Брак по-тиквийски 6. Жизнь после смерти (СИ) - Натали Р.

Маэдо поднял глаза и встретился взглядом со своей юной копией.

— Зохен, — вымолвил он.

— Сам ты зохен, — отозвалось дитя. — А я милая девочка.

И так это прозвучало похоже на Терезу, что он рассмеялся.

— Госпожа Ильтен просила передать вам, генерал Маэдо, что это Аннет, ваша дочь.

Мог бы и не говорить. Какие тут сомнения?

— Поедешь со мной на Т1, Аннет? — спросил он.

— Конечно, — подтвердила маленькая зохенка. — Куда ты теперь от меня денешься?

И он снова засмеялся. И хлопнул ее по ладошке:

— Заметано!

Два сапога пара, подумал Руани. Госпожа Ильтен порой употребляла это выражение, но только теперь он до конца понял его суть.

— Смотри, не забудь мою сумку, — деловито сказала Аннет. — А ты заныкают, знаю я их. Там мои вещи и деньги.

— Деньги? — Он удивленно заглянул в сумку. — Ни хрена себе!

— Это тебе. Мама сказала, чтобы ты их потратил на мое образование. Я здесь в школу ходила, если что. Программировать люблю.

Маэдо восхищенно покачал головой. Умеет же Тереза озадачить! Даже после смерти. Думай теперь, как пристроить это чудо в школу. А еще думай, как знакомить Аннет с Фел. И как сложатся их отношения: девчонка явно не из тех, что хорошо кушают и тепло одеваются на радость нянькам. Будет забавно посмотреть, и в их противостоянии он поставит точно не на жену.

Они перебрасывались поддевками всю дорогу, и Маэдо это нравилось. Словно перчинка после того, как объешься сладостями. А когда они уже шли пешком к дому, и вокруг не было ни людей, ни машин, Аннет посерьезнела.

— Скажи, ты правда мой настоящий папа?

— Ясное дело, правда. — Ему стало немного неловко, и он добавил: — Ты не думай, я твоего первого папу не обманывал. И никто из нас не виноват, что мы оба маму любили. Любовь — такая сложная штука… Подрастешь — узнаешь.

Девчонка хмыкнула. Прямо как Тереза, до слез. И приостановилась, заставив его оглянуться.

— Тогда я тебе скажу одну вещь, которую ты не должен открывать никому. А лучше сразу забудь. Клянешься? Любовью своей поклянись.

— Клянусь, — искренне произнес он, хоть и не верил в то, что тайна малявки представляет интерес для кого-то, кроме нее. У детей вечно какие-то глупые секреты.

— Мама не умерла, — сказала Аннет.

— Что?! Послушай, не надо…

— Это ты послушай меня, папа, — настойчиво проговорила она. — Мама разрешила тебе узнать, если ты еще помнишь о своей любви и грустишь. Не грусти, не о чем. Мама жива, и она позаботится о себе так, как считает нужным. А не так, как хотелось бы государству. Это ее слова.

— Но я видел своими глазами…

— Решай сам, чему верить. Мама умеет водить машину.

В самом деле! Именно это не давало ему покоя. Как она могла вылететь с дороги? Неужели малявка права?

— Как? — выдавил он.

— Неважно, — отрезала она с совсем не детской интонацией. — Не спрашивай о подробностях и не ищи ее. Она умерла для всех. Я сказала тебе лишь ради того, чтобы ты не горевал. У нее все будет хорошо.

И он поверил. На слово, без задокументированных свидетельств, без вещественных доказательств. Поверил девочке, наверняка жуткой фантазерке, в то, что противоречило очевидному. Потому что знал Терезу, и это было на нее похоже — выкинуть нечто неожиданное, абсолютно нереальное.

Он улыбнулся, обнял дочку и шепнул ей:

— Спасибо.

Микроавтобус службы охраны безопасности въехал в дачный поселок и двинулся по неширокой улице, задевая придорожные кусты и нависающие ветви деревьев, с которых срывались капли. Лужи до сих пор не просохли. Еще три весны назад после такого ливня проехать в Риаведи было бы невозможно, колею размывало даже обычным дождем. Это госпожа Ильтен, которой надоело выталкивать забуксовавшую машину, закатила скандал в тильгримском муниципалитете. До того момента администрация еще не имела счастья общаться с госпожой Ильтен, и она произвела неизгладимое впечатление. Дорогу заасфальтировали в рекордные сроки. Не слишком качественно, поскольку быстро, но теперь зимние визиты в поселок перестали представлять проблему.

Микроавтобус подкатил к воротам дачи номер 12. Водитель выключил двигатель. Ортнер вылез наружу, стараясь не наступить в грязь, за ним — Гьюл. Старший командир Салве помог выйти Руани — не то чтобы начальник сам не мог, а чисто из соображений субординации.

Дом казался осиротевшим. Впрочем, почему казался? Когда они закончат с делами, младший командир Рикер опечатает дом и ворота, ведь у Ильтенов не осталось наследников. Ноккэмский коллега, высший командир Руани, обмолвился Ортнеру, что младшую дочь увез генерал Маэдо. Старшая, как он сам знал, давно замужем на Т1. Да и будь девочки здесь, они не в счет, им не владеть имуществом.

На подвале висел замок, и Ортнер подозвал Рикера с отмычкой. Нет смысла оставлять будущим покупателям дома то, что они, может быть, не оценят. Гьюл открыл молнию на большой сумке, и Ортнер принялся грузить в нее банки с вареньями и соленьями.

Тереза наблюдала за визитерами из-за кустов. Руани топтался напротив красноглазой железной скульптуры, явно стараясь справиться с накатившей слабостью в коленях — ноккэмец приехал сюда впервые и еще не был знаком с Пушком. Заместитель почтительно придерживал его под руку и что-то тихо говорил — Тереза не могла расслышать слов, опасаясь подойти ближе.

Из подвала появились следователи, груженые позвякивающими сумками. Ах они, гады! Пользуясь ее отсутствием, выгребли ее запасы. Она уже забрала из дома то, что дорого сердцу: синий мохнатый ковер из спальни, подушку на стул из золотистой кожи дракона, подстреленного прошлым летом, детские рисунки… Ружье пришлось оставить, хоть душа и болела о нем: оно зарегистрировано, его будут искать, конфискуют и продадут. Банки она начала перетаскивать, но они тяжелые, за раз много не унесешь, а она все еще не вернулась в форму. Не успела. Не подумала, что эти уроды так быстро явятся прибрать то, что плохо лежит. Мародеры проклятые! Тереза заскрипела зубами. И сделать ничего нельзя, коли желаешь сохранить свою тайну.

Младший мент вышел из дома с ружьем в чехле. Она подавила вздох.

Ортнер и Гьюл, с натугой таща сумки, направились к машине. Тереза чуть пригнулась и затаила дыхание. Руани-то и лужу под ногой не заметит, а следаки внимательные. Помстится им, что веточка не под тем углом торчит или цвет листвы не тот… Нет уж, лучше не рисковать и не показываться им на глаза.

Поставив сумки у микроавтобуса, они открыли заднюю дверь и вытащили какой-то продолговатый мешок и две лопаты. Но копать не стали, вручили сопровождающим. Некоторое время спорили, ходя по двору туда-сюда. Наконец, остановились возле скульптуры, ткнули пальцем подчиненным с лопатами: вот здесь.

Ортнер сам позвонил Руани, спросил, можно ли забрать тело. Госпожа Ильтен должна покоиться тут, в Риаведи, в поселке, который любила больше города. В своем дворе. И лучше всего — рядом с этой металлической конструкцией, к которой питала необъяснимую слабость и называла произведением искусства. Руани дал добро, но поставил условие: пусть его возьмут с собой. Теперь они стояли вместе над опущенным в выкопанную яму телом, завернутым в мешок, и молчали об одном и том же. Больше никогда не будет, как прежде.

Ортнер махнул рукой младшим с лопатами. Они отсалютовали и принялись закидывать могилу землей.

— Надо цветов сверху положить, — промолвил Гьюл. — Она цветы любила. И дочке своей на холмик всегда цветы клала. Пойду, нарву.

Да ведь это меня хоронят, осенило Терезу. В мешке — ее тело. Гьюл приволок охапку красных цветов, водрузил на зарытую могилу. Ортнер украдкой смахнул слезу. Тереза растаяла. Ладно, пускай лопают ее варенье и консервы да поминают. Эх, они же не знают, что такое поминки. Ну, значит, так сожрут. И еще раз добром ее вспомнят.

Рикер принес большие казенные замки, повесил на ворота, главный вход и подвал. Всё, теперь это чужой дом. Обидно, но следовало ожидать.