Нахлебник - Иван Тургенев

КУЗОВКИН (погасшим голосом). Точно так-с.

ТРОПАЧЕВ. Ну, этому горю помочь нужно... (Поднимая пустую бутылку.) Человек! Дай-ка нам еще вина... (Елецкому.) Vous permettez?

ЕЛЕЦКИЙ. Сделайте одолжение... (Трембинскому.) Да нет ли шампанского?

ТРЕМБИНСКИЙ. Как не быть-с... (Бежит к вазе с шампанским и поспешно ее приносит.)

КУЗОВКИН улыбается и берется за пуговицы своего сюртука.

ТРОПАЧЕВ (Кузовкину). Это нехорошо, почтеннейший! Робеть... в порядочном обществе это не принято. (Елецкому, указывая на вазу с шампанским.) Как - уже замороженное? Mais c'est magnifique. (Наливает бокал.) Хорошее, должно быть, вино. (Кузовкину.) Это вот вам. Да не отказывайтесь же... Ну, зарапортовались немножко - что за беда? Павел Николаич, прикажите ему пить...

ЕЛЕЦКИЙ. За здоровье будущего владельца Ветрова! Пейте же, Василий... Василий Алексеич. (Кузовкин пьет.)

ТРОПАЧЕВ. Вот люблю! (Встает с Елецким; все встают и идут на авансцену.) Какой славный завтрак! (Кузовкину.) Ну, так как же? В чем бишь дело? С кем у вас тяжба теперь?.. а?

КУЗОВКИН (начиная приходить в волнение от вина). С гангинместеровскими наследниками, разумеется...

ТРОПАЧЕВ. Да кто этот господин?

КУЗОВКИН. А известно, немец. Он векселя скупил, а другие говорят, что просто взял. Я сам того же мненья. Запугал баб - да и взял.

ТРОПАЧЕВ. А Катерина-то что же глядела? А полькин сын, Илья?

КУЗОВКИН. Э! эти все перемерли. Полькин сын даже сгорел - в постоялом дворе, в пьяном виде, на большой дороге, по случаю пожара. (К Иванову.) Да полно тебе меня за полу дергать. Я перед господами как следует изъясняюсь. Они сами того требуют. Что ж тут худого... а?

ЕЛЕЦКИЙ. Оставьте его, господин Иванов, нам очень приятно его слушать.

КУЗОВКИН (Иванову). То-то же. (Елецкому и Тропачеву.) Ведь я господа, чего требую? Я требую справедливости, законного порядка вещей. Я не из честолюбия. Честолюбие - бог с ним совсем! Рассудите, дескать, нас. Коли я виноват - ну, виноват; а коли прав, коли прав...

ТРОПАЧЕВ (перебивая его). А еще рюмочку?

КУЗОВКИН. Нет-с, покорнейше благодарю-с. Ведь я чего требую-с...

ТРОПАЧЕВ. В таком случае позвольте вас обнять.

КУЗОВКИН (не без изумленья). Много чести-с... Покорнейше-с...

ТРОПАЧЕВ. Нет, вы мне очень нравитесь... (Обнимает его и держит некоторое время.) Поцеловал бы я вас, мой голубчик, да нет, лучше после.

КУЗОВКИН. Как угодно-с.

ТРОПАЧЕВ (мигая Карпачову). Ну, Карпаче, теперь твоя очередь...

КАРПАЧОВ (с густым смехом). Ну-ка, Василий Семеныч, позвольте-ка вас прижать к моему сердцу... (Обнимает Кузовкина и вертится с ним. Все смеются, каждый по-своему.)

КУЗОВКИН (вырываясь из объятий Карпачова). Да полно же вам...

КАРПАЧОВ. Ну, не ломайся... (Тропачеву.) Вы, Флегонт Александрыч, прикажите-ка лучше ему песенку спеть... Он у нас первый мастер.

ТРОПАЧЕВ. Вы поете, друг мой? .. Ах, сделайте одолженье, покажите нам свой талант!

КУЗОВКИН (Карпачову). Что вы на меня за небылицы взводите? Какой я певец?

КАРПАЧОВ. А при покойнике небось вы не певали за столом?

КУЗОВКИН (понизив голос). При покойнике... Я тех пор состарится успел...

ТРОПАЧЕВ. Что вы за старик, помилуйте!

КАРПАЧОВ (указывая на Кузовкина). И пел-с и плясал-с.

ТРОПАЧЕВ. Вот как! Э! Да вы, я вижу, молодец! Окажите же дружбу... а? (Елецкому.) C'est un peu vulgaire - ну, да в деревне... (Громко Кузовкину.) Что же вы? Ну-ка? "По улице"... (Начинает напевать: "По улице".) Ну?

КУЗОВКИН. Увольте-с, сделайте милость.

ТРОПАЧЕВ. Экой несговорчивый... Елецкий, прикажите ему вы...

ЕЛЕЦКИЙ (не совсем решительным голосом). Да отчего же вы, Василий Семеныч, не хотите теперь петь?

КУЗОВКИН. Не те лета, Павел Николаич. Увольте.

ТРЕМБИНСКИЙ (прислуживаясь и с улыбкой взглядывая на господ). А, кажется, еще недавно на свадьбе вот их братца (указывая на Иванова) изволили отличаться.

ТРОПАЧЕВ. А, вот видите...

ТРЕМБИНСКИЙ. Присядкой через всю комнату изволили пройти...

ТРОПАЧЕВ. О, в таком случае вам уже никак отказаться нельзя... За что ж вы хотите нас с Павлом Николаичем обидеть?

КУЗОВКИН. То было дело вольное-с.

ТРОПАЧЕВ. А теперь мы вас просим. Вы хоть то в соображение примите, что ваш отказ, пожалуй, неблагодарности приписать можно. А неблагодарность... ай! Какой гнусный порок!

КУЗОВКИН. Да у меня и голоса совсем нету-с. А что насчет благодарности - я по гроб обязанный человек и готов жертвовать.

ТРОПАЧЕВ. Да мы от вас никакой жертвы не требуем... А вот спойте-ка нам песенку. Ну! (Кузовкин молчит.) Да ну же.

КУЗОВКИН (немного помолчав, начинает петь: "По улице", но голос у него на втором слове прерывается). Не могу-с... ей-богу, не могу-с.

ТРОПАЧЕВ. Ну, ну, не робейте.

КУЗОВКИН (взглянув на него). Нет-с -я петь не буду-с.

ТРОПАЧЕВ. Не будете?

КУЗОВКИН. Не могу-с.

ТРОПАЧЕВ. Ну, в таком случае знаете что? Видите вы этот бокал шампанского? Я вам его за галстук вылью.

КУЗОВКИН (с волнением). Вы этого не сделаете-с. Я этого не заслужил-с. Со мной еще никто... Помилуйте-с. Это... стыдно-с.

ЕЛЕЦКИЙ (Тропачеву). Finissez... Видите, он конфузится.

ТРОПАЧЕВ (Кузовкину). Вы не хотите петь?

КУЗОВКИН. Не могу я петь-с.

ТРОПАЧЕВ. Вы не хотите? (Подходя к нему.) Раз...

КУЗОВКИН (умоляющим голосом Елецкому). Павел Николаич...

ТРОПАЧЕВ. Два... (Еще более приближается к Кузовкину.)

КУЗОВКИН (пятясь и тоскливым от отчаянья голосом). Помилуйте-с... за что вы так со мною поступаете? Я вас не имею чести знать-с... Да и я сам все-таки дворянин - извольте сообразить... А петь я не могу... Вы сами изволите видеть-с...

ТРОПАЧЕВ. В последний раз...

КУЗОВКИН. Полноте-с, говорят... Я вам не шут дался...

ТРОПАЧЕВ. Будто вам в диковинку?

КУЗОВКИН (разгорячаясь). Вы извольте себе другого шута сыскать.

ЕЛЕЦКИЙ. В самом деле, оставьте его.

ТРОПАЧЕВ. Да помилуйте, ведь он при вашем тесте играл же роль шута.

КУЗОВКИН. То дело прошлое-с. (Утирает лицо.) Да и голова у меня сегодня что-то не того-с, право-с.

ЕЛЕЦКИЙ. Ну, как вам угодно-с.

КУЗОВКИН (тоскливо). Не извольте на меня гневаться, Павел Николаич...

ЕЛЕЦКИЙ. И, полноте! С чего вы это взяли?

КУЗОВКИН. В другой раз, ей-богу, с удовольствием-с. (Стараясь принять веселый вид.) А теперь простите великодушно, коли я в чем провинился... Погорячился, господа, что делать... Стар я стал-с, вот что... Ну, и отвык тоже.

ТРОПАЧЕВ. По крайней мере хоть выпейте этот бокал.

КУЗОВКИН (обрадовавшись). Вот это с удовольствием, с величайшим удовольствием. (Берет бокал и пьет.) За здоровье почтенного и дорогого гостя...

ТРОПАЧЕВ. Ну, а песенку все нельзя?

КУЗОВКИН (вино уже давно его разбирало; но после бокала и миновавшей опасности он вдруг начинает пьянеть). Ей-богу, не могу-с. (Смеется.) Точно, в кои-то веки я певал... и не хуже другого. Да теперь другие времена подошли. Теперь я что? Пустой человек - и только. Вот не хуже его. (Указывает на Иванова и смеется.) Теперь я никуда не гожусь. А впрочем, вы меня извините. Стар я стал - вот что... вот, например, кажется, что я выпил сегодня? Две-три рюмочки всего, а тут (указывая на голову) уж неладно.

ТРОПАЧЕВ (который между тем пошептался с Карпачовым). Это вам так кажется - полноте. (Карпачов уходит, смеясь, и уводит Петра.) А что ж вы нам вашего дела не досказали?

КУЗОВКИН. А точно-с. Точно; не досказал-с. Впрочем, я готов, когда прикажете. (Смеется.) Только будьте ласковы... позвольте присесть. Ножки что-то... того... отказываются.

ТРОПАЧЕВ (подает ему стул). Сделайте одолжение, как бишь вас, садитесь.

КУЗОВКИН (садится лицом к зрителям и говорит вяло и медленно, быстро пьянея). На чем бишь я остановился? Да - Гангинместер. Гангинместер этот немец, известно. Ему что! Служил-служил по провиантейской части - знать, наворовал там тьму-тьмущую - ну и говорит теперь - вексель мой. А я дворянин. Да, что бишь я хотел сказать? Ну и говорит: либо заплати - либо во владенье введи... либо заплати - либо во владенье введи... либо заплати - либо во владенье именьем введи... либо...

ТРОПАЧЕВ. Вы спите, друг мой, проснитесь.

КУЗОВКИН (вздрагивает и снова погружается в дремотное состояние. Он говорит уже с трудом.) Кто? Я? Помилуйте! С чего вы это... ну, все равно. Я не сплю. Спят ночью - а теперь день. Разве теперь ночь? Я об Гангинместере говорю. Гангинместер этот - Гангинместер... Ган-гинместер - это мой настоящий враг. Мне говорят и то и то: нет, я говорю, Ган-гин-местер. Гангинместер - вот кто мне вредит. (Карпачов входит с огромным колпаком из сахарной бумаги и, перемигиваясь с Тропачевым, крадется сзади к Кузовкину. Трембинский давится от смеха. Иванов, бледный, убитый, глядит исподлобья.) И я знаю, за что он меня не любит... Знаю, он мне всю жизнь вредил, этот Гангинместер. С самого моего детства. (Карпачов осторожно надевает колпак на Кузовкина.) Но я ему прощаю... Бог с ним... Бог с ним совсем...

Все хохочут. КУЗОВКИН останавливается и с недоумением глядит кругом. ИВАНОВ подходит к нему, схватывает его за руку и говорит ему сквозь зубы: "Посмотри, что тебе на голову надели... ведь из тебя шута делают..." КУЗОВКИН поднимает руки к голове, ощупывает колпак, медленно опускает руки на лицо, закрывает глаза, вдруг начинает рыдать, бормоча сквозь слезы: "а что, за что, за что...", но не снимает колпака. ТРОПАЧЕВ с ТРЕМБИНСКИЙ и КАРПАЧОВЫМ продолжают хохотать. ПЕТР тоже смеется, выглядывая из-за двери.