Секретная командировка (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

В Записной книжке содержалось масса сведений, необходимых солдату – денежные оклады и штрафы, за что полагается тюрьма, а за что арестантские роты, текст присяги и выдержки из «Науки побеждать», образцы строевых и ружейных приемов, и родословная императора Николая Александровича. Вот, она-то на кой нужна? Для себя я больше полезных сведений не отыскал. Ну, разве что, в разделе «Вооружение и снаряжение» была вписана винтовка «Арисаки». Хм, а это еще что за зверь? Почему русскому солдату выдают, судя по названию, японское оружие?

Было немного обидно, что Владимир не дослужился до прапорщика. Как помню – «вольноперы» имели право сдавать экзамен на офицерский чин, прослужив какое-то время. Ну, мало ли что бывает. Читал биографию Николая Гумилева, ушедшего на фронт вольноопределяющимся, заработавшего два солдатских «егория» и Станислава, но не сдавшего экзамен по болезни. Может, у меня нечто подобное? Пришла пора экзамена, а тут – бац, наступление, лазарет. А может, оно и к лучшему, что Владимир не стал «золотопогонником»? Никому теперь объяснять ничего не надо.

Отложив Записную книжку, достал сложенный вчетверо лист бумаги. Это была справка, выданная лазаретом 109 стрелковой дивизии в том, что «вольноопределяющийся Аксенов Владимир девятнадцати лет от роду, выписан по излечению и направлен по месту жительства». Подпись начальника неразборчива, печать смазана. Дата – пятое ноября одна тысяча семнадцатого года.

Так это что – мне на сегодняшний день всего двадцать лет? Ну, ни хрена себе! А ведь судя по отражению в зеркальце, я выглядел старше. Хотя, сколько лет было нашим ребятам, бравшим Берлин? Мой родной дядька, например, был двадцать шестого года рождения.

В сундучке были еще какие-то сверточки. В шелковый платок была завернута серебряная медаль, на георгиевской ленте, с ликом последнего императора и надписью «За храбрость» на обороте.

Эх, бедный Вовка! Наверняка, лежа в госпитале, представлял себе, как пройдет по родной деревне или по городу Череповцу с серебряной медалью на груди! Идет он такой красивый, а все девки в штабеля укладываются! А теперь вот, медальку с ликом императора и носить зазорно, не поймут. Ладно, если не расстреляют. Кажется, в годы Великой Отечественной разрешили носить награды старой армии, но до этого времени еще ого-го.

Впрочем, а стал бы настоящий фронтовик носить награду? Вспоминается все тот же дядя Володя, ни разу в жизни не надевавший своих медалей. Мои старшие братья признались как-то, что они в детстве играли медалями дядюшки, а куда они делись после игр, не помнили.

Еще сверточек. Тяжелый. Хм. А вот это откуда у нижнего чина, хоть он и вольноопределяющийся «Браунинг М1900»?! Хорошенький такой, компактный, умещается на ладони. И еще две обоймы к нему. Интересно, как в восемнадцатом году с патронами калибра 7,65? У «нагана», сколько я помнил, 7,62, у «товарища Маузера» 7,63. Может, подойдут? Впрочем, нет. Ладно, пусть полежит. Зато понятно, почему Владимир запирал сундучок на замок. Тетушка может сунуть любопытный нос, а тут ствол. Так, вроде бы, в сундучке больше нет ничего интересного. Впрочем, стоп-стоп-стоп. Помнится, в прадедушкином сундучке, в днище был тайничок. Там-то он был уже пустым, а здесь?

Я осторожно сдвинул небольшую панельку, высвобождая нишу, выдолбленную в дощечке. И кто молодец? Я молодец! И Вовка тоже парень не промах. В тайничке обнаружился золотой червонец. Не сказать, что большое богатство, но в мое время, за такой червончик просят тысяч пятьдесят российских рублей. А в восемнадцатом году двадцатого века? Сколько-то он стоит, это точно. Ну, пусть монетка отправляется обратно, где и лежит, на «черный день».

Теперь осталось пересмотреть бумаги, которые я с утра расправил, и сложил в стопку. Увы и ах. Я рассчитывал, что там будут черновые наброски статей, очерков, каких-нибудь корреспонденций, благодаря которым смог бы получить представление о литературном стиле моего э-э «хозяина», о том, на чем он специализировался. Но здесь было иное. На листах (кстати, использовалась оборотная сторона отчетов магазина фирмы «Зингер»), были стихи. Перебрал все бумаги, повздыхал. Впрочем, судите сами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144}) Моя душа упорно ввысь стремится, Она похожа на перо жар-птицы! Моя душа вокруг все выжигает, Но счастья почему-то не поймает.

Или, вот еще такой перл.

А если ты ко мне придешь, То поцелуешь и уйдешь!

Я сам писал нечто подобное лет в четырнадцать, но быстро понял, что стихосложение – это не мое. Писать такое – только бумагу изводить. Хотя, если послушать песни на современной эстраде, тоже может сложиться впечатление, что авторы слов это подростки. И ничего, все слушают.

Значит, можно подвести некоторые итоги. Итак, меня зовут Владимиром Ивановичем Аксеновым, мне двадцать лет, рабоче-крестьянского происхождения (хотя тогда еще говорили, что крестьянского), фронтовик, имею ранение. Еще я закончил учительскую семинарию. Это, как помнится, что-то вроде современного педагогического колледжа. Стало быть, мой Вовка должен работать в начальной школе, учить детей разумному и светлому. Сам-то я, в свое время, закончив педагогический институт, благополучно избежал этой каторги, а тут опять. Ну, было бы хуже, если бы я попал в тело плотника, или типографского рабочего. Чем бы отмазывался? А так, кое-что вспомню.

Теперь, о проблемах. Надо будет «вспоминать» всех друзей и знакомых. Вполне возможно, что встречу и соученика по семинарии, или даже сослуживца. И на контузию надо «валить» осторожно. С одной стороны – какой спрос с контуженного, а с другой – кто его станет принимать всерьез? Но, опять-таки, все к лучшему. Моя задача – сидеть тихонечко, не высовываться, сохраняя свою драгоценную шкурку для вызволения моего сознания и переправки обратно, в тело пятидесятилетнего подполковника, живущего через сто лет. А шкурку лучше сохранять в тишине и покое, не вылезая наверх.

Глава 3. Провинциальная редакция

С утра тетушка причитала, что я отправляюсь на службу в такую рань. Мол, до редакции и идти-то минут пять, если не торопиться. Дескать – чего бы тебе дома не посидеть, чайку не попить. Ну, там попутно еще дверь починить, засов заедать стало. Засов я отремонтировал за две минуты, применив смекалку и полено, вместо молотка (инструменты где-то должны быть, но искать было лень), а потом отправился на новое (или старое, как посмотреть) место службы.

Собственно говоря, я и вышел пораньше, чтобы неспешно обозреть окрестности, наметить пути отхода, если чего. Шучу. Просто хотелось самостоятельно отыскать редакцию, чтобы не выглядеть в глазах тетушки совсем глупо. Но все-таки, я порасспросил тетушку о своих сослуживцах. Ведь делился же я впечатлениями, разве нет? Кое о ком тетка рассказала, мало, но и на том спасибо.

В Череповце мне приходилось бывать несколько раз, по долгу службы. Ну, еще бы! Такого количества промышленных предприятий на душу населения нет нигде, а моей конторе требовалось держать руку на пульсе. Правда, командировки были формальными, так как тутошние коллеги сами прекрасно справлялись, благополучно отлавливая и вражеских агентов, и террористов, и доморощенных придурков, пытавшихся по глупости или по злому умыслу причинить ущерб государству. Вообще, самый обычный российский город, где есть пара-тройка кусочков исторического прошлого, а все остальное застроено современными домами. Все-таки, Череповец, это вам не Владимир, не Вологда, и не Великий Новгород.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Володь, ты как? Как здоровье?

Меня окрикнул высокий худощавый паренек, в круглых очках. Одет он был в старое пальто, чем отличался от меня, щеголявшего в шинели со споротыми погонами. «Длинный и тощий – это Димка». Фамилию тетушка не знала, но это сейчас и неважно.