Дом неистовых клятв - Оливия Вильденштейн

— Только твою магию, но не тебя.

Моё сердце замирает, а затем срывается с места, точно стадо боевых скакунов, заглушив громкий щелчок, с которым открывается дверь моей клетки.

Мою магию?

Это значит…

Это значит, что я скоро встречусь с Зендайей? Женщиной, которая меня создала? Женщиной, которая должна была родить меня, если бы Марко не устроил ей засаду.

О, боги, я скоро встречусь со своей матерью!

Петли на двери скрипят, как и мой ускорившийся пульс. Несмотря на то, что я всё ещё проклинаю тот вечер, когда Бронвен бросила меня в объятия Данте, я чувствую воодушевление. Я чертовски взволнована.

— Встань, — резко говорит Данте.

Я встречаюсь взглядом с королём фейри, который заполнил проём моей золотой клетки и напоминает сейчас портрет, написанный маслом.

— Тебе потребуется помощь? — спрашивает Данте.

Я прищуриваю глаза и вкладываю в свой взгляд всё, что думаю о его предложении. Если он ещё хоть раз коснётся меня, я укушу его — снова.

Воспоминание о том, как я вонзила зубы в его плоть, заставляет меня перевести внимание на его руку. Я не ожидаю увидеть там рану — ведь он чистокровка, а чистокровки быстро восстанавливаются — но я замечаю бинт на его руке. Либо прошло меньше времени, чем я предполагала, либо Данте Регио восстанавливается не так быстро.

— Сколько времени я провела здесь? — спрашиваю я, поднимаясь, наконец, на ноги.

Глаза Данте горят подобно свечам, роняющим бледный воск на канделябры, врезанные в обсидиановые стены.

— Мириам должна произнести заклинание во время полнолуния.

Он разворачивается на своих сапогах и идёт в сторону узкого проёма в чёрном камне.

— Пошли.

— Мириам разблокирует мою магию?

Я готова познакомиться со своей матерью, но я абсолютно не готова познакомиться с ведьмой, которая приговорила мою пару, моих родителей и меня.

На пороге туннеля Данте оглядывается.

— Ты хочешь, чтобы это сделал я?

— Конечно же, нет, но я…

Я облизываю губы.

— Я думала, что это должна сделать моя мать, ведь это она заблокировала мою магию.

— Фэл, твоя мать мертва. Она умерла сразу же после того, как Мириам вырвала тебя из её чрева и засунула в ту фейри.

«У той фейри есть имя!» — хочу зарычать я, но мой язык прирос к нёбу и всё, что мне удаётся выдавить из себя, это приглушённое:

— Что?

— Зендайя. Мертва. Мириам выпустила из неё всю кровь, после чего выбросила её иссохший труп в Марелюс.

Моё тело отшатывается назад из-за того, как жестоко звучат слова Данте. Я выбрасываю руку вперёд и хватаюсь за ближайшую перекладину решётки, чтобы не упасть.

— Это невозможно.

Мой отец чувствовал её, ведь так? Святой Котёл… я уже не помню.

— А ты думала, что шаббианцы неуязвимы, Фэл? Любое существо может умереть, только некоторых сложнее убить.

— Нет. Но… но…

Дрожь пробегает по моей спине и распространяется по всему моему телу, которое начинает трястись. Ведь я верила в то, что моя мать жива.

Пока я пытаюсь осознать то, что вывалил на меня Данте, он входит в туннель.

— Пошли. Я не хочу ждать следующего полнолуния для того, чтобы ты могла обрести свою силу.

Даже если бы я хотела последовать за ним, я бы не смогла этого сделать, потому что я застыла на месте от шока.

Моя мать мертва. Моё сердце разбивается при мысли об отце. О, даджи.

Лор сказал, что партнёры плохо переносят разлуку друг с другом. Выберет ли Кахол жизнь или решит стать вечным вороном? Это эгоистично, но я молюсь о том, чтобы он выбрал жизнь, потому что я очень хочу, чтобы он стал частью моей жизни. Неожиданно я рада тому, что нахожусь внутри обсидиановых стен, потому что они на какое-то время не дадут этому ужасному секрету проникнуть в мысли Лоркана.

Като подходит к моей клетке.

— Фэллон?

Он больше ничего не добавляет. Не спрашивает, в порядке ли я, не нужна ли мне помощь, но его серые глаза напряжённо сверкают, что заставляет меня подумать о том, что ему может быть не всё равно. Вероятно, это только моё воображение. Даже если сердце сержанта не такое же суровое, как его взгляд, он все равно выбрал Регио.

«Он не твой друг», — напоминаю я себе, чтобы снова не ухватиться за мужчину, не заслуживающего моего доверия.

— Тебе не нужна твоя магия? Как хочешь.

Не похоже, чтобы Данте было всё равно.

— Мы просто посидим в этом подземелье ещё месяц. А я-то думал, ты будешь рада тому, что тебе больше не придётся спать в клетке.

Мои глаза начинает щипать. Я моргаю, но это не помогает мне избавиться от влаги, которая их наполняет.

— Боги, ты только что сообщил мне о том, что моя мать мертва. Дай девушке хотя бы минуту, бесчувственный ты чурбан.

— Как ты меня только что назвала? — его голос звучит низко, но всё равно достигает моих ушей.

Я отказываюсь повторять сказанные мною слова, но не потому, что я боюсь расплаты, а потому, что уверена в том, что он прекрасно меня расслышал. Ведь он чистокровка.

— Я пропущу твои слова мимо ушей. Я даже помогу тебе достать её тело из Филиасерпенс… — Данте делает неопределенный жест поврежденной рукой, словно указывает на расщелину, которая тянется от Исолакуори до Тарекуори, — и позволю тебе достойно её похоронить, если ты сейчас последуешь за мной.

Теория Габриэля, которой он поделился в тот день, когда сопроводил меня на Исолакуори на обед с Данте, ударяет меня прямо в сердце. Он говорил о том, что моя мать может лежать на дне Филиасерпенс. Подумать только, а ведь это не было предположением.

Я впиваюсь слезящимися глазами в очертания Данте.

— Как же это великодушно, Ваше Величество.

И хотя он уже скрылся в тени, от меня не укрывается то, как начинается дёргаться мускул на его челюсти.

— Фэллон, — тихо говорит Като, и мне начинает казаться, что он собирается меня наказать, но я оказываюсь не права.

Он сгибает локоть и указывает головой на предложенную мне руку.

Мне надоело опираться на мужчин. Может быть, я слишком поспешно приняла решение выкинуть Като из своей жизни? У него действительно может быть веская причина помогать делу Регио, но на данный момент мой разум не способен выяснить, кому он предан. А особенно когда нас окружает такое количество солдат.

Я иду мимо него, а затем мимо тюремной стражи.

— Ты кое-чего не понимаешь.

Король фейри наблюдает за тем, как я приближаюсь к нему с непроницаемым лицом.