Юмор в науке, в истории и в жизни - Александр Журавлев

Через год плановая работа была закончена. В конце декабря заведующий лабораторией подписал пухлый том представленных Неувертовым протоколов и тоненькую, аккуратно напечатанную инструкцию о практическом внедрении метода обследования больных с помощью дефектоскопа.

Коля отправил материалы в главк и, удовлетворенный, опустился на стул. Скелет, неся службу, исправно стоял на месте. Теперь эта деталь была ни к чему. Через стол Коля небрежно пнул скелет ногой. Биологический объект упал со страшным грохотом.

Перегнувшись, Коля с ужасом увидел на полу вместо костей куски гипса и связывающие их массивные металлические прутья.

По недостатку опыта и биологического образования Неувертов не уточнил в заявке артикул или ГОСТ требуемого скелета и получил первосортное учебное пособие из гипса и железа.

Выяснился недостаток и у тулия. Быстро он распадается: период его полураспада равен 127 дням. Так что через год от интенсивности его излучения только одна восьмая часть остается. Не нравится все это врачам, и работают они по старинке с рентгеном. Так что, если нет другого выхода, надо идти в тот, который есть.

Кого премировать

Биофизика – это необходимость и в то же время будущее. Впрочем, философы всегда утверждали, что будущее – это и есть необходимость.

Биофизика – это древняя наука. Она особенно быстро развилась после того, как В. И. Ленин в 1920 году, подписал Указ о создании в Москве первого в мире Института биофизики и первым его директором утвердил академика П. П. Лазарева.

Теперь ее развитие будет еще более бурным, ибо эта наука должна обеспечить не только защиту жизни в космосе от злых космических лучей, но и создать комфортабельные условия при скоростях, близких к скорости света, при температурах, близких к температуре абсолютного нуля, да еще в безвоздушном пространстве и в условиях невесомости.

Однако излучения остаются, пожалуй, самым опасным врагом жизни в космосе, и проблема защиты от радиоактивных излучений является животрепещущей даже при температуре, близкой к температуре абсолютного нуля.

Быть биофизиком непросто. Для того чтобы управляться с радиоактивными источниками, надо знать физику; чтобы изучать, как эти излучения влияют на животных, нужно знать биологию и медицину, и, поскольку при облучении в организме происходят различные химические реакции, тут уж без глубоких знаний химии не обойтись.

Однако известно, что научный сотрудник, как правило, начинает самостоятельно работать через 5–6 лет после окончания института.

Если учесть, что в институте или университете он учится тоже 5–6 лет, то срок для созревания научного деятеля получается приличный.

А время не ждет. И вот для решения проблемы защиты жизни от радиоактивных излучении в одном институте создали комплексного биофизика – группу из трех человек – химика Белоносова, биолога Адовой и физика Кравича.

Распределение обязанностей было таким: Белоносов давал рабочие гипотезы и препараты, Адова проверяла их на животных, а Кравич подводил под эксперимент теоретическую базу.

Работа шла следующим образом: Белоносов, стараясь синтезировать как можно больше препаратов, день и ночь вдыхал недозволенные количества зловредных паров, старательно обходя спасательные требования техники безопасности.

Адова самоотверженно колола мышей, крыс, кошек, кроликов и собак, облучала их дозами в 100 раз большими, чем они могут получить в космосе, и, стараясь извлечь более достоверные данные о защитном действий препаратов на большем количестве животных, в несметном количестве превращала их в трупы.

Кравич спокойно сидел в теплом светлом зале, наполненном ровным гудением трансформаторов и слабым попискиванием индикаторных ламп. Он поворачивал рукоятки управления послушной электронно-вычислительной машины.

Результаты недельных трудов своих коллег он обрабатывал за 30–40 минут, а если они делали слишком много, Кравич переводил ручку регулятора скорости счета с отметки «1» на отметку «10» и тогда справлялся с этой работой за 5–6 минут.

С теорией дело обстояло сложнее. Биологическая теория билась с электронной техникой по 12 часов в сутки, как равный с равным, и перевеса ни одна из сторон не имела.

Тем не менее препарат? 201, синтезированный Белоносовым, внезапно стал защищать животных, причем лучше, чем все известные препараты. Почти половина обреченных животных выживала.

Но теоретическую базу под него подвести не удалось. Действие препарата? 201 не укладывалось ни в одну из известных теорий защиты. По всем прочим показателям, рассчитанным на электронно-счетной машине, данный препарат был достаточно инертным соединением. Приходилось прямо на ходу создавать основы для новой теории.

Несмотря на то что теория еще не созрела, препарат № 201 был единогласно принят коллегией Министерства здравоохранения на вооружение отечественной медицины.

Благодарственный приказ состоял из классических выражений. Отдавая дань пережиткам прошлого и для более полного соединения личных интересов с государственными, исследователей премировали.

Самую крупную сумму вручили физику-теоретику Кравичу. Случилось это потому, что в секретариате при перепечатывании приказа порядок авторов перепутали.

И правильно, надо сказать, сделали. Ведь теория без солидной экономической поддержки совсем зачахнуть может.

Кванты нашлись в 1961 году в печени и в сыворотке крови

Куда делись кванты в живом организме, особенно в организме животных и человека? Ведь не могут они на Земле где-нибудь вот взять и исчезнуть.

Из физики мы уже с седьмого класса знаем, что все на Земле состоит из 4 типов элементарных частиц: протонов и нейтронов в ядрах атомов; электронов, которые по Н. Бору вращаются вокруг ядра, как Земля вокруг Солнца; и квантов, которые то влетают в атом, переводя его в активное электронно-возбужденное состояние, то вылетают из него, как свет из Солнца.

Животное электричество открыл еще Гальвани в 1791 году. С тех пор потоки электронов, биотоки, и то, что они создают, биопотенциалы, так хорошо изучили, что и в практику внедрили. Теперь вам в любой клинике электрокардиограмму сразу сделают, а если захотите, и электроэнцефалограмму, и еще многое другое, что эти электроны в организме создают, например, рН, РОЭ…

А вот квантов в организме животных до 1961 года никто увидеть не мог, хотя все знали, что они есть, просто они должны были быть.

Такое положение не устраивало ни мыслителей, ни экспериментаторов. Еще Сванатан Свифт описывал мыслителя, который упорно пытался получить свет из огурца.

Размышляя на тему, куда деваются кванты, поглощенные растениями при фотосинтезе, после того как мы эти растения съедим, К. А. Тимирязев писал, что, возможно, в данный момент эти кванты «играют» в нашем мозгу.

Из мыслителей особенно удачливым оказался Александр Гурвич. Он мыслил логично и научно, правда, позже оказалось, что не биологично.

Он исходил из того, что основа жизни, белки, поглощают ультрафиолетовое (УФ) излучение при длинах волн 180, 220 и 280 нанометров (нм). И он смело объявил: раз белки, а значит, и живые клетки, поглощают УФ, они его и излучают в области 160–280 нанометров (1 нанометр = 10-9 метра).

Чтобы привлечь внимание к этому своему теоретическому заключению, он создал «Митогенетическую гипотезу», которая сводилась к следующему: живая клетка – ее белки – поглощают УФ в области 160–280 нм и за счет энергии этого УФ тут же делятся, т. е. происходит митоз. Процесс, по А. Г. Гурвичу, должен быть обратимым. В момент деления живая клетка излучает обратно УФ – митогенетическое излучение с Λ = 60–280 нм. Лучше других клеток делились, почковались дрожжи и клетки корней – проростков лука и других растений.

Гипотеза оказалась столь заманчивой, что определять УФ-митогенетическое излучение субъективным визуальным наблюдением по числу отпочковавшихся дрожжей и скорости роста корней бросились тысячи исследователей. И тут они разделились на 2 партии.

У тех, которые верили в гипотезу, дрожжи под влиянием УФ-облучения почковались быстрее. У тех, кто считал почки объективно, ускорения-почкования не было. В общем, все пришли к выводу, что УФ-излучение надо измерять объективными физическими методами, а это и не получалось: методы были недостаточно чувствительными.

Из экспериментаторов следует упомянуть А. П. Чехова, который, по описанию А. М. Горького, долго и упорно пытался поймать солнечный луч, накрывая солнечный «зайчик» шляпой.

Но тут в 1950-е годы наша промышленность начала выпускать чувствительные приемники – датчики ультрафиолетового и видимого излучения – фотоэлектронные умножители (ФЭУ). Улавливать очень слабые световые потоки ФЭУ мешали его собственные тепловые шумы. Чтобы избавиться от этих тепловых шумов, многочисленные исследователи стали охлаждать ФЭУ, помещая их в сосуды Дюара с жидким азотом, т. е. при температуре до -193 oС. Конечно, при такой низкой температуре все тепловые шумы исчезли и перестали мешать измерять внешний свет.