Саранча - Юлия Латынина

— А как его застрелили? — перебил Нестеренко поток начальственного красноречия.

— А?

— Я имею в виду техническую сторону. Сколько человек, откуда стреляли, какое оружие использовалось?

Полковник обиженно пожал плечами.

— Да это вроде в газетах было… — сказал он.

— Ну так вы, надеюсь, об этом не из газет узнали? — резонно спросил Нестеренко. — Вы же были на месте происшествия? — добавил он, хорошо зная привычку высокопоставленного начальства затаптывать все на месте громкого убийства

— Это было около двух ночи. Он возвращался домой, с завода. Заводское начальство уходит гораздо раньше, к четырем-пяти, но у Игоря на заводе была лаборатория, он в ней иногда сидел допоздна. В час он позвонил охраннику, охранник вызвал шофера, шофер повез его домой. Игорь жил около города, в Белой Роще, это что-то вроде деревни. Он довез его до калитки, развернулся и уехал.

Часа в три ночи Яна, это девушка Игоря, вышла из дома и увидела, что он лежит у входной двери, с ключами в руках. Стреляли дважды: один раз из снайперки шагов с тридцати, другой выстрел контрольный, из «ТТ». Оба смертельные. Выстрелов никто не слышал, видимо, все оружие было с глушителем.

— Не много вы выяснили, — сказал Валерий.

— Мы обязательно найдем его убийцу, — заявил начальник милиции.

Валерий саркастически улыбнулся.

— Что, Валерий Игоревич, вы сомневаетесь в этом? — спросил кандидат в губернаторы Борщак. Нестеренко внимательно оглядел окружавших их людей.

— Я бы предпочел другую формулировку, — сказал московский «бизнесмен». — Убийца Игоря будет найден.

В Доме культуры было довольно тепло, но на всех присутствующих словно пахнуло могильным холодом.

Церемония прощания продолжалась еще долго. Покойника наконец накрыли крышкой, и гроб к автобусу очень торжественно снесли четыре человека: генеральный директор «Зари» со своим первым замом, областной прокурор и мокроусый, худощавый заместитель гендиректора НИИ «Биопрепарат».

Автобус был обыкновенный похоронный «пазик», только отмытый по торжественному случаю добела, и он странно контрастировал с кавалькадой представительских машин, которая поплелась вслед за ним до кладбищенской церкви.

После двухчасовой службы толпа существенно поредела и на кладбище уже не превышала сорока человек. Несмотря на весеннюю пору, дул резкий, пронизывающий ветер, небо было заткано тучами, как чердак — паутиной.

Гроб опустили в могилу и забросали венками, причем из черного «хаммера» был извлечен подобающе роскошный венок с надписью: «Игорю от Валерия. На вечную память». Стриженый пацан вместе с Валерием отнес его к могиле и вернулся в машину, а Валерий, постояв у могилы, подошел к шведскому империалисту доктору Гертцки, на шпионскую сущность которого так прозрачно намекнул начальник областной милиции. Гертцки стоял у самой ограды и казался внезапно постаревшим и маленьким, словно съежившимся от боли. Переводчица по-прежнему стояла рядом с ним, вцепившись в рукав, и плакала. Впрочем, Валерий больше не думал, что это переводчица. Он видел, как в церкви она подходила к гробу и как целовалась с Викторией Львовной.

При виде Валерия швед растроганно поднял голову и что-то сказал по-английски. Девушка перевела:

— Спасибо вам за венок. Он очень большой.

Помолчал и добавил:

— Я вам звонил несколько раз, но, к сожалению, вас не было в офисе. Я очень хотел, чтобы вы поговорили с Игорем. Вы, кажется, его старый друг, и вы могли бы уговорить его уехать. Если бы он уехал три месяца назад, он был бы жив.

Кажется, среди всех присутствующих только доктор Гертцки не догадывался об истинной профессии человека, приехавшего на похороны на четырех джипах. Еще бы иностранный лох дозвонился до Валерия в офисе! Секретарша там была просто обучена отвечать на такие звонки словами: «Его нет» — и тут же выкидывать бумажку с именем звонившего в мусорную корзину, потому что никто нужный Валерию по офисному телефону позвонить не мог…

— А почему он не хотел уезжать? — спросил Валерий.

— Не знаю. Это для меня загадка. Он прекрасно говорил по-английски, с этой стороны у него никакой проблемы бы не было. Он получил бы в свое распоряжение огромную лабораторию, он мог бы делать что угодно…

— Но он и здесь мог делать что угодно, — возразил Сазан, — все говорят, что завод процветал благодаря его усовершенствованиям…

— Усовершенствованиям! — презрительно сказал доктор. — Именно что усовершенствованиям, а не открытиям! Игорь был ученый, талантливый, гениальный ученый, а не технарь. Употреблять Игоря здесь, на заводе, — это все равно что Леонардо да Винчи заставить расписывать консервные этикетки. Конечно, можно совершенно искренне сказать, что этикетка была расписана превосходно. Но его предназначение — не стать генеральным директором, а получить Нобелевскую премию…

Нестеренко вдруг сообразил, что этот пожилой и немножко нелепый человек, несмотря на должность в международном концерне, сам, наверное, является далеко не последним ученым и среди людей понимающих наверняка пользуется почетом и уважением.

— A y вас есть Нобелевская премия? — внезапно спросил Нестеренко…

— Нет. Сказать по правде — одна моя работа, разумеется, я один из авторов… В свое время я сделал ошибку. Я принял предложение возглавить отдел в «Ланка-Гештальт». Мне просто надоел университетский мир, бесконечные поиски грантов, интриги на пустом месте… Вы знаете, университетская наука — это ужасная вещь. Она противостоит новым открытиям. Даже человек с моим именем, если он пишет заявку на грант, должен написать, что будет делать все то же самое, что и до него, но только на полшажка впереди коллеги. А настоящее открытие — это не шажок вперед, это прыжок через пропасть.

Гертцки помолчал.

— Мне предложили совершенно невиданные для университетского ученого деньги, обещали свободу… Но фармацевтическая компания — это тоже клетка, только другого рода. Там ты можешь прийти к президенту и объяснить ему идею, и он сразу все поймет, а потом спросит: «А сколько мы на этом заработаем?» В университетах боятся гениальных идей, а в компаниях ими не интересуются, если на них нельзя заработать. Игорю, как ни странно это звучит в вашей нищей России, повезло. У него были свои деньги и фактически свой институт, приватизированный, как я понимаю, за копейки. Он мне рассказывал, что платил из своих денег по триста долларов лаборантам, которые квалификацией не уступают докторам наук…

— Ничего не понимаю, — покачал головой Валерий, — то здесь Игорю была лафа, то он расписывал этикетки. И зачем ему в американский университет, если там все так ужасно?

— Игорь пробил барьер этой публикацией. Завтра все ведущие лаборатории кинутся повторять опыты Нетушкина. После нашей премии очередь бы выстроилась, чтобы дать ему гранты…

— А что он сделал-то? Лекарство?

Гертцки, который половину своей речи посвятил открытию Нетушкина, страдальчески выгнул брови.

— Если этиокрин и лекарство, то исключительно от глупости, — сухо сказал швед.

— Не понял.

— А если бы принимали этиокрин, то поняли бы. Фактически Игорь был на пути к созданию препаратов, которые… которые даже обыкновенного человека могут сделать очень талантливым. Заставить его смотреть на мир под другим углом.

Доктор Гертцки помолчал.

— Когда я познакомился с работами Игоря, я был просто поражен. Я был счастлив, когда он согласился с предложениями Далласского центра. И вдруг, через два дня — эта ужасная смерть… Это чудовищно, когда таких людей убивают в вашей России. Вы меня простите, Валерий, вы бизнесмен, но я еще понимаю, когда убивают таких, как вы, бизнесменов. Или каких-нибудь боссов мафии. Но это просто нечестно, когда убивают человека, который мог стать новым Пастером. Это… это как…

Доктор запнулся, подыскивая сравнение, и вместе с ним замолчала переводчица.

— Фарфоровой вазой забивать гвозди, — предложил Валерий использованное недавно Борщаком сравнение.

— Да-да. У вас ужасная страна.

— Я правильно понял, — уточнил Валерий, — что Игорь был убит через два дня после того, как согласился уехать из России?

— Да.

— Вам не кажется, что одно могло быть следствием другого?

Швед попытался скрыть замешательство.

— Каким образом?

— Ну, например, у Игоря могли быть какие-нибудь ценные разработки, которые принесли бы заводу большую прибыль. Директор мог считать, что Игорь увезет разработки с собой, передаст их конкурентам…

— Бросьте. Вы не понимаете разницы между наукой и производством. Ученого интересует, что надо добавить к А и В, чтобы получилось С. А производственника интересует, сколько стоит С, сколько стоит его хранение и сколько надо доплачивать за вредность людям, работающим с А и В… То, что Игорь делал на заводе, университет мало интересовало. Нашу компанию — да. «Ланка» предлагала ему очень большие деньги. Раз в пять больше тех, что дает университет. Он даже не рассматривал эти варианты. Он занимался на «Заре» делом, которое ему было глубоко противно, потому что каждому художнику противно расписывать этикетки для водочных бутылок…