Цифровой журнал «Компьютерра» № 193 - Коллектив Авторов

К оглавлению

Голубятня: Брейгельские живаги — хроника затянувшейся кинокатастрофы

Сергей Голубицкий

Опубликовано 06 октября 2013

Сегодня мы поразмышляем над всеми экранизациями романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго»: фильмом Дэвида Лина 1965 года, фильмом Джакомо Кампиотти 2002-го и телевизионным 11-серийным фильмом Александра Прошкина 2005-го. Я сознательно просмотрел все эти кинематографические эпосы один за другим на протяжении двух недель, чтобы сохранить свежесть впечатлений и сравнить их с романом. Выводы получились очень любопытные, поэтому с удовольствием поделюсь ими с читателями.

Начнем с романа. Мне посчастливилось не читать «Доктора Живаго» в молодости. С профессиональным филологом подобная нелепость может случиться только в одном случае: отказ от чтения должен быть сознательным и целенаправленным. Как раз мой случай. Я роман не читал, потому что испытывал от него неодолимое отторжение. По множеству причин, начиная с невосприимчивости поэзии Пастернака и неприязни к его личным качествам и заканчивая всей совокупностью нелепостей, которые привели к присуждению писателю Нобелевской премии по литературе. Формально премию вручили не за роман, а за поэтическое творчество, однако политическая конъюнктура в этом решении сквозит из каждой щели.Джули «Сейчас-плюнет-в-лицо» Кристи как Лара Антипова.

Кайра Найтли как Лара Антипова.

Книгу я прочел только после того, как просмотрел российскую экранизацию. И с величайшим успокоением души констатировал, что в интуитивном отказе от «Доктора Живаго» в годы университетской юности было божественное провидение: тогда бы я лишь утвердился в своем отрицании. Не потому, что книга плохая (боже упаси!), а потому что я бы совершенно в ней ничего не понял. Вернее, понял бы не то, что хотел сказать Пастернак. 

В университетские годы я бы, конечно, лихо препарировал структуру романа и разложил по косточкам его формально-содержательные аспекты, которые гарантированно меня не впечатлили, как они не впечатлили бы любого молодого человека и девушку, лишенных поэтического мировосприятия. А я таким именно и был: сухой треск Ratio и Формы, раздающийся поверх гражданского пафоса и политической риторики, — вот портрет СГ в 80-е годы!Чулпан Хаматова как Лара Антипова.

«Доктор Живаго» — это феноменальная книга по трём обстоятельствам (феноменальная, разумеется, не в бытовом, а в философском — даже уже хайдеггеровском — значении слова). Первое: я знаю только два примера в мировой литературе — роман «Петербург» Андрея Белого и проза Андрея Платонова, — в которых материализация художественной «ауры» происходит на уровне каждого слова. Однако если у Белого и Платонова эта материализация осязаема буквально, поскольку оба писателя доводят лексику и синтаксис своих произведений до абсолютной непрозрачности (вплоть до уровня перманентного словотворчества), в «Докторе Живаго» этот процесс запредельно мистический, поскольку совершенно непонятно, как Пастернак добивается этого эффекта. Египетский человек Омар Шариф как Юрий Живаго. 

Кажется: банальное построение фразы с помощью совершенно банального набора стилистически нейтральных слов, ан нет — на выходе мы получаем картину, которая по уровню экспрессии и образности конкурирует с живописью, архитектурой, пейзажем. Даже более: иногда в тексте «Доктора Живаго» больше осязаемой жизни, чем в визуальных искусствах.Ханс Мэтисон как Юрий Живаго. 

Второе обстоятельство, придающее роману Пастернака феноменальность, — это диссонанс между предельно эпической формой и равно предельной субъективностью художественного мира. Внешне «Доктор Живаго» — это колоссальное историческое полотно, растянутое во времени сквозь все революции и войны первой половины ХХ века. Внутренне — это кулуарная, даже интимная исповедь, секретный дневник одинокой личности. Вопреки многостраничным рассуждениям на социальные, политические, философские и этические темы, вопреки попыткам (неудавшимся) панорамного представления ключевых вех эпохи, вопреки сверхвысокой концентрации в романе хронотопа (художественного пространства и времени), мы всё равно получаем субъективную прозу, способную конкурировать с «Улиссом» Джойса и «В поисках утраченного времени» Пруста по степени агорофобии. В этой особенности «Доктора Живаго» — главное доказательство того, что подобный роман мог написать только поэт.Олег «Что-я-тут-делаю?» Меньшиков как Юрий Живаго.

Наконец, третий — на мой взгляд — самый главный! — признак феноменальности романа Пастернака: за малыми исключениями не имеющая аналогов эстетика «жизненного поражения». Именно это обстоятельство практически гарантировало мне отторжение романа в юности: я бы просто не понял меры отчаяния, а если бы понял, то ужаснулся и отпрянул бы в неприятии. «Доктор Живаго» — это агония жизни, растянутая на целую жизнь. Такое мог написать только человек на склоне лет. Написать для таких же, как он сам, — утомлённых и разочарованных в жизни — людей. 

Эволюция врача Юрия Андреевича Живаго — это история крушения всех идеалов, всех жизненных ценностей, всех амбиций и всех эмоций. Это полнейшая деградация и вырождение не просто очень талантливого человека, а вообще — всякого человека! Если коротко — жизненная катастрофа.

Потому что ни один из ключевых аспектов «Доктора Живаго» не поддается визуализации. И вот вам рождение трагедии: снимать нельзя, а снимать надо! Требует общество, так сказать: «Доктор Живаго» же искусственно раскручен до уровня массового потребления (до Дэна Брауна и Паоло Коэльо; прости, Господи, за поминание этих ужасных имен в контексте высокого искусства!), поэтому нужно как-токакие-то«Интернациональная актриса» Джеральдин Чаплин как Тоня Громеко. роман под это массовое потребление адаптировать. Вот люди и берутся раз за разом, создавая чудовищно беспомощные и жалкие поделки. Когда лучше (как в случае с Кампиотти), когда хуже (Дэвид Лин), но все равно — убого, неадекватно, позорно и оттого постыдно.

Собственно говоря, читатели уже поняли, что я очень разочарован во всех трёх экранизациях романа, поэтому никаких обстоятельных кинорецензий писать не собираюсь. Позволю себе дать лишь краткие характеристики каждой кинопостановки, отмечая провальные и удачные их черты. На тот случай, если читатели пожелают получить собственное представление об этих экспериментах.Румынская актриса Александра Плэтэряну как Тоня Громеко.

Начну с самого кошмара — «Доктора Живаго» 1965 года. Это, кстати, и самая титулованная экранизация: фильм Дэвида Лина (известного по «Лоуренсу Аравийскому» и «Мосту через реку Кван») получил пять (!) премий «Оскар» и пять (!) премий «Золотого Глобуса». Одних этих номинаций достаточно, чтобы навеки преисполниться презрением к упомянутым институтам оценки кинематографических достижений, поскольку фильм Лина чудовищен во всех отношениях. Варвара Андреева как Тоня Громеко.

Мне как-тоПавел Антипов по версии 1965 года. даже обсуждать его неприятно: полный неадекват на уровне политагитки в отражении исторических событий (придурок-солдат сидит в феврале 1917 года на германском фронте Первой мировой войны и, закатывая глаза, стонет: «Ленин! Ленин едет в Россию!» — какой Ленин?! Кто знал Ленина в России в феврале 1917 года?!), полное непонимание русских реалий (вплоть до орфографических ошибок на транспарантах и бруклинских евреев, набранных на роли старших офицеров царской армии), полное непонимание того, о чём вообще писал Пастернак, что хотел сказать, что происходит с героями, каковы их мотивации, к чему они стремятся и т. д.

Всё это, конечно, можно было бы простить, сославшись на вольную адаптацию романа в фильме (то, что называется, «снято по отдаленным мотивам»), однако чего простить нельзя, так это дьявольского кастинга! Сделать столь дикую и неадекватную подборку актеров на все ключевые роли — это нужно постараться: египетский красавчик Омар Шариф (Юрий Живаго) на протяжении всего фильма хлопает ресницами, постоянно расплывается в дурашливой лыбе и всякий раз, как перестаёт понимать, что происходит в сюжете и чего от него хотят, убегает куда-то в лес — любоваться закатами и русскими березками (которые снимали в Финляндии и Испании).