Кулаком и добрым словом - Nik Держ

— Ты думаешь, после ледяных объятий Хлада кто-нибудь из смертных может выжить, да еще и ребёнка от него родить? — перебила Марена кричащего Селиверста. — Нет! Это я своей силой помогла ей продержаться, не умереть сразу, а успеть подарить мне внука. Хлад об этом даже не знает. Он, как обычно, воспользовался, а что дальше его уже не интересует. И планы свои, я ему до поры, до времени не открою.

Марена, взглянув на старика, криво усмехнулась.

— А тебя, старик, если вздумаешь противиться мне, наказать придётся. Нет, не убью, — ты смерти не боишься. А вот из спутников твоих хорошие ледышки получаться. Ну как, согласен ты заплатить за своё непослушание их жизнями? А, старик?

Зима торжествовала, зная, что Силивёрст не посмеет отказаться.

— Но почему именно я? — старик пребывал в недоумении.

— Давно я за тобой наблюдаю, Силивёрст, и постараюсь объяснить, чем ты для меня так важен. Ты многое знаешь и умеешь. Ты должен научить моего внука всему, что знаешь сам. Когда-то ты был одним из лучших воев, ходил на рать под прапорами всех князей со времен Рюрика. Значит, сможешь защитить ребенка от опасностей. А как подрастёт, обучить ратному делу. Да и к тому же, ты не просто хороший вой, а волхв-воин. Не даром ты служил под началом Олега Вещего. Много ты у него перенял. Да я и сама буду приглядывать за вами, только незримо. Пусть он не знает своего родства. Время придёт, и почувствует он, что может управлять силами не подвластными простым смертным.

Савраска, не останавливаясь, бежал по дороге ведущей к дому. Неподвижно сидящий в санях мужичок даже не пытался его направлять — он просто бессмысленно держал болтающиеся вожжи в руках. Но умное животное и без того знало, чувствовало своим лошадиным чутьём, в какой стороне находится конюшня с яслями, наполненными вкусным отборным овсом. Клубы пара, вырывающиеся из лошадиных ноздрей, оседали на шерсти, покрывая Савраску благородной сединой. Несмотря на то, что ветер стих, а снег перестал сыпать, мороз все же давал о себе знать. Мужик, сидевший в санях, не обращал внимания на обжигающий холод. Прижимая к груди слабо шевелящееся тельце, он раз за разом прокручивал в голове то, чему стал невольным свидетелем…

… тело Матруньки билось в судорогах, с её лба крупными каплями стекал пот. Снег подле Матруньки неожиданно окрасился алым. А он все стоял, словно столб на капище, не имея сил подойти, и помочь чем-нибудь. Да что там помочь, он не мог заставить себя даже взглянуть в ту сторону. Неожиданно стылый воздух прорезал громкий детский крик.

— Слава богам! — молнией пронеслось в голове мужика.

Наконец, он нашёл в себе силы взглянуть на бившуюся в судорогах Матруньку. Беременная баба наконец разродилась: возле неё на снегу лежало маленькое тельце ребёнка. Но сама Матрунька больше не подавала признаков жизни. На глазах Титомира её лицо, и без того бледное, покрывалось инеем. Тело её, сведенное судорогой, окоченело. Налетевший ветерок, поднял в воздух снежную порошу, на мгновение скрыв неподвижное тело от Титомира. И за это время Матрунька исчезла, рассыпалась снежной пылью, оставив на снегу пустую одежду, комично повторяющую человеческую фигуру. Однако Титомиру было не до смеха: ребенок-то никуда не исчез. Тит протер слезившиеся глаза. Если всё что он видел — морок, то ребеночек-то вон он лежит, хошь верь, хошь проверь. Мужик дернулся было к нему, но в этот момент из чащи леса на дорогу выбежала огромная белая волчица, соски ее отвисали и были полны молока. Подбежав к малышу, волчица улеглась возле него, и ребенок, найдя сосок, жадно припал к нему, словно волчонок. Поглощая волчье молоко, младенец урчал от удовольствия. По всей видимости, снег и сильный холод не причиняли ребенку неудобств. Любой другой младенец на его месте давно бы обморозился и умер, а этот знай себе посасывает волчье молочко, лежа на снегу словно в теплой люльке. Титомир начал потихоньку приходить в себя: нешуточный морозец уже пробрал его до костей.

— Да кто ж ты есть? — озадачился Тит. — Ну, прям морозко какой!

Волчица, покормив малыша, вскочила и в мгновение ока скрылась из глаз. Легко перепрыгивая высокие сугробы, она быстро растворилась среди молчаливых деревьев, покрытых снежными шапками. Младенец сытый и довольный лежал на снегу, гукал, пытаясь ловить пролетавшие мимо снежинки неокрепшими ручками. Снег уже припорошил кровавые разводы, да и ребенок оказался на удивление чистым, словно вымытым.

— Волчица что ли вылизала? — подумал мужик. — Ишь, какой чистый!

Он подошел поближе, наклонился и, страшась, как бы чего не вышло, потыкал заскорузлым пальцем в животик ребенка. Младенец не испарился, не рассыпался как недавно его мать. Выглядел он обычным ребенком, только кожа бледновата, да румянец на щеках какой-то нездоровый, а еще на снегу столько времени пролежал и хоть бы хны. А так ничего, не кусается. Снежная буря, что вот-вот готова была разразиться, утихла. Снег совсем перестал идти. Только морозец крепчал. Тяжело вздохнув, Тит поднял младенца и положил его к себе за пазуху. Зачем он это сделал, Тит, наверное, не смог бы объяснить. Словно кто-то в ухо нашептал, что, кстати, так и было: Ломонос с Опокой ревностно выполняли распоряжение госпожи.

— Ну и холоден же ты, братец! — скривившись как от ожога, прошипел мужик.

Но через мгновение, ребенок, вобрав в себя тепло человеческого тела, согрелся. Титомир, засунув руку за пазуху, пощупал ребенка холодной рукой. Младенец тепленький, как и положено обычному человеческому ребёнку.

— Ну, Морозко, так-то оно лучше! — успокоился Титомир, запахивая видавший виды тулуп.

Ломонос появился во дворце Зимы также неслышно, как до этого исчез. Только что по полу стелился прозрачный туманчик, глядь, а подле престола Зимы уже стоит, что-то нашептывая ей в ухо, кособокий прислужник. Марена, внимательно выслушав Ломоноса, пристально поглядела на путников.

— Собирайся, Силивёрст, пора! — хрипло приказала Марена. — Парней своих здесь оставь, как залог нашего договора!

Лешка, услышав, что придётся остаться, жалобно зашмыгал носом, размазывая слёзы по щекам. Глебка лишь вопросительно посмотрел на старика, с трудом сдерживая предательскую дрожь в ногах. Тяжко навалившись на потемневший от времени резной посох, старик с трудом разогнул ссутуленную старческую спину, разом став на треть выше. Он с ненавистью взглянул в холодные и равнодушные глаза Зимы.

— И что же ты с ними сделаешь? — прокаркал старец, как будто кто-то держал его за горло, не давая вздохнуть.

— Да ты, старик, не пугайся, — утешила Силиверста Марена, — не собираюсь я их живота лишать. Пристрою где-нибудь, чтобы всегда под рукой у меня были… на всякий случай. Изредка и ты с ними встречаться сможешь. Жить они будут у людей, что воле моей послушны. Худо твоим мальцам не будет. Ладно, прощайтесь, — с этими словами Зима поднялась со своего хрустального трона и вышла из зала, оставив путников в одиночестве.