Ржавое золото. Детектив - Сергей Росстальной

Сильный приступ голода, снова помутил его разум. Как хочется есть. Есть, и больше ничего не надо. Даже свободы…

Как это бывает у сильно голодных, он надеялся, что, чудесным образом здесь где-то затерялась корочка хлеба. Он пополз по камере, и, в конце концов, приполз к саркофагу. В отличие от того голодного, который только надеется найти кроху еды, Гришка точно знал, что он здесь найдёт. Под его руками оказалось тело мальчика. Вот его костлявая рука. Предплечье… Гришкины зубы вонзились в остывшее мясо, прокусив кожу.

…Гришка снова возвратился к своей плите. Во рту отвратительный вкус. Даже голод – лучшая приправа к любой пище – не улучшил его. Он ел руку мальчика в одном месте, пока не добрался до кости.

Борьба с плитой продолжилась. Он качал её во все стороны, в какие только было возможно, и плита потихоньку меняла своё положение. Но Гришка в темноте не мог этого замечать и ему все усилия казались бессмысленными. Он всё время хотел бросить это мучительное занятие, но стоило ему остановиться, как темнота начинала осязаемо облапывать его своими щупальцами, и ужас прошибал его как электричеством, и он снова, из последних сил, бросался на плиту, и возился с ней, словно бежал от этой темноты. Тогда темнота как бы расступалась вокруг него – у Гришки создавалось впечатление, что он видит – видит руками. И он снова и снова бессмысленно раскачивал плиту и ползал по ней. В один из моментов расслабления, когда ужас не успел охватить его, он опять заснул.

После сна, потерянные силы снова заставили его искать еду. Его сон и сном назвать невозможно – какой-то провал в бездну. Находясь в этой чудовищной темноте, он словно всё время был во сне. Ему снился этот незримый кошмар. Поэтому к своей прежней пище, брошенной у саркофага, он возвращался без содрогания и протеста. Ведь это же сон.

Первой он нашёл сухую руку мумии. Трогать мальчика он… постеснялся. Странная и единственная эмоция, которая возникла у него в этих безумных обстоятельствах – ему стало неловко перед мёртвым мальчиком. Он ведь откусил от него кусочек. И тот не возражал. Наверное, не надо злоупотреблять… Это был сброд мыслей выжившего из ума человека. Гришка откусил несколько кусков тысячелетнего мяса мумии. Оно было, как сухое дерево. Вкуса он не чувствовал. Его язык уже не интересовал никакой вкус. Превыше всего был голод. Древняя мертвечина не разжёвывалась и застревала в горле, у него заболели челюсти. Он отбросил руку мумии в сторону, и начал усиленно проглатывать откушенные куски. Это было мучительно…

Извиваясь, как червь, пытаясь такими движениями протолкнуть внутри себя застрявшую падаль, Гришка приполз обратно к плите. Он снова принялся делать одно и тоже, повторяя это бесчисленное множество раз – расшатывать плиту и просовывать руку в щель между плитой и стеной, – он качался на плите, как маятник, потом ложился на неё, и засовывал в щель руку по самое плечё, потом снова качался, и снова лез в щель…

Вскоре он мог уже втиснуться в этот провал не только по плечо, но и по самую лопатку, упираясь в стену головой – плита значительно выдвинулась из-под стены и щель стала шире, да и сам Гришка сделался тоньше. Потом в щель поместилась и голова. Но Гришка в тот момент не понял и не осознал этого. Голод в желудке отозвался тупой болью, его сверлила окаменевшая мертвечина, и он, ударяясь головой о камни, стал выбираться из щели обратно, чтобы опять вернуться к недоеденной мумии. Он снова грыз сухое мясо, но уже не смог откусить ни кусочка – предыдущий «обед» не дал ему никаких сил, это был просто неперевариваемый мусор.

Он возвращался к своей дыре в полу, и, с каждым разом проваливался в неё всё больше и больше. Однажды он не смог вылезти из неё обратно, потому что торчал в ней уже по пояс, и у него не хватило сил вытащить себя оттуда. Ничего не понимая, Гришка стал двигаться туда, куда легче, то есть вниз, в щель. О своей цели – выбраться на свободу, из могилы – он уже забыл; то, что он делал, он делал автоматически, лишь бы делать, чтобы чувствовать себя живым. Теперь он оказался в каменной трещине, весь, полностью, вниз головой, и обратного пути уже не было. Слабо шевелясь, он постепенно проваливался вниз. Камни, между которыми он просачивался, терли и били его, иногда он резко проваливался вниз на фут, на два, и больно ударялся своими костями. Ему казалось, что он попал в глотку дьяволу, и тот проглатывает его, давясь, точно так же, как Гришка давился кусками мумии. Сам он стал земляным червём, самым настоящим. Он весь сросся с этой землёй, она набилась во все его поры. Он даже не замечал, как иногда ел каменную крошку… Глаза его теперь вообще ничего не видели, даже фантомные образы разверзающихся огненных пастей, как это было раньше. Он вообще не чувствовал, что у него есть глаза.

…Гришка понял, что висит в пустом пространстве. Руки свободно болтались внизу, и ни к чему не прикасались. Он слабо шевельнул всем телом и вдруг стремительно полетел вниз. Тут же сильный удар о камни остановил его падение, а несколько ударов сверху заставили его замереть в обмороке – то были несколько кусков камня, упавшие следом за Гришкой, прямо на него. Когда он очнулся, кругом ощутился простор и удивительная свежесть, от которой Гришка словно опьянел и даже взбодрился. Поверхность под ним была грубая и неровная. Он понял, что находится не в могиле скифского князя, а совершенно в другом месте, и сюда он попал через ту самую дыру, которую раскопал под плитой. Его потухающий разум не испытал от этого никаких эмоций, потому что его тело продолжало мучиться голодом и болью, кругом была всё та же чёрная темнота, и полная тишина. Он с трудом приподнялся и попытался сесть, но тут же упал навзничь. Так он пытался сделать несколько раз, пока его спина вдруг не нашла опору – грубую каменную стену. Оперевшись на неё, Гришка уснул.

Проснулся он оттого, что по его правой руке что-то лезло. Какое-то маленькое тёплое существо тихонько ползло по рукаву его рубашки, поднимаясь к плечу. Гришка шевельнулся, и существо стало спускаться обратно, видимо, испугавшись. Гришка замер, не дыша. Маленькое тёплое тельце оказалось на его ладони… Не задумываясь, он сжал пальцы, и пойманное существо забилось в его руке. Несмотря на слабость, он сжимал пальцы всё сильнее и сильнее, пока не убедился, что зверушка схвачена надёжно. Потом он поднёс её ко рту. Это был маленький крысёнок. Он извивался в его руке, пытаясь вырваться. Тёплый, мягкий… Гришка вонзил в него свои зубы, и принялся есть крысу, даже не дав её умереть. Пожираемый зверь страшно орал, и все крысы, собравшиеся вокруг (Гришка об этом не знал), в ужасе разбежались от этого чудовища.

Он опять потерялся во времени и пространстве, а когда очнулся, с трудом поднялся на ноги и побрёл по бесконечной пустоте, всё время натыкаясь на какие-то каменные стены по бокам.

Долго ли, коротко ли, но впереди вдруг забрезжил слабый свет, впервые увиденный Гришкой, наверное, за вечность. На фоне этого света возникли несколько человеческих фигур, повергших Гришку в немой парализующий ужас, ибо, кроме демонов, он никого больше увидеть не ожидал. Но человеческие фигуры, приблизившись к нему, вдруг издали многоголосый вопль ужаса, и бросились бежать. Гришка тоже шарахнулся от них и снова оказался где-то в непроглядной тьме. Он опять брёл, спотыкаясь и натыкаясь на стены.

Из подземелья он вышел ночью, через какой то забытый проход на поверхность. Место, из которого он выбрался, было лабиринтом подземных каменоломен. Здесь добывали строительный камень сотни лет, и под степью было множество заброшенных и запутанных коридоров. Когда-то давно один из них пробили недалеко от поверхности земли прямо под курганом скифского князя, о чем каменотёсы совершенно не подозревали. Но через сотню с лишним лет, под тяжестью кургана, каменный свод коридора просел, и образовалась та самая трещина, через которую выбрался Гришка из могилы. Упавшая гробовая плита открыла ему этот ход.

Страшный, как смерть, он брёл по степи на полусогнутых ногах. Каждая звезда на небе колола ему глаза, как иголка – свет, от которого он отвык, причинял ему боль. И Гришка шёл с закрытыми глазами, падая иногда на колени, и снова, с трудом поднимаясь. Этот земляной червь шёл совершенно без цели, пытаясь движением притупить боль, которая мучила его изнутри. Бездумно он рвал любую траву на своём пути и запихивал её в рот. Но трава застревала в горле, его желудок был полон землёй и нечистотами. Он жевал траву, выжимая из неё сок, чтобы напиться.

Он кружил по степи, потому что никакой дороги у него не было. Проблески человеческой мысли позволяли ему вспомнить, что было с ним в склепе, в котором он провёл около месяца. Но чем больше он вспоминал об этом, тем меньше оставалось в нём разума. Последняя его искра погасла, когда несчастного рвало землёй с мертвечиной…