Убийство в Рабеншлюхт - Оксана Аболина

Взъерошенный, потный и страшно взволнованный племянник отца Иеремии Иоганн появился на пороге церкви десять минут назад. Он еще не успел отдышаться, как начал что-то сбивчиво и путано рассказывать, отчаянно жестикулируя, и вид у него при этом был такой нелепый и несчастный, что отцу Иеремии и в голову не пришло его отчитать за странное и кощунственно недопустимое в церкви поведение. Он схватил капелло Романо, на ходу нахлобучил его на лысую макушку и торопливо двинулся за Иоганном, который, конечно же, стремительно понесся вперед, то и дело оглядываясь и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, поджидая пока его догонит отец Иеремия. Священник давно уже был немолод, одышлив, путался в полах длинной сутаны, предназначенной вовсе не для стремительного бега по сельским улицам, а для благочинного и вразумительного шествования. И все равно он двигался столь быстро, что перекинувшаяся через плечо стола словно крыло испуганно трепыхалась на ветру.

Сначала он увидел… нет, сначала он услышал, поскольку дома на Базарной площади загораживали кутузку, глухой угрожающий рокот и сразу понял, что не зря обеспокоился — и впрямь случилось что-то чрезвычайное. Священник еще больше ускорил шаг, так, что ноги окончательно запутались в длинных полах сутаны и он чуть было не упал. Пришлось остановиться. Нет, нет, надо спокойнее, пара секунд ничего не решат. Или все-таки решат? Он не успел додумать эту мысль, как повернул за угол и врезался в толпу. Похоже, вся деревня Рабеншлюхт собралась здесь и ломилась в закрытую дверь жандармского участка. Дверь отчаянно трещала, готовая податься и распахнуться, впустить в чрево кутузки всю эту галдящую ораву. Мальчишки гроздью висели на газовом фонаре, что стоял у самого крыльца, отчаянно свистели и улюлюкали. Некогда было соображать, что произошло, из обрывочной речи Иоганна священник понял, что толпа взвинчена до предела из-за Себастьяна — подмастерья кузнеца.

Как судачили о нем недобрые кумушки, Себастьян был незаконнорожденным сыном кузнеца, и только потому тот подобрал мальчишку. Не любят у нас ублюдков, предрассудки, конечно, все это, — что вне благодатного венчанного брака не может родиться приличный человек — обязательно вырастет либо пьяница, либо бездельник, либо вообще разбойник с большой дороги. Да, разумеется, Себастьян и есть непутевый, слишком озорной паренек для добропорядочных сельчан, но отец Иеремия был уверен, что это от презрительного отношения, которым наградила его сызмальства вся деревня. Будь к мальчику односельчане поласковее — цены бы ему не было. Хоть и проказник, и водится с подозрительным бродягой Альфонсом Габриэлем, но душа его — добрая, чистая. Недаром он и с умницей Иоганном подружился.

Иоганн как раз остановился возле толпы и посторонился, пропуская вперед отца Иеремию. Схватил его за сутану и, похоже, готов был проталкиваться вслед за дядей к крыльцу. В стороне стоял, не особенно стремясь протиснуться вперед, бродяга Альфонс Габриэль. Священник аккуратно отодвинул его, толкать бродягу — негоже: однорукий, увечный, упадет — затопчут до смерти, вон ведь как бесятся, ничего не видят, не слышат. Сквозь плотную стену тел отец Иеремия прорывался вперед, раздвигая людей локтями, хватаясь за чьи-то — он уже не разбирал чьи — плечи и кричал прямо в уши, что ему надо пройти вперед. Худо-бедно пропустили, хотя несколько основательных тумаков священнику и досталось: он очень надеялся, что не специально его задели, все-таки скверно, если сельчане остервенели настолько, что потеряли уважение к священному сану. Лиц священник уже не различал, только приметил, что не видит кузнеца Генриха — тот мог бы помочь сейчас, все-таки речь шла о его подмастерье, а может быть, даже и сыне. А помощь, скорее всего, потребуется. И, возможно, прямо сейчас — кто-то висел на решетке окна, старательно пытаясь ее оторвать, кто-то кричал, что нужно принести из соседнего двора бревно и вышибить дверь. Что же такого набедокурил на этот раз Себастьян? Знать, серьезно напроказил, и, похоже, это недобро закончилось.

Отец Иеремия, тяжело дыша, взгромоздился на крыльцо, хотел повернуться к толпе, чтобы успокоить прихожан, но не успел — дверь распахнулась и на пороге возникла мощная фигура господина Вальтера Бауэра, деревенского жандарма. Бауэр держал в руке револьвер и свирепо вращал круглыми выпуклыми глазами. Лицо его было багровым.

— Не допущу самосуда! — рявкнул Бауэр, перекрикивая толпу, и выстрелил в воздух. Толпа недовольно заворчала, но слегка отпрянула назад.

Крестьянин Йоахим, муж молочницы, висевший на оконной решетке, отпустил ее и гневно крикнул:

— Выпусти ублюдка, мы сами с ним разберемся!

Жандарм даже не повернул голову.

— Отойти всем на пять шагов, не то будете иметь дело со мной! Преступника будет судить закон! Вы что-то хотели, святой отец? — обратился он к священнику. Отец Иеремия оглянулся и увидел, что остался на крыльце один на один с господином Вальтером. Даже Иоганн отпустил сутану и отступил вместе с толпой.

— Что случилось? — спросил священник жандарма. — Я ничего не знаю, пожалуйста, расскажите мне.

— Себастьян, засранец, убил Феликса, — угрюмо произнес Бауэр и смачно сплюнул с крыльца на землю.

— Как убил? Не может быть! Почему решили, что Себастьян?

— Если бы его не застали с топором в руках, то подумали бы на чужаков, что живут у лесничихи. Но тут все ясно — топор в крови. Труп в кузне. Какие еще нужны доказательства? Не думайте, мне самому было бы жаль паренька, но кто знал, что он такой зверёныш?

— Очень-очень жаль — опечалился отец Иеремия. — Но, Вальтер, пропустите меня к нему.

— Зачем? — спросил жандарм.

— Себастьян совершил страшное злодеяние. И в этом грехе он должен покаяться перед Господом Богом.

Бауэр презрительно хмыкнул.

— Вы знаете мое отношение к религии, но поскольку лично вас я глубоко уважаю, святой отец, то пойду навстречу. Проходите.

Жандарм еще раз грозно окинул взглядом притихшую толпу и пропустил отца Иеремию в дверь.

Кутузка состояла из двух комнат: большой передней, в которой находились стол и несколько стульев, и маленькой задней — темной каморки, без окон, с крепкой тисовой дверью, в центре которой виднелось маленькое зарешеченное отверстие. Дверь была заперта снаружи на засов. Жандарм взял со стола керосиновую лампу, протянул ее отцу Иеремии и впустил его в каморку. Арестанты находились здесь редко, и в каморке был сложен всякий хлам: ведра, швабры, сломанные стулья; входя, отец Иеремия запнулся обо что-то и чуть не упал. Хорошо, не уронил лампу. Он не сразу разглядел сидящего на полу Себастьяна, тот забился в угол и дрожал, вид у него был очень испуганный.

— Успокойся, Себастьян, — попросил отец Иеремия. — Сейчас я прочитаю молитвы, а ты, пожалуйста, сосредоточься, вспомни про Господа. Он здесь, с нами. Подумай, какой тяжкий грех ты совершил, — тут Себастьян судорожно всхлипнул. — И расскажи мне, как все произошло. Почему и для чего ты это сделал? Нарочно это получилось или случайно — ничего не скрывай. Помни: я только священник, а говорить ты будешь с Самим Господом. Если будешь искренен, Бог пошлет тебе помощь. Обязательно пошлет. Я тоже постараюсь придумать, как облегчить твою участь. Сделанного не воротишь. Надо, сынок, примириться с Господом.

— Они убьют меня! — возразил Себастьян.

— Никто тебя не убьет. Я не допущу этого. Если будет надо, останусь ночевать здесь с тобой.

— Они убьют меня, — упрямо повторил Себастьян.

Отец Иеремия ничего не ответил. Он кратко, но страстно помолился за неразумного юношу, совершившего тяжкий грех, попросил Господа, чтобы помог тому искренне покаяться и сказал Себастьяну, что пора рассказать о совершенном убийстве.

— Я никого не убивал, — начал говорить Себастьян.

— Сын мой, не скрывай ничего от меня.

— Да не убивал я никого, — крикнул юноша. — Это меня сейчас убьют.

— Ты ведь знаешь, что это неправда. Не отягощай свою душу.

— Ну почему вы мне не верите? Вы же знаете меня! Я никого не убивал, — Себастьян всхлипнул и тоненько заплакал.

— Расскажи, что произошло, — вновь попросил священник юношу, но тот не отвечал, только плакал все громче и громче, скуля и подвывая, словно раненый зверек. Священнику стало его очень жаль. И вдруг пронзительно, остро, болезненно сверкнула в голове мысль, что Себастьян говорит правду. Отец Иеремия не понял, откуда эта мысль взялась, но он уверенно возложил столу на голову Себастьяна и отпустил ему все прегрешения, совершенные им, вольные и невольные. Он поверил, что мальчик не врал. Не так себя ведут те, кто хочет скрыть свой грех, не так. Надо было думать, что делать дальше. И думать нужно было быстро. А отец Иеремия к этому не привык — всё всегда делал медленно, обстоятельно, со знанием дела. Служение Богу не терпит суеты, оно неторопливо — так он думал всегда. Но сейчас понял, что ошибался — ему предстояло спасти невиновного, если, конечно, Себастьян был невиновен. И от того, как быстро отец Иеремия справится с этой задачей — зависит жизнь и смерть человека.