Освободите нас от зла - Фредерик Дар

Я почувствовал невыразимую тоску. Ну вот, все и закрутилось.

Я приоткрыл дверь спальни, чтобы лучше слышать. Жена моя напевала в гостиной, но возбужденный голос Маринетты прервал ее пение.

— Мадам! Мадам!.. Посмотрите, какое странное письмо лежало в ящике… Оно, вероятно, для вас…

По наступившей вдруг тишине я понял, что простецкий вид моего письма нанес Глории первый жестокий удар. Я вышел на площадку и, спрятавшись за колонной, слушал…

— Спасибо, Маринетта, — пробормотала моя жена.

Служанка удалилась с выражением глубочайшего сожаления, громко хлопнула дверь внизу. Затем раздался шорох разрываемого конверта. За этим последовала адская тишина. В жизни Глории совершенно без всякого шума разорвалась бомба!

И теперь наступила моя очередь играть, теперь мне предстояло вдыхать ядовитый аромат цветов, посаженных мною. Насвистывая какую-то мелодию, я появился на лестнице… Спускаясь по ступенькам, я ожидал, что Глория протянет мне письмо и попытается разыграть изумление. Мне бы этого не хотелось. В этом случае я не смог бы сдержать свои чувства и ударил бы ее, оттаскал бы за волосы по всему дому, выкрикивая ей в лицо слово, которое она без сомнения заслужила — шлюха! Но опасения мои оказались напрасными. На повороте лестницы взгляду моему предстала Глория — спокойная, с неизменной приветливой улыбкой на губах, со взглядом ласковой кошечки. Никаких следов письма. Вероятно, услышав мои шаги, она поспешно спрятала его под пуловер.

— О! — воскликнула она. — Ты уже и переоделся!..

Я подошел к ней с вымученной улыбкой на лице.

— Уф, как здорово оказаться наконец дома!.. Хочешь, проведем замечательный денек у телевизора?

Она заверила меня, что лишь об этом и мечтала, и столько искренности звучало в ее голосе, что я в очередной раз был потрясен. Я обнял ее гибкую талию и впился губами в чувственный рот… Она ответила на мою ласку. Я почувствовал на лице жар ее дыхания, это было дыхание молодости.

Моя рука блуждала по ее телу поверх пуловера, но не от страсти, а в поисках письма. Но я так ничего и не обнаружил, вероятно, она спрятала его где-то в другом месте… Взглядом я обшарил гостиную. Нет, ничего не видно, никаких следов письма…

— Да, — проворковала Глория, — можно подумать, что охота прошла удачно… Уж очень предприимчиво ты ведешь себя…

И добавила:

— А не отпустить ли нам прислугу после обеда?

Я пробормотал неразборчивое «конечно», настолько ее самообладание меня потрясло.

Остаток предполуденного времени я занимался тем, что подметал в саду опавшие листья. Я любил мелкую работу в саду, потому что любил землю, особенно осенью, когда она пахнет сыростью и грустью…

В половине первого мы пообедали вдвоем, и за десертом Глория сказала Маринетте, что та, вопреки обычному порядку, может провести остаток воскресенья, как ей заблагорассудится.

Итак, после ухода служанки мы остались вдвоем. Одни в этом огромном уютном доме. По телевидению транслировали футбольный матч, который меня абсолютно не интересовал, но который мы смотрели, потому что это позволяло нам находиться рядом и молчать, думая о своем… Я специально не отходил от Глории ни на шаг с того момента, как ей в руки попало мое письмо, и с удовлетворением замечал, что она стала нервничать по мере того, как шло время. Я ни на минуту не забывал о том обещании, что она дала своему любовнику Норману, — позвонить после обеда и сообщить о времени моего возвращения. Он, должно быть, не отходит от телефона и томится в ожидании! Ха, это меня забавляло… Уголком глаза я следил за Глорией. Я видел, как переплетались ее пальцы и подрагивали губы. Она изнемогала от желания броситься к телефону и сообщить своему хахалю две очень плохие новости: что я раньше времени вернулся с охоты, и что кто-то послал ей письмо и шантажирует… Честно говоря, я наслаждался… Приятно было наблюдать, как в ней нарастает беспокойство… Чувствовать, как нетерпение сжигает все ее существо. Внезапно она встала.

— Ты куда? — вежливо спросил я ее.

Она вздрогнула.

— Извини, — сказала она, — но ты знаешь, футбол не для меня… Лучше прогуляться по саду, телевидение порой действует мне на нервы, и у меня от него болит голова.

Я встал и выключил телевизор.

— Ты права, дорогая, мне и самому этот матч кажется скучным. Пойдем погуляем…

Она повернулась ко мне спиной, и я понял, что ей пришлось эту мою пилюлю проглотить. Но теперь ее беспокойство граничило с безумием. Жесты ее стали резкими, и когда я глядел на нее, она мне уже не улыбалась. Наконец-то она перестала играть, маска свалилась с ее лица!

Мы вышли в сад. Капли дождя падали на голые ветки каштанов. Я обнял ее за талию, как делал обычно во время прогулок вдвоем, и старался подстроиться под ее шаг. Она вся дрожала и, судя по всему, искала предлог возвратиться в дом. Но — парадокс! — женщины, столь искушенные во лжи, не могут в подобных ситуациях ничего придумать. Сердце ее колотилось, и она все время подносила руку к груди, пытаясь сдержать это безумное биение.

— Ты ничего мне не рассказываешь, — ласково сказал я.

Теперь наступил мой черед дергать за веревочки. Я ощущал себя всемогущим, поскольку мог диктовать правила этой дьявольской игры.

— Я плохо себя чувствую.

— Ты простыла?

— Может быть… Пойду-ка прилягу ненадолго, если ты не против…

Я осмелился заметить:

— Со мной?..

На этот раз она улыбнулась.

— Нет, шалун, для начала одна… А вот когда голова моя не будет больше болеть, ты придешь и ляжешь рядышком…

Я разгадал ее маленькую хитрость. В спальне у нас стоял дополнительный телефонный аппарат с длинным шнуром, позволявшим разгуливать по всей комнате. Глория собиралась, похоже, запереться в ванной комнате и всласть наговориться со своим блондином. Я улыбнулся, поскольку знал, что аппарат в спальне зависел от аппарата в гостиной. Там, внизу, предусмотрена розетка для включения того, дополнительного. Но вот основной аппарат от верхнего не зависел. Глория поцеловала меня и скрылась в доме. Я подождал, пока она поднималась по лестнице, затем словно молния бросился в гостиную. Так и есть, я не ошибся в своих предположениях. Прежде чем подняться в спальню, эта шлюха включила в розетку шнур дополнительного аппарата. Резким жестом я выдернул вилку и уселся в кресло, спокойно поглядывая на телефон. Я был уверен, что Глория вот-вот спустится, убедившись, что аппарат в спальне отключен. И действительно, вскоре она появилась на лестнице. Глубокая морщина пересекала ее лоб. Проходя мимо злополучной розетки, она не удержалась и бросила на нее мимолетный взгляд…

Я поднял голову.

— Тебе плохо, дорогая? — поинтересовался я.

Она ответила не сразу. Через мгновение раздался ее мертвый голос:

— Я услышала шум и подумала… Ведь ты хотел прогуляться…

Пожав плечами, я сказал:

— Дождь идет… Я заказал разговор с Берже, хочу узнать, как у него дела. А то ведь могу и забыть.

— И что, все не дают? — спросила она.

— Ты знаешь, междугородная станция ответила, что на линии с Монтаржи неполадки… Уж если в воскресенье у них проблемы, когда же можно дозвониться!

Она покачала головой. Что-то изменилось в ней, она действительно казалась больной… Медленно развернувшись, она побрела назад в спальню. Я услышал, как хлопнула дверь наверху, но на ключ она ее не закрыла.

Я все больше и больше чувствовал себя сильным мужчиной. Я прекрасно понимал, что все это мелко и низко с моей стороны, что это не лучший выход из создавшегося положения, я поступаю по-мальчишески глупо. Я понимал, что понемногу деградирую, но, как говорится, цель оправдывала средства. Я попытался заставить себя читать газету, но буквы плясали перед глазами. С момента составления этого дурацкого утреннего письма любая газета казалась мне набором слов и буквосочетаний для подобных упражнений. Внезапно раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал мужской голос:

— Алло?

Я не узнал его, но был уверен, что это звонит ОН… Там, в своей квартире на бульваре Инвалидов, он умирал от нетерпения и не смог удержаться от соблазна. Он все же рискнул и позвонил ей. Боже мой, как он, должно быть, истосковался! Мысли о ней мучили его, как навязчивая идея. Я не стал отвечать и тихонько положил трубку. Наверняка он подумает, что ошибся номером, и позвонит снова. Я быстро подключил аппарат спальни и потихоньку поднялся… Звонок раздался, когда я был уже у дверей.

Глория одетая лежала на кровати, заложив руки за голову, и, казалось, была погружена в сон. Увидев, что я вхожу в спальню, она нахмурилась.

— Ты позволишь? — спросил я, растягиваясь рядом с ней на белом кожаном покрывале. Она машинально улыбнулась той улыбкой, с которой обычно отвечают на вежливые вопросы незнакомых людей. И тут раздался звонок.