Русь нерусская: Как рождалась «Piдна мова» - Александр Каревин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мы вовсе не исключаем целесообразных средств к облегчению первоначального обучения, определяемых различными приспособлениями к местному южнорусскому просторечию. Но в то же время мы указываем и пределы этих приспособлений, так как повсюдными и общеобязательными, даже в этой сфере обучения они быть не могут» — отмечал и уже упоминавшийся Гогоцкий.
Не коснулись запреты и литературы (кроме переводной). Художественные сочинения, этнографические сборники, популярные брошюры и т. п. как издавались до запретительных актов, так и продолжали издаваться. Помимо прочего, выходили очередные тома «Трудов этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край», хотя выяснилось, что экспедиция осуществлялась под руководством ярых украинофилов, к ее научным целям были примешаны политические, а редактировал «Труды…» П.П.Чубинский, (автор гимна «Ще не вмерла Україна»), об антиправительственных настроениях которого властям было прекрасно известно.
Правда, был наложен запрет на «интеллигентские сюжеты» (т. е. на такие произведения, где представители высших классов изъяснялись на украинском языке). Но, как признавали сами украинофилы, этот запрет лишь удерживал украинскую литературу в рамках реализма, поскольку культурных людей, говоривших на мове, просто не существовало в природе. «Многие сознательные украинцы не умели говорить по-украински, и даже вожди украинского движения по-украински только шутили, а в серьезных общественных делах пользовались московским языком — писал, например, видный политический деятель, один из организаторов Центральной Рады, заместитель ее председателя, министр в одном из центральнорадовских правительств, а позднее — историк украинского театра Д.Антонович. — Фактически перед 1876 годом, перед запрещением интеллигентских сюжетов, украинская литература за очень небольшим процентно исключением, не выходила за рамки простонародных сюжетов, так как не чувствовала в этом надобности. Украинские писатели, взявшись за сюжеты не сельской жизни, употребляли московский язык. В конце концов, в те времена и в тех обстоятельствах выработалось в обществе такое настроение, что и пьеса из интеллигентской жизни на украинском языке, и просто интеллигенты в европейской одежде, которые заговорили бы на сцене по-украински, вызвали бы смех у зрителей и это не только у врагов украинского движения, а и у сторонников его, даже иногда у людей, которые считали себя сознательными украинцами. Сама недоделанность украинского языка была тогда препятствием интеллигентскому сюжету, а обычный в наши времена литературный язык даже со стороны самих интеллигентных украинских граждан вызвал бы возмущение своей искусственностью и выкованностью».
Что правительственные «репрессии» не были направлены против украинской культуры, доказывается еще и тем фактом, что в том же 1863 году, когда был издан «валуевский циркуляр», на сцене Мариинского театра в Петербурге впервые была поставлена опера С.Гулака-Артемовского «Запорожец за Дунаем», имевшая необычайный успех. Правда, в следующем сезоне оперу сняли из репертуара, но не потому, что кто-то хотел ущемить украинское искусство. Просто выяснилось, что музыку для «своей» оперы С.Гулак-Артемовский большей частью «позаимствовал» у Моцарта (из оперы «Похищение из сераля»), лишь добавив туда несколько народных мелодий и чуть-чуть переработав отдельные места. Разразился скандал. Театральные критики обвиняли композитора в плагиате. Но, несмотря на конфуз в Петербурге, на Украине опера стала очень популярной. Как отмечал тот же Д.Антонович, фрагменты из этого произведения «часто поют украинские любители пения, не подозревая, что они исполняют музыку Моцарта. Опера Моцарта «Похищение из сераля» на Украине никогда не исполняется, а «Запорожца за Дунаем» хорошо знает каждый украинский театрал».
Нужно отметить, что тема плагиата неразрывно связана с «антиукраинскими репрессиями царизма». Во второй половине Х1Х — начале ХХ вв. главной целью «национально сознательных» писателей являлось доказывание самостоятельности украинской литературы. Лучшим средством для этого, по мнению украинофилов, было «кропание» литературных произведений, которых требовалось создать как можно больше. Работали не на качество, а на количество. А поскольку таланта катострофически не хватало, сюжеты частенько заимствовались у других авторов (в основном, у пишущих на русском), действие переносилось на украинскую почву, литературные герои переименовывались на местный манер и, таким образом, создавался очередной «шедевр» «самостоятельной литературы». Естественно, когда все раскрывалось, вспыхивали скандалы, доходило даже до судебных процессов. Это вынуждало цензуру более внимательно относиться к сочинениям украинских авторов, что и трактовалось украинофилами как «преследование украинского слова».
Наиболее пышным цветом расцвел плагиат в драматургии. На этом поприще «трудились» М.П.Старицкий, М.Л.Кропивницкий, И.К.Карпенко-Карый (Тобилевич), Н.К.Садовский (Тобилевич) (все, кроме Старицкого, по происхождению польские шляхтичи) и др. «Одалживали» сюжеты они у А.Н.Островского, А.Ф.Писемского и других русских писателей. Особенно «прославился» М.П.Старицкий. Литературоведы позднее установили, что сюжеты всех пьес этого «автора», кроме одной, определенно «позаимствованы» у других (не только у общерусских литераторов, но и у деятелей провинциальной малорусской литературы). Лишь по поводу пьесы «Не судилось», очень похожей по содержанию на пьесу М.Кропивницкого «Доки сонце зійде, роса очі виїсть», специалисты не пришли к точному выводу — кто у кого украл.
Старались не отставать украинофильские деятели и в других отраслях литературы. Так, при рассмотрении цензурой в 1894 г. рукописи басен Л.Глибова было установлено, что из 107 помещенных там произведений, 87 заимствованы у И.А.Крылова и лишь переведены на малорусское наречие (потом выяснилось, что цензор еще не все заимствования обнаружил), а остальные взяты у других, менее известных русских авторов. Между тем, издатели (сам Глибов к тому времени умер) пытались выдать эти басни за оригинальные сочинения «украинского байкаря». Цензура книгу запретила, после чего посыпались жалобы на притеснения и (самое интересное) украинофилы добились-таки разрешения издать сборник басен, хоть и в несколько сокращенном виде.
Поднимая тему «преследований», нельзя не коснуться еще одной стороны проблемы, также тщательно сегодня замалчиваемой, о сроках действия правительственных запретов. Мало кто знает, что «Валуевский циркуляр» утратил силу сразу же вслед за подавлением в середине 1864-го года польского мятежа. Уже во время судебной реформы (начатой в ноябре того же года) на малорусском наречии вышла брошюра, посвященная новым принципам судоустройства. Брошюру издали в Екатеринославе (нынешний Днепропетровск). Цензура пропустила ее беспрепятственно.
В 1865 году вступил в действие новый закон о печати, теперь уже и формально отменивший распоряжение Валуева. «По тому закону — объяснял позднее М.П.Драгоманов, — совсем запретить книгу мог только суд, и такой порядок сохранялся до 1873 года (после этого мог уже задерживать книгу и кабинет министров). А суд был гласный и обязан был опираться на законы. Таким образом, про украинские книги не было (да нет и до сих пор) явного закона, чтобы нельзя было их печатать, — а валуевский запрет 1863 г. был только тайный циркуляр цензорам от министра». Как отмечал Драгоманов (которого никак нельзя заподозрить в желании обелить тогдашние порядки), достаточно было сочинить книгу на украинском языке и отдать ее в печать. «Пусть цензор, если хочет, в суд посылает, чтобы задержать. Суд не мог бы найти закона, чтобы такую книгу задержать… Но украинофилы оказались не в состоянии сделать такую попытку. Так обнаружилось, что украинофильство было самым слабым из всех свободных ростков 1860-х годов в России».
Причины этой слабости ясны. Потерпевшим сокрушительное поражение полякам было не до создания «украинского языка». А без их помощи украинофильство оказалось ни на что не способным. Как вспоминал Драгоманов, в разговоре с ним один из главных деятелей движения (Драгоманов не называет его по фамилии, сообщает только, что это один из «важнейших работников» украинофильского журнала «Основа») признался, что когда стало известно о «валуевском циркуляре», активисты украинофильства «не очень печалились по этому поводу, и даже обрадовались, так как книг готовых не было и они думали избежать позора и наготовить книг», объясняя пока что их отсутствие запретами со стороны властей. Но время шло, поляки приходили в себя медленно (более — менее оправились они лишь к началу 70-х годов), а без них ничего не получалось. Вот и пришлось прикрывать творческое бесплодие ссылками на давно утративший силу циркуляр.