Не всё - Сати Спивакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постепенно начал наступать перелом. Поэтому я считаю период, прожитый с оркестром в Испании, черным в нашей жизни. На чужбине, в эмиграции (официальной или завуалированной - неважно) выявляются сразу все болячки. Эта перемена состояния подобна землетрясению, взрыву, катастрофе, которые все обнажают, выворачивают наизнанку. Люди проявляют себя не с лучшей стороны. Но главное - отъезд в Испанию обозначил то, что я называю началом конца "Виртуозов Москвы".
Почему старый состав оркестра уехал в Испанию? Во-первых, немножко устали от успеха. Во-вторых, когда исчез "железный занавес" и все стали спокойно ездить через границу и гастролировать, оркестр оказался в тупике. Съездили в турне, получили замечательные рецензии, заработали неплохие деньги - а дальше куда? Вернулись. В России - только успех, без особых денег. Снова съездили, вернулись довольные и благополучные. Жить стало скучно. К тому же экономические условия в России конца 80-х - начала 90-х годов были тяжелыми. Талоны на продукты, карточка жителя Москвы, бегающего за куском мяса. Но уверяю, ни один из "Виртуозов" не жил плохо: на те деньги, что они зарабатывали на Западе, можно было покупать продукты на рынке. Все были обуты-одеты, никто не нуждался, не жил в подвалах и коммуналках. В поездках стали встречать коллег, эмигрировавших в свое время, и начали сравнивать. Один уехал в Америку, сидит себе в Балтиморском оркестре - но у него уже свой дом, у другого ребенок поступил в Гарвард. Конечно, когда рядовой инструменталист, сидящий на последнем пульте в Бостон-симфони, получает зарплату в пять раз больше, чем виртуоз Москвы, считающий себя вторым Ойстрахом, однокурсник, живущий в Америке, приглашает в собственный дом и заезжает за тобой на огромном автомобиле, а по возвращении домой виртуоз не видит ничего, кроме двухкомнатной квартиры в новостройке, это вызывает раздражение. Словом, к отъезду "Виртуозов Москвы" побудили экономическая ситуация и усталость от успехов и славы. Никаких гонений и политических причин не было и в помине. Володя вообще не хотел уезжать. Он не мыслил себя без России, иначе бы он мог уехать очень давно, в начале 70-х годов - после первого успеха в Штатах, после победы на конкурсе в Монреале, после того, как спустя четыре невыездных года, он наконец стал вновь выступать и играл с Аббадо, Шолти, Бернстайном, Озавой. У него была масса возможностей - тогда он был еще неженат, руки у него были развязаны, ничто ему не мешало остаться на Западе. Он не уехал, потому что не мыслил себя без Москвы. Правда, нельзя отрицать, что его всенародная слава возникла с рождением "Виртуозов Москвы".
Когда был подписан контракт с Испанией и Володя сообщил мне об этом (мы сидели в аэропорту в Мадриде), я рыдала от охватившего меня ужаса. У меня бывают какие-то прозрения, вдруг в секунду привиделся весь тот кошмар, который на нас надвигался. Это было как вспышка: я ясно увидела начало конца прекрасной истории. Может быть, лучше было никуда не ехать и покончить тогда, распустив оркестр. Но Володя воспринимал эту авантюру как новую ступень и начало очередного интересного этапа в жизни. Меня же не оставлял дикий страх, что все будет иначе. Так и случилось.
Я помню первый побег из "Виртуозов". Все были шокированы. Первое предательство случилось в 1984 году, когда ближайший друг Володи с юности, скрипач Анатолий Шейнюк, не вернулся из поездки во Францию. Я была в Москве, до меня донеслись слухи от чужих музыкантов: "У ваших "Виртуозов" случилось такое!" Даже вслух боялись говорить, что случилось. Мы поехали встречать ребят в похоронном настроении. Оказалось, Шейнюк решил бежать и так волновался накануне, что сказался больным. А поскольку он действительно был товарищем Володи, мой муж пришел навестить его, принес яблочный пирог с чаем, посидел у кровати в гостиничном номере. Шейнюка, белого от волнения, трясло, как в ознобе. Утром его не оказалось в гостинице. Это был такой удар, что на протяжении нескольких лет Володя продумывал "месть Шейнюку". Мы уже смеялись, когда он мечтал нанять человека с тем, чтобы тот раз в год приходил и избивал беглеца до полусмерти:
- Он трус, он не будет знать, когда появится этот человек. Но он будет ждать этого часа и бояться.
Володя не мог простить этого предательства. Трех немногочисленных членов партии из состава оркестра таскали на какие-то комиссии, над всеми повисла угроза стать невыездными.
А потом предательств было так много! Может быть, Володя о них забыл. Но я не могу забыть, когда предают такого человека, как мой муж. Он не выгнал из оркестра ни одного музыканта, не уволил никого. 99 процентов тех, кто ушел, сделали это некрасиво и непорядочно. Кто-то мерзко и по-хамски, кто-то просто плохо. Почти никто не ушел так, чтобы после этого ему можно было бы подать руку при встрече.
Юрий Гандельсман, игравший в альтовой группе, которого Володя очень поддерживал, устроил ему квартиру, много помогал профессионально, незадолго до отъезда в Испанию взбунтовался и за-явил, что уходит. На здоровье. Но, уходя, он пытался поднять бунт в оркестре, и все потом выражали сочувствие Володе, однако никто не сказал Гандельсману, что тот плюет в колодец, из которого столько лет пил.
Я была тогда девчонкой и не умела себя поставить. В оркестре многие были однокурсниками моего отца, много старше Володи. Со мной не считались. Женой шефа я себя никогда не чувствовала, и никогда меня не тянуло дружить с женами оркестрантов - всегда старалась держаться особняком. Меня возмутило, что никто не встал и не защитил Володю. Гандельсман ушел и многие годы был первым альтистом в Тель-Авивской филармонии, недавно его пригласили в классный квартет в Нью-Йорк - Альбан-Берг-квартет, - он стал профессором консерватории, - в общем, жизнь удалась. Бог ему судья! Если бы вначале не было заискивания и холуйства, предательство так бы не ранило. Всегда думаешь: если человек был так искренне предан, как же можно измениться в один день?
Один из первых и самых многообещающих учеников Спивакова блестящий скрипач Борис Гарлицкий тоже повел себя непорядочно. У него были все данные, чтобы стать классным скрипачом, он был артистичен и обладал невероятными способностями к подражанию: он копировал (в лучшем смысле) исполнительскую манеру Спивакова. Володя возлагал на него огромные надежды. Перед отъездом в Испанию заболел концертмейстер оркестра Аркадий Футер, ему делали операцию по шунтированию сердца, и никто не знал, вернется ли он в оркестр, сможет ли дальше работать. Боря заменял его как концертмейстер и уже в скором будущем видел себя на этом месте. Когда решался вопрос об отъезде из Москвы, Гарлицкий буквально присягал учителю. Однако незадолго до получения виз его жена пришла к директору оркестра Бушкову и через порог протянула заявление об уходе. Сегодня Гарлицкий - первый скрипач в оркестре в Лионе и профессор Парижской консерватории. Володя говорит, что, по крайней мере, ему не приходится краснеть за тех, кто был "Виртуозами Москвы" - это хорошая визитная карточка. Но по-человечески приходится и краснеть, и белеть. До сих пор не могу простить Гарлицкому, что, будучи любимым учеником Спивакова, он не поднял телефонную трубку и не сообщил сам о своем уходе, не объяснился. Есть обстоятельства (например, жена считает его вторым Хейфецем, он стремится стать солистом или может уехать в Европу, сесть в классный оркестр и зарабатывать втрое больше), против которых, что называется, не попрешь. Все находили объяснения своим предательствам. Никто не признавал себя трусом. Они, дескать, боялись позвонить Спивакову, потому что представляли, каким голосом он им ответит, боялись прийти, потому что знали, как он сузит глаза, посмотрит - и они уже не смогут уйти! Спиваков еще был заведомо виноват своими реакциями! Поэтому ученик не нашел в себе мужества сказать: "Я ухожу". Он предпочел написать официальное заявление накануне отъезда в Испанию. Володю многие упрекали в том, что оркестр потерял Гарлицкого, что, если бы он не был так по-человечески мягок и посадил бы Бориса на место концертмейстера, тот бы остался. Но Спиваков не мог так поступить с Аркадием Футером, которому было далеко за пятьдесят и который выкарабкался после операции едва ли не только для того, чтобы продолжить играть в оркестре.
Или другой ученик, скрипач Сергей Тесля, который не верил своим ушам, когда узнал, что Спиваков хочет взять его в оркестр после Гнесинского института. Еще учеником он, парень из Сибири, ходил ко мне в дом, был чуть ли не нашим ребенком и молился на Володю. Я видела, сколько часов мой муж потратил на него. В Испании же он, играя с "Виртуозами" на концерте в Саламанке, придумывал какие-то мифические приработки в оркестре Ла Коруньи. У него был маленький ребенок, и Спиваков не возражал, чтобы Тесля подзаработал. После концерта мы взяли его с собой поужинать, я купила ему в дорогу йогуртов и сделала бутерброды - путь в Ла Корунью неблизкий, часов пять на машине. Оказалось, он ездил не на концерты, а играть конкурс в оркестр Ла Коруньи. Ужинать со своим учителем, который вывез тебя в Испанию, - и не найти в себе сил признаться!