На языке пламени - Виктор Каннинг

– Иногда я позволяю тебе издеваться над собой, – ответил Гримстер. – По старой дружбе.

– Да еще потому, что старые друзья дают иногда взаймы.

Гаррисон допил виски, поднялся, налил еще. Отсалютовав стаканом Гримстеру, он подумал: «Вот единственный человек на свете, которого я люблю и понимаю, которым восхищаюсь… Почему же я издеваюсь над ним, снова и снова мучаю, прямо со дня гибели Вальды? За деньги, что мне предложили? Да, но далеко не только из-за них. Я так его люблю, что хочу уничтожить? Глупости на почве психологии. А может быть, потому, что Гримстер – недосягаемый рыцарь без страха и упрека, живой укор мне, Гаррисону, ведь я так и остался браконьером, наемником, никому не нужным посредником, скитальцем без роду и племени, вынужденным ставить под удар одиночество и несчастья других?»

Гаррисон залпом осушил стакан виски и, взглянув на часы, сказал:

– Мне пора. Через час прямо в постельке меня будет ждать одна вдовушка. Если вдруг захочешь переметнуться и загрести мешок юаней, песо, динаров, долларов или еще чего – звони. Я покажу тебе массу благодарственных писем от тех, кто так уже сделал и теперь живет, не тужит. Привет, Джонни.

Когда он ушел, Гримстер выключил магнитофон, встроенный в сиденье кресла. Утром он обязательно передаст кассету Копплстоуну. На Гаррисона в Ведомстве была заведена целая фонотека. Гримстер сам об этом позаботился. Он всем хотел показать, что ничего не скрывает. Если Ведомство не виновато, обе стороны будут доверять друг другу, если виновато, рано или поздно оно чем-нибудь себя выдаст, и тогда…

Он достал сигару, раскурил ее и подумал без всякого интереса: «Когда же это началось?»

В один прекрасный день Гримстер набрался достаточно любопытства и жизненного опыта, чтобы задуматься о своем якобы умершем отце. К этому времени ему стало ясно, что у матери, горничной в богатой йоркширской семье, не должно хватать денег на его образование. Как не могло хватать их на няню, повара и прислугу. Тогда Гримстер втайне от матери узнал все, что хотел. Он обыскал комод (подобрать ключи было просто), несколько месяцев задавал матери невинные на первый взгляд вопросы, подмечал противоречия в ответах, буквально допрашивал ее, хотя она об этом не догадывалась, – так и выяснилось, что он незаконнорожденный. Боже мой, зачем ему это понадобилось? Наплевать ему было на собственное происхождение.

Мать считала себя великой грешницей. И теперь, в редкие встречи с ней, ему иногда хотелось обнять ее и сказать: «Забудем все».

Именно тогда впервые проявилась его склонность к раскрытию тайн и способность незаметно выведать у человека правду. Первой раскрытой тайной оказалось собственное происхождение. К шестнадцати годам он тал на этот счет все, кроме имени отца, а мать ни о чем и не подозревала. Недостающие мелочи Гримстеру подсказали воображение и жизненный опыт.

Его будущую мать, тогда восемнадцатилетнюю горничную, соблазнил молодой сын хозяина дома, где она прислуживала. О ней и ее сыне заботились. Отец тайно посылал им деньги, чувство вины или гордости заставило его устроить мальчика в Веллингтон, обеспечивать ему хороший отдых во время каникул – с рыбалкой, верховой ездой и охотой, сделать его настоящим джентльменом пусть сомнительного происхождения. После службы в армии он без труда попал в Ведомство, и через месяц оно стало его первой любовью. Своего неизвестного отца он понимал – и только. Себя не жалел никогда. Такой привычки у него просто не было, жалость к себе не проснулась даже тогда, когда за несколько дней до свадьбы ему сообщили о гибели Вальды. Он уничтожил ее фотографии, письма, все, связанное с нею. Он не желал ничем напоминать себе о Вальде, скорбь заменил стальной верой в то, что наступит момент истины, правда откроется и позволит ему действовать.

Он считал себя приятным мужчиной, но твердым и безжалостным, полностью владел собой и лишь иногда, в интересах работы или своих собственных, выказывал Гаррисону чувства, каких вовсе не испытывал, подзуживал его и ждал дня, когда неопровержимые улики позволят ему свершить возмездие.

Тогда Джон Гримстер станет самым опасным из зверей, человеком, одержимым превосходно продуманной навязчивой идеей.

Сэр Джон Мейзерфилд знал об этой идее и в какой-то мере ей даже сочувствовал – она явилась следствием одной из считанных ошибок Ведомства. Каждому в этой организации было известно, что все ее агенты немного ненормальны. Нормальному человеку там не удержаться. Ненормальны сами требования Ведомства. Они, хотя и считались необходимыми, были бесчеловечны, что никогда открыто не признавалось. Ведомство существовало и должно было существовать, однако существовал и официальный заговор его непризнания, запутанная шарада для маскировки его истинных целей – насилия и предательства. Больше всего сэр Джон страдал оттого (впрочем, об этом никто не знал), что блестящая военная карьера по иронии судьбы привела его на пост главы Ведомства, сделала укротителем, по жестокости, коварству и вероломству не уступающим хищникам из собственного вольера. А Гримстер, так тот вообще словно тигр на арене – к нему не повернись спиной ни на миг. Однако он ведет себя лучше остальных, само Ведомство пока может гордиться им, но уже скоро (сэр Джон уверен в этом) нервная нагрузка потребует разрядки и тигра придется остановить.

А сейчас сэр Джон, время от времени улыбаясь, инструктирует Гримстера, и августовское солнце устремляет свои лучи в окно, что возвышается над рекой, они касаются стоящей на столе серебряной рамки с фотографией жены и двух сыновей главы Ведомства.

– Диллинг заключил с нами сделку на продажу собственного изобретения, – говорит он. – Смысл его вас не касается. Его описание вместе с результатами исследований состоит из двадцати с лишним страниц. Лично я считаю, что в них может быть и просто чушь. Наша задача найти бумаги и выяснить, стоят ли они чего-нибудь. Дело в том, что за день до смерти Диллинг на свой страх и риск спрятал их. Это произошло двадцать седьмого февраля нынешнего года. Девушку, Лили Стивенс, он, вероятно, брал с собой. Точно известно, что в тот день поздно вечером они вернулись домой вместе. Как выполнить задачу, вы знаете не хуже меня. Вы с девушкой уже встречались, так что должны были уже подумать об этом. Жду от вас донесений. Дело несложное, хотя одна небольшая заминка уже есть.

Гримстер рассматривает сигарету, которую сэр Джон держит точно над серединой пепельницы и аккуратно стряхивает туда пепел.

– Что, кто-то нас опередил?

Поведение этого красивого умного парня сэру Джону по душе, но он не подает виду. Жаль, что по ошибке они испортили такого зверя.

– Да. Когда ее нашли, наш парижский агент спросил, что она делала за день до смерти Диллинга. Она ответила, что провела весь день вместе с ним, никто никуда не уезжал. Мы знаем – это ложь. А что скажете вы?

Гримстер улыбнулся. Он прекрасно понимал этот тайный язык, где все говорилось без слов, все подразумевалось. Сэр Джон никак не отреагировал на догадку Гримстера, не извинился за то, что до поры скрыл противоречие от него. Все как всегда.

– Не думаю, чтобы она стала запираться, – ответил Гримстер. – Если предложить ей тысячу фунтов за правду, она расскажет все. Впрочем, не исключено, что день прошел именно так, как она говорит. Кто следил за домом? – спросил Гримстер, хотя знал, что сэр Джон не назовет имя.

– Мы допросили его. Он потерял их утром…

– А потом насочинял в отчете?

– Да. Но он видел, как они вернулись ночью.

– Интересно.

– По-моему, мы недооцениваем эту мисс Стивенс. Торопить Лили не надо, лучше побольше узнать о ее связи с Диллингом. Копайте глубже. Совершенно очевидно, что она лжет. Я хочу знать, почему, да и вообще мне нужна правда об этом деле. А главное, нужны бумаги – даже если они окажутся бесполезными. Сообщите мне, если вам что-нибудь понадобится. Делайте с девушкой что хотите.

Сэр Джон поднялся, подошел к окну, оглядел людской водоворот внизу, на тротуаре набережной, серые спинки чаек, копавшихся на противоположном южном берегу Темзы в оставшейся после отлива грязи. Стоя спиной к Гримстеру, он сказал:

– Копплстоун говорит, сегодня вы принесли новую кассету с речами Гаррисона.

– Принес. Он все еще пытается сделать из меня кандидата в перебежчики. Прослушав запись, вы поймете, что он знает о моем задании. Мне нравится Гаррисон, хотя он и бывает назойлив. Особенно когда заявляет, что Вальда погибла не случайно.

Сэр Джон повернулся и утвердительно кивнул.

– Настойчивость – вот что главное. Капля камень точит. У Гаррисона неплохой подход. Если его неуклюжая опека станет вас утомлять, дайте мне знать.

– Пусть еще поживет, – рассмеялся Гримстер. – В Веллингтоне он был моим лучшим другом. Я к нему неравнодушен. К тому же, рано или поздно он нам пригодится.

Глядя на сэра Джона, Гримстер, помимо словесного, вел с ним мысленный разговор: «Ты знаешь, скотина, где скрывается истина о Вальде. Ты понимаешь, что мы сейчас разыгрываем целое представление, поминутно меняем маски и костюмы. Но когда-нибудь обнаженная правда встанет между нами, и горе тебе, если она окажется похожей на измышления Гаррисона, потому что тогда спор между нами разрешится мгновенно и безжалостно».