'Я - кто?! Сенсей?' 2: Изменяющий судьбыю Том II. Часть 1. - Kerr Riggert

у жаб, — очень тихо пробормотал я себе под нос по-русски, хмурясь все сильнее. — Но попытаться подружиться с Лисом заранее было бы неплохо. Но как?

— Ирука? Что ты сейчас сказал?

Я поднял глаза на доверчивое, обеспокоенное лицо Наруто и понял, что один на один с Курамой его не оставлю, пока он не сможет его победить.

Главной проблемой оставалось придумать, как попасть в подсознание Наруто вместе с ним, не словить люлей от Курамы или Минато и еще заручиться поддержкой Рыжего на будущее.

— Ирука? — стал тормошить меня мелкий, видимо, я слишком крепко задумался.

— Все нормально, — перестав обкусывать чуть заветренные губы, отозвался я. — Все будет хорошо. Обещаю.

— Не понимаю, — обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, сказал мальчишка.

Я беспечно улыбнулся:

— Иногда я слишком далеко загадываю на будущее, а когда что-то не получается или не видно решения, я расстраиваюсь.

— Почему? — светлые брови взлетели под самую повязку.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Может, потому что слишком мнительный.

— Какой?

— Мнительный, — повторил я, успокаивающе улыбнувшись. — Видящий во всем опасность, болезненно-подозрительный, недоверчивый. Возможно, я переоцениваю опасности, но когда самые плохие прогнозы не сбываются, это меня радует. Когда они не сбываются.

— Ясно, — задумчиво протянул Наруто. — А как можно стать мнительным? Ты научишь?

От хохота меня согнуло пополам, и, лишь отсмеявшись, я взъерошил надувшемуся мелкому волосы.

— Мнительность — это плохое качество. Оно с легкостью заменяется благоразумием, осторожностью и предусмотрительностью. Я вижу опасность даже там, где ее нет, без причины волнуюсь, и это плохо, но ничего с этим я сделать не могу, — я пожал плечами и улыбнулся шире, — меня поздно перевоспитывать.

— Плохо?

— Очень, — кивнул я, жмурясь. И оттого не сразу заметил, что Наруто встал рядом, а через пару секунд, решившись, порывисто обнял меня.

Меня словно вышибло из реальности, в горле встал комок, мешая сказать хотя бы слово.

В висках и затылке нарастала давящая боль, отдаваясь в оглохших ушах пронзительным писком. На миг я позабыл, где верх, а где низ.

Пропала площадка, испарилась трава и деревья, даже Наруто исчез, но появились другие люди: тетя, дядя, смутные силуэты моих родителей, зыбкие фантомы странно знакомой пары шиноби. Мужчина с тонкими усиками и плотно сжатым ртом смотрел на меня сурово и строго, будто я провинился. На мгновение даже захотелось втянуть голову в плечи.

А рядом, словно полная его противоположность, стояла женщина с теплой и нежной улыбкой. Казалось, что если протянуть руку, я почувствую в ладони ее мягкий каштановый локон, пахнущий ванилью и корицей, а теплые руки крепко обнимут и прижмут к жесткой пластине, вшитой в ее нагрудник жилета АНБУ.

— М… ма… Мама.

Но вместо объятий — множество рук, которые невесомо трепали мои волосы, каждая по-своему и со своим отношением. Я помнил их все, потому что эти прикосновения были так редки, что мне трудно было их забыть.

Волной накатили невесть откуда взявшиеся детские воспоминания. С каждым видением становилось труднее разграничивать свои кусочки прошлого и Ируки, потому что этот простой жест вызывал у нас одни и те же эмоции: тоску по родителям и дому, в котором ты не был лишним.

И его, и мои родители быстро исчезли из наших жизней, а после них остались лишь чужие руки. Они гладили нас, как уличного котенка: потрепали разок и шли дальше по своим делам. Накативший вал эмоций, явно не только моих, но и чужих, накрыл меня с головой. Детские обиды разгорелись, как искра в сухой траве, отбросив меня на годы назад, самообладание затрещало по швам.

Вскоре призраки истлели. Их руки я тоже перестал ощущать, пока не осталась одна маленькая ладошка, касание которой так легко было не заметить.

Сглотнув комок в горле вместе с пошедшей носом кровью, я не справился с голосом и тихо просипел по-русски:

— Спасибо.

После чего, собравшись и глубоко вдохнув, я быстро выпалил на местном языке:

— Спасибо.

Получилось громче, чем хотелось, и все равно не удалось справиться с голосом.

Наруто опешил:

— За что?

— За то, что ты есть, — я быстро утер нос рукавом и отвернулся.

По-хорошему, мне нужно было хотя бы пару минут побыть одному, чтобы успокоиться, потому что меня душила эта тупая детская обида на тех кто меня покинул, но Наруто стоял напротив, обеспокоенно заглядывая мне в лицо, будто мог увидеть что-то кроме грязной от размазанной крови рожи.

— Старые воспоминания выбили из колеи, — пробормотал я, отворачиваясь и пряча лицо, — не обращай внимания, скоро пройдет.

Наверное, я навсегда запомню этот понимающий взгляд и молчаливое сочувствие. От стыда хотелось, как в детстве, натянуть майку на голову и таким образом спрятаться от чужих взглядов.

"Страус. Лоб здоровый, а так развезло из-за того, что себя маленького жалко стало. Противно".

— Со мной такого… не знаю, что нашло, — отводя взгляд, запинаясь, оправдывался я.

Этим словесным поносом я пытался в первую очередь успокоить самого себя. Я сбивался, переходил на русский, в голове смешались в кашу картинки из моего детства, которые будто дополняли образы чужих воспоминаний. С ужасом я понял, что успел разболтать про то, что мне-Ируке приходилось из кожи вон лезть, чтобы привлечь к себе внимание, не совсем как Наруто, но очень близко к тому.

Узумаки хмурился, силясь понять, что я несу, и, кажется, преуспел в этом нелегком деле.

Потому что Наруто подошел, повис на моем плече и обнял за шею, ткнувшись лбом в жесткий воротник жилета. И это стало последней каплей.

Наверное, больше получаса я не мог успокоиться, рукав безнадежно промок, так что его можно было выжимать, нос саднил от того, что я его бесконечно вытирал, да и глаза тоже.

Громко шмыгая носом, я сидел, уставившись в траву, которую от злости на себя за срыв выдирал из земли и рвал на кусочки. Слезы высохли дорожками на щеках и затекли в шрам на переносице, неприятно стягивая тонкую кожу, через которую легко прощупывалась бороздка на кости.

"Примером стать, опорой… Тьфу, нытик! — мысленно отругал себя. — Смотреть противно! Успокойся, тряпка!"