! — крикнула Женька.

— Будешь.

В голосе Елены звякнуло железо. И, повернувшись, чтобы выйти из комнаты, она снова остановилась и добавила через плечо тоном, не менее непреклонным:

— И вот еще что, Женя. Мальчик, с которым ты дружишь, тебе не подходит. Вы с ним… разного поля ягоды, можно так сказать. Я не могу запретить тебе водить с ним знакомство — конечно, после того, как поступишь в институт, — но подумай над этим, Женя.

И дверь за ней окончательно закрылась.

В другой ситуации Женька, возможно, и в самом деле послушалась бы матери. Тем более что в глубине души она нуждалась в том, чтобы кто-то подсказал ей — наконец-то! — выход из ситуации, которая так ее тяготила.

Однако недовольство родителей приняло форму откровенных репрессий! Этого Женька никак не ожидала!

В своей комнате ее, конечно, под замком держать не стали — у девушки просто забрали ключи от квартиры, и входная дверь оставалась всегда запертой на четыре полных оборота. С родителями Женька гордо не разговаривала, но, заглядывая время от времени в комнату дочери, Елена Вадимовна с удовлетворением смотрела на склонившуюся над учебниками русую голову с косичками.

«Господи, господи. Неужели образумилась. Дай Бог, дай Бог», — шептала она, делая приготовления к обеду. Но Женька в очередной раз проходила мимо нее с каменно-непроницаемым лицом, и у Елены снова падало сердце.

«Она меня ненавидит, вот в чем все дело! — думала, в свою очередь, Женька, глядя в учебник и не видя того, что там было написано. — Да! Ненавидит! Потому что я моложе и… и красивее! — последнее соображение вряд ли соответствовало действительности, но Женька мотнула головой, прогоняя уколы совести. — И вообще — она не имеет никакого права мной командовать! Да!!! Потому что она мне не мать!!!»

Краска стыда залила ей лоб, щеки, уши — но Женька только еще упрямее наклонила голову над книгой и сказала уже вслух, сама себе:

— Да, да, да! Она мне не мать и не имеет никакого права!!!

С этого дня Елена Вадимовна перестала быть для Женьки матерью. Даже мысленно девушка стала называть Елену только так — «Она»… Или — «Эта».