Мастер игры в го - Ясухиро Кавабата

Все собравшиеся были в парадных кимоно с гербами. Церемонию открыл главный редактор газеты, который сказал несколько подобающих событию приветственных слов. После его выступления воцарилась тишина — готовили к игре стоявшую посреди зала тяжелую доску. Мастер Сюсай слегка опустил правое плечо — его обычная поза за доской. Какие у него крошечные колени! Рядом с ними даже веер кажется огромным. Отакэ закрыл глаза и тихонько покачивает головой из стороны в сторону.

Мастер Сюсай поднялся и направился к доске. Благодаря вееру он напоминал самурая с коротким мечом со старинной гравюры. Сел за доску. Левую руку сунул за пояс, правую, слегка сжав кулак, поместил под подбородок. Занял свое место и Отакэ. Он поклонился мастеру, взял стоявшую на доске чашу с черными камнями и поставил справа от себя. Поклонившись еще раз, закрыл глаза и застыл неподвижно.

— Начнем? — сказал мастер. Его голос прозвучал негромко, но строго. Это означало «почему вы медлите?». То ли мастера раздражала театральная поза Отакэ, то ли в его словах проявились агрессивность и боевой дух… Отакэ спокойно открыл и снова закрыл глаза.

Позднее, в городе Ито, я узнал, что Отакэ перед игрой читает сутру Лотоса. Вот и сейчас, закрыв глаза, он, должно быть, пытался сосредоточиться. Вдруг раздался резкий стук камня о доску. Первый ход был сделан в 11 часов 40 минут.

Какое начало изберет Отакэ — новое или старое? Куда пойдет: в хоси или в комоку? Все ждали, какой ход он сделает. Первый ход черных был в пункт S16 (комоку), а это означало, что избрано старое традиционное начало. Первая загадка партии была решена.

Мастер смотрел на доску, сложив руки на коленях. Сохранилось много фотографий и кадров кинохроники, запечатлевших этот момент.

Все они изображают залитого ярким светом мастера — его губы так плотно сжаты, что кажутся выпяченными; сидящие вокруг доски люди исчезли в тени. Это была третья игра мастера, которую мне довелось видеть, и я уже знал, что мастер излучает за доской спокойствие, которое таинственным образом как бы охлаждает и очищает воздух вокруг него.

Прошло пять минут, и мастер, видимо забыв о записи хода, рассеянно взял камень, явно собираясь сделать ход.

— Сэнсэй, ваш ход будет только записан, — проговорил, обращаясь к мастеру, Отакэ. — Мне тоже порой кажется, что без поставленного на доску камня игра — не игра.

Сюсай поднялся и в сопровождении секретаря Ассоциации удалился в соседнюю комнату. Закрыв дверь, он записал на бланке свой ход и вложил бланк в конверт. Записанный ход считается недействительным, если его видел кто-нибудь, кроме самого игрока.

Затем мастер снова сел за доску.

— Воды, кажется, нет, — проговорил он и, послюнив два пальца, заклеил конверт.

На месте склейки мастер расписался. Отакэ поставил свою подпись чуть ниже. Этот конверт вложили в другой, большого размера, организаторы матча опечатали его и положили в сейф павильона Коёкан.

На этом церемония открытия закончилась. Обоих участников попросили еще раз сесть за доску, чтобы Кимура Ихэй смог сфотографировать их для заграничных агентств. Когда и это было сделано, все облегченно вздохнули. Несколько пожилых профессионалов подошли к доске и стали обмениваться замечаниями о камнях и доске. Кто говорил, что толщина камней шесть миллиметров, кто — пять, а Кимура, мастер игры в сёги, сказал:

— Камни высшего класса… позвольте потрогать, — и он взял несколько камней.

Кое-кто из профессионалов готов был предоставить для этой выдающейся игры свои прославленные доски.

После недолгого перерыва начался банкет.

Кимуре, мастеру сёги, было тогда тридцать четыре года, мастеру сёги Сэкинэ XIII — семьдесят один год, Такаги, мастеру рэндзю, — пятьдесят один по японскому счету.

10

Сюсай Хонинобо родился в 1874 году и несколько дней назад скромно, как и подобает во время войны, отпраздновал в узком кругу свое шестидесятичетырехлетие. Перед началом второго игрового дня он заметил: «Интересно, кому больше лет? Павильону Коёкан или мне?»

Он рассказал, что в этом зале играли такие, знаменитости прошлого века, как Мурасэ Сюхо, игрок восьмого дана, и мастер Сюэй из династии Хонинобо, к которой он и сам принадлежит.

Игра второго дня велась на втором этаже в зале, выдержанном в стиле конца прошлого века: от раздвижной перегородки до подъемного окна все было украшено изображениями осенних листьев в соответствии с названием: Коёкан — Дворец осенней листвы. Один угол был отгорожен золоченой ширмой, расписанной осенними листьями в духе школы Корина[13]. В нише стояли зеленые листья и маргаритки. Из большого зала в восемнадцать татами[14] была видна другая комната, поменьше, там тоже стоял огромный букет. Было видно, что маргаритки в том букете немного увяли. В зал никто не входил, не считая девушки с короткой стрижкой, которая приносила очередную порцию чая.

Отражение белого веера мастера беззвучно двигалось по черному лакированному подносу, на котором стояла охлажденная вода. Из журналистов присутствовал только я.

Отакэ был одет в кимоно с гербами из двухслойного шелка хабутаэ, поверх которого была накидка-хаори** из полупрозрачного шелка. Сюсай одет сегодня не так парадно. На нем хаори с вышитыми гербами. И доска сегодня другая.

Накануне черные и белые сделали всего по одному ходу — это была церемония открытия, а настоящая игра начинается только сегодня. Отакэ думает сейчас над третьим ходом, он то щелкает веером, то сцепляет руки за спиной, то водружает веер на колено, ставит на него руку и подпирает ладонью щеку. Вдруг я замечаю, что дыхание мастера становится шумным. Он широко разводит плечи и делает глубокие вдохи, но никаких признаков недомогания. Мне показалось, что он внутренне напрягся и сосредоточился, словно в него что-то вселилось. Сам мастер, похоже, не заметил, что с ним происходит.

Все это, однако, длилось недолго. Дыхание мастера постепенно становится таким же тихим и спокойным, как и прежде. Мне пришло в голову, что, возможно, таким образом проявил себя боевой дух мастера, учуявший сражение. А может быть, мне довелось увидеть, как на мастера сошло вдохновение. Или, наконец, это был момент внутреннего сосредоточения и я наблюдал вхождение Сюсая в состояние самадхи, в котором человек отрешается от собственного «я». Как знать, не в этом ли и состоит секрет непобедимости мастера?

Перед тем как сесть за доску, Отакэ церемонно поприветствовал мастера, а потом сказал:

— Сэнсэй, извините, боюсь, что мне придется часто отлучаться во время игры…

Сюсай в ответ проворчал:

— Мне тоже. Я и ночью встаю несколько раз… Это было забавно, потому что характеры Отакэ и мастера были совсем несхожи.

Когда я, да и не только я, работаю за столом, то часто пью чай и бесконечно бегаю в туалет, а иногда со мной случается и «медвежья болезнь». У Отакэ все это было доведено до крайности. Весной и осенью на квалификационных турнирах Ассоциации Отакэ ставил возле себя огромный чайник и большими глотками пил чай. У Цинь-юань[15], игрок шестого дана, излюбленный партнер Отакэ, во время игры тоже часто отлучался в туалет. Я как-то подсчитал: за те четыре-пять часов, которые длится партия, Отакэ вставал больше десяти раз. Иногда можно было видеть, как он еще в коридоре начинает развязывать пояс.

Подумав шесть минут, черные делают третий ход, и тут же:

— Извините, пожалуйста!

Отакэ быстро встал. После пятого хода снова:

— Извините, пожалуйста!

Мастер достал из кимоно сигарету и медленно раскурил ее, думая над пятым ходом. Отакэ то прятал руки в карманы, то скрещивал их перед собой или складывал на коленях, то снимал с доски невидимые пылинки и даже переворачивал поставленный противником белый камень. В том случае, когда лицевая и оборотная стороны белых камней различаются, лицевой считается та сторона раковины хамагури, на которой нет узора, однако на это мало кто обращает внимание. Но только не Отакэ. Когда мастер ставил белый камень оборотной стороной вверх, он аккуратно брал его и переворачивал.

Об игре с мастером Отакэ как-то раз полушутя отозвался так:

— Сэнсэй молчит, и я, хочешь не хочешь, втягиваюсь в молчанку. Какое уж тут настроение.

И еще:

— Для меня чем больше шума — тем лучше. От тишины я устаю.

У Отакэ была привычка во время игры шутить: не всегда удачно, иногда остроумно, но Сюсай делал вид, что не слышит его, и на шутки не отвечал. От подобного «боя с тенью» у Отакэ пропадал задор, и он, играя с мастером, держался тише обычного.

Быть может, достоинство, которое исходит от профессионала за доской, приходит с возрастом, или молодые игроки стали меньше обращать внимание на свои манеры? Как бы там ни было, Отакэ за доской производил странное впечатление: он то и дело подергивался, делал какие-то непонятные жесты. Однако сильнее всего меня поразил как-то один молодой игрок четвертого дана, участник квалификационного турнира Ассоциации. Пока его противник обдумывал ход, он разложил у себя на коленях литературный журнал и как ни в чем не бывало читал какой-то роман. После того как противник делал ход, он ненадолго отрывался от книги и делал ответный ход. Когда же тот начинал думать, снова углублялся в чтение. Говорят, его противник был до предела возмущен подобной бесцеремонностью. Впоследствии я слышал, что этот молодой игрок сошел с ума. Как знать, не проявлялось ли его душевное заболевание уже в той злополучной игре, когда он не мог спокойно ждать ответного хода?