Старовер - Ольга Крючкова

Станислав считал: Николай должен учиться, чтобы полученные знания по письму и арифметике применять на пользу семейного дела. Ибо в мастерской ему нужны грамотные помощники. Поэтому он решил отдать сына в церковно-приходскую школу.

Однажды за завтраком, сидя за столом, Станислав сказал сыну:

– Закончится сезон жатвы – пойдёшь в школу. Подрастёшь – будет на кого мастерскую оставить.

Николай прожевал хлеб, запил утренним молоком.

– И я смогу читать?

– Сможешь… – подтвердил отец.

– А ты мне купишь книжку про войну? – тотчас выпалил Николай и залпом осушил чашку с молоком.

Отец рассмеялся.

– Матка Боска! – на польский манер воскликнула Злата. – Про какую-такую войну? На что она тебе сдалась? Ты отцу в мастерской пособляй!

Отец рассмеялся.

– Чтение развивает разум! Так говорил мой отец и дед. Если хочешь – достану тебе из сундука книги отца, может одна и про войну найдётся.

– Хочу! – с готовностью подтвердил Николай.

Злата всплеснула руками.

– Балуешь ты его, Станислав! Ни к чему мальчишке голову забивать!

Станислав отрицательно покачал головой.

– Не права ты, Злата. Отец твой, земля ему пухом, считал, что грамота – для богатых. Сиречь ни ты, ни братья твои не умеют ни писать, ни читать. А мои дети будут учиться.

– Неужто Кристина тоже? – удивилась жена.

– Девочкам учиться не грех. – Спокойно отрезал Станислав. – Спасибо за завтрак, дела в мастерской ждут.

Станислав встал из-за стола перекрестился на образа и вышел из горницы.

Мишка Венгеров пробудился рано, едва светало. Он соскочил с печки, умылся из бадейки стоявшей подле двери. Надел штаны, рубаху; расстелил на столе старый материн выцветший от времени платок – положил на него краюху хлеба, пару картофелин, кусок рыбы для наживки и завязал в узел.

Родителя Мишки ещё спали, отец раскатисто храпел, – скоро пробудится мать, чтобы подоить корову, а затем её выгнать на выпас. Он тихо, чтобы не разбудить домочадцев, выскользнул в сени. Там он взял приготовленный с вечера туесок с червями и удочку.

Раннее утро, едва занималась летняя заря, встретило Мишку влажной от росы травой и ещё свежим ночным воздухом. Он босиком промчался по утоптанной дорожке, ведущей к задней калитке, а затем огородами вышел из деревни, направившись в аккурат к Тартасе.

Мишка любил утреннюю рыбную ловлю. Он наслаждался нарождающимся рассветом, росой, влажным ароматом трав, пением птиц и… свободой. Свободу он любил больше всего. Лишь на речке он мог забыть об отце, который постоянно пил и избивал мать и старших сестёр, ему поначалу тоже перепадало. Но затем Мишка научился ловко уворачиваться от отца и прятаться на чердаке. Сёстры не чаяли скорей бы уж выйти замуж и оставить отеческий дом, да кому они были нужны бесприданницы. Мишкина мать едва сводила концы с концами и в свои тридцать пять лет вся сгорбилась от непосильного крестьянского труда. От отца проку было мало, он не мог долго удержаться на одной работе – начинал пить и хозяин выгонял его прочь. Поэтому сёстры рано начали помогать матери по хозяйству. Мишка же, как подрос, каждый день поутру уходил ловить рыбу. Сёстры ловко разделывали улов – жарили, вялили, коптили.

Мишка благополучно добрался до своего излюбленного рыбного места, нацепил червяка на крючок, забросил удочку в воду. Затем он разделся, спустился в реку подле берега, прошёл немного по пояс в воде и нырнул. Над водой он уже появился с садком-рачевней, наполненной раками. Он выбрался на берег, распотрошил рачевню, добычу сложил в сетку и туго её стянул, чтобы раки не выбрались наружу, забросил её в воду подле берега и привязал к специальному воткнутому в землю колышку. Затем положил в пустую рачевню наживку из рыбы, спустился в реку, дошёл до нужного места и нырнул…

Установив садок, Мишка оделся и встал подле удочки. Ему не было холодно – утренние походы по росе и купание в прохладной воде с весны по осень закалили его. Он принялся насвистывать деревенскую песенку, зная, что через пару часов к нему присоединится его друг Колька Хлюст.

Хлюстами на селе называли семейство Хлюстовских. Кто первым придумал такое прозвище уже кануло в Лету. Хлюстами звали и отца и деда Станислава. Однако, несмотря на такое прозвище, Хлюстовские пользовались заслуженным уважением в Спасском. Станислав был человеком домовитым, работящим, рачительным, но не жадным. Он регулярно жертвовал церкви Святого Спаса деньги, лично принимал участие в ремонте часовни. Беднякам, и такие были в Спасском при всём царившем в нём достатке, как правило, это семьи потерявшие кормильца, на Рождество дарил обувку, произведённую в своей мастерской.

Когда Колька Хлюст присоединился к Мишке, тот уже словил трёх увесистых карасей и две щучки. Колька с откровенной завистью посмотрел на улов:

– Матёрые рыбёхи! Везёт же тебе!

Мишка только посмеялся.

– Дык я тут с рассвета торчу! По росе ещё пришёл! Ты бы меньше спал!

Колька недовольно шмыгнул носом.

– Ладно тебе… Садки мои не проверял?..

– Не-а… – мотнул Мишка лохматой кудрявой головой.

Колька разделся и полез в воду: два небольших садка были наполовину заполнены раками.

…Одеваясь Колька не преминул доложить другу:

– После жатвы пойду учиться… Так батяня решил…

Мишка тяжело вздохнул.

– Я тоже бы хотел грамоте учиться. Можно потом приказчиком в лавке стать.

– Точно! – Колька поддержал друга. – Мамку на старости лет обеспечишь, да сеструхам на приданое наберёшь.

В это же день за ужином Мишка высказался отцу:

– Грамоте учиться хочу.

Отец чуть ложкой не подавился.

– Баловство всё это! Чем грамота тебе в поле поможет?

– А я в поле работать не хочу. В приказчики пойду… – решительно ответил Мишка отцу.

Тот со всего размаха стукнул ложкой об стол.

– Перед панами польскими спину гнуть будешь?! – рявкнул он. – Они во всех лавках заправляют!

Мишка не растерялся и нашёлся, что ответить отцу:

– Бать, дык лавки – то ихние… Паны их сами построили, товар купили…

Отец аж побагровел от злости и рыкнул, сжав кулаки:

– Как ты смеешь старших оговаривать? Сморчок! Всё дружбу с Хлюстом водишь! Чую панский дух! Не бывать тому!

Мать и сёстры подскочили на скамьях от страха, понимая, что Мишке сейчас достанется сполна.

– Хорош базгалить[8]! – вдруг оборвала мать. – Поздно уже…

Венгеров-старший недовольно зыркнул на жену.

– Абанат![9] Весь в твою породу уродился!

Женщина лишь пожала плечами и примирительно сказала:

– Коли не хочешь, чтоб сын твой на панов горбился, дык он в город может податься.

– А что там? Лучше? – зло бросил отец. – Везде одни кровососы.

Он резко встал из-за стола и вышел из горницы.

– Всё равно пойду учиться… – процедил сквозь зубы Мишка.

Мать испуганно посмотрела на сына.

После жатвы Мишкин отец решил податься в город на заработки. Жена его не останавливала, не уговаривала остаться. Он смастерил деревянный сундучок с ручкой для перевозки вещей. В глубине души женщина испытывала облегчение: «Пусть уходит, без него проживём… Хоть бить перестанет меня и девочек…»

Наконец Венгеров-старший собрал вещи в свежевыделанный сундук. Обвёл глазами горницу, жену и детей.

– Поеду в Омск. Как устроюсь – сообщу. Прощевайте…

Мишкина мать пристально посмотрела на мужа, словно хотела запечатлеть его образ напоследок. Она была уверена: муж не вернётся, денег присылать не будет. Теперь она – соломенная вдова. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как они обвенчались в церкви Святого Спаса. Была ли между ними тогда любовь?..

Колька и Мишка сидели за одной партой и старательно, высунув языки от усердия, выводили на листках бумаги гусиными остро отточенными перьями буквы. Мишка посмотрел на свой очередной кривой «Аз» и недовольно фыркнул. Он заглянул в листок соседа – у того буквы получались ровненькие, статные как девицы на выданье. Мишка почесал за ухом и вздохнул. Обмакнул перо в чернильницу и уже намеревался продолжить свою писанину, как вдруг с кончика пера на молочного цвета бумагу упала чёрная капля и тотчас растеклась неровными краями.

К нему подошёл учитель, подьячий здешней церкви, обучавший отроков прилежному письму.

– Вот незадача-то – клякса… – спокойно констатировал он. – Что ж бывает… – Подьячий спокойно выдал Мишке чистый лист бумаги и дал наставления: – Пиши с прилежанием, сильно перо в чернила не окунай, только кончик, сиречь и этот литок кляксами покроется.

Мишка кивнул, его русые кудри упали на лоб и прикрыли глаза. Подьячий, зная положение в Мишкиной семье, потрепал мальчишку по голове.

– Оброс ты больно отрок. Скажи матушке, дабы чуб тебе укоротила. Да скажи ей: пусть до батюшки Александра дойдёт. Ей, как соломенной вдове, помощь общества полагается.

– Скажу… – коротко буркнул Мишка и снова принялся за писанину. Однако кровь прилила к его лицу: соломенная вдова… Это звучало в адрес матери оскорбительно. В этот миг Мишка подумал: «Вырасту, уеду в Омск, найду отца и всю морду ему разобью…»