Письмо к моей дочери - Майя Анджелу

знать, что «ох, у меня колени совсем плохие стали, а спина так болит, что хоть ложись и реви». Такой ответ – способ положить конец разговору. Положить ему конец еще до начала. Поэтому принято отвечать: «Спасибо, прекрасно, а у вас?»

На мой взгляд, мы таким образом учимся произносить и выслушивать социально приемлемую ложь. Мы смотрим на подругу, которая болезненно исхудала или некрасиво поправилась, и говорим: «Ты прекрасно выглядишь». Всем понятно, что это беспардонная ложь, но мы готовы проглотить неправду – отчасти ради сохранения добрых отношений, отчасти из нежелания оказаться лицом к лицу с правдой. Мне бы очень хотелось, чтобы мы прекратили врать по мелочи. Я не хочу сказать, что безжалостная откровенность – это хорошо. Я вообще против всяческой безжалостности, однако честность приносит невыразимое чувство свободы. Совершенно не обязательно выкладывать все, что ты знаешь, однако нужно следить за тем, чтобы говорить одну только правду.

Давайте, набравшись смелости, говорить молодым женщинам: «Эта рваная стрижка, может, и в моде, но выглядит некрасиво. Тебе она не идет». Давайте говорить молодым мужчинам: «Когда из-под пиджака торчит хвост рубашки, это не круто, это неряшливо». Какая-то полиция мод из Голливуда недавно решила, что мятая одежда и плохо выбритое лицо – это сексуально, потому что мужчина якобы выглядит так, будто только что встал с постели. Эти законодатели мод и правы, и нет. Неприбранный человек действительно производит впечатление только что проснувшегося, а неправы они потому, что это не сексуально, а пошло.

Кольца в носу, пупке и языке – прерогатива совсем молодых людей, склонных к экспериментам. Мне они не нравятся, но они и не смущают меня, ибо я понимаю: большинство молодых людей повзрослеет и вольется в определенный общественный слой, где им предстоит работать и жить. Кольца бывшие молодые люди вытащат, а сами будут молиться, чтобы дырки зажили подчистую и потом не пришлось объяснять собственным подросткам, откуда вообще эти дырки взялись.

Давайте говорить людям правду. Если у вас спрашивают: «Как дела?», стоит иногда набраться храбрости и ответить как есть. Нужно, однако, заранее приготовиться к тому, что вас начнут избегать, потому что и у других ноют коленки и болят головы, поэтому про ваши им знать не хочется. С другой стороны, если вас станут избегать, у вас появится дополнительное время на размышления и на поиски способов тщательно разобраться с тем, что действительно мешает вам жить.

7. Пошлость

В шоу-бизнесе невоспитанность иногда выдается за искусство, однако на деле публичное хамство лишь обнажает всю глубину комплексов неполноценности. Валяясь в грязи и отпуская пошлые замечания, такие люди лишь дают понять, что они не стоят любви – что, по сути, любить их не за что. Когда мы, зрители, поощряем подобные безобразия, мы уподобляемся посетителям римского Колизея, которые приходили в восторг, глядя, как злобные львы терзают безоружных христиан. Мы не только участвуем в унижении этих артистов – мы и самих себя принижаем через причастность к их непристойностям.

Не нужно никакой храбрости, чтобы произнести вслух, что ожирение – это не смешно, а пошлость – не занимательно. Невоспитанные дети и потакающие им родители – не те персонажи, которые вызывают желание ими восхищаться и им подражать. Поверхностность и язвительность – не те свойства, которыми стоит разнообразить повседневные беседы.

Если в гостиную мою войдет император в чем мать родила, ничто не помешает мне сказать ему, что, поскольку он совсем голый, ему не место среди собравшихся. По крайней мере, не позволю я ему рассесться на моем диване и лопать мои орехи и сухофрукты.

8. Насилие

Когда наши высокообразованные учителя и эрудированные преподаватели неправильно оценивают свои научные достижения и неверно толкуют собственные открытия, вежливость требует тихонечко отвернуться, прошептать «до свидания» и незаметно их оставить, поглядев – перефразируя «Юлия Цезаря» Шекспира – на неправосудие с непотревоженным челом[2].

Есть предметы, по поводу которых я готова держать язык за зубами в надежде, что время само все исправит. Однако есть один предмет, по которому я не могу не высказывать своих возражений. Слишком многие социологи и обществоведы утверждают, что изнасилование – это не половой акт, а скорее потребность, потребность ощутить свою власть. А потом поясняют, что насильник, как правило, это жертва еще кого-то, кто пытался утвердиться за его счет: жертва человека, который и сам был жертвой, et cetera ad nauseam. Возможно, малая доля причин, которые толкают насильника на его бесчеловечный поступок, и происходят из стремления доминировать, однако я убеждена в том, что побуждения его носят (уничтожающе) эротический характер.

Звуки, сопровождающие заранее спланированное изнасилование: бурчание и кряхтение, шипение и сопение – все это начинается, стоит хищнику завидеть и начать преследовать цель, – по сути своей связаны с эротизмом. В понимании насильника преследование представляет собой ухаживание, причем предмет ухаживания не видит ухажера, зато ухажер полностью поглощен объектом своего желания. Он выслеживает, наблюдает – он взбудораженный персонаж собственной сексуальной драмы.

Спонтанное изнасилование тоже связано с эротизмом, хотя еще более недопустимо. Преступник, наткнувшийся на беззащитную жертву, сексуально возбуждается за счет самой внезапности. Его обуревает тот же вульгарный пыл, что и эксгибициониста, вот только для достижения удовольствия ему мало кратковременного шока, он распален и делает шаг к более глубинному и более страшному нарушению личных границ.

Меня тревожит то, что всевозможные публичные персоны, претендующие на то, чтобы формировать наше мировоззрение, а впоследствии и наше законодательство, слишком часто подают изнасилование как приемлемое и даже объяснимое происшествие. Если суть изнасилования просто в обретении власти, в поиске и применении власти, нам надлежит попросту понять и простить этот естественный человеческий поступок – секс в его экстремальной форме. Я же убеждена, что сквернословие, обращенное к жертве изнасилования, или столь же беспардонные заявления о вечной любви, которые по капле вливают в ухо перепуганной жертве, обусловлены не столько стремлением к власти, сколько сексуальной невоздержанностью.

Хищническое действие – изнасилование – необходимо назвать именно тем, чем оно и является: кровавым, душераздирающим, пресекающим дыхание и крушащим кости насильственным действием. Из-за самой этой угрозы некоторые жертвы – как женщины, так и мужчины – не в состоянии открыть свою входную дверь, не в состоянии выйти на улицу, на которой выросли, не в состоянии довериться другим людям и даже самим себе. Назовем это так: насильственный половой акт, наносящий невосполнимый ущерб.

Помню, как отреагировал один мой знакомый, когда приятель-мачо сказал ему, что мини-юбки просто подталкивают его к изнасилованию.

Знакомый спросил: а если на женщине будет микромини, а трусов не будет совсем – сможет ли насильник сдержаться? А потом добавил: «А если, допустим, рядом