Сами мы не местные - Ю. Жукова

— Вы чего орёте на всю улицу?! Вы что, поссорились?! Азамат, ты сдурел?!

Я уже совсем собираюсь сказать какое-нибудь хамство, но тут Азамат наклоняется ко мне, и мы долго выразительно целуемся. Я успеваю забыть, что Алтонгирел вообще тут есть. Но Азамат напоминает.

— Он — тоже мой закидон, — говорит. — Не надо с ним ругаться. Договорились?

Так вот, иду это я из клуба и думаю, вот чёрт, и бабам противным в рожи не плюнула, и в рамках приличий не удержалась. Уж надо было или всё терпеть, или устроить полноценный скандал. А то ни нашим, ни вашим. И Азамат сейчас ещё скажет, что не надо было с ними ругаться, тут ведь так принято. А то ещё начнёт мне доказывать, что они были правы. И что-то мне с каждым днём труднее его любить сквозь весь этот Муданг, прости господи.

Захожу домой — а там гости. Алтонгирел, Эцаган и Тирбиш. Интересно, а меня, значит, не позвали? И по каким соображениям? Эцаган вообще, кажется, не рад меня видеть.

— О, Лиза, ты уже вернулась? — задаёт бессмысленный вопрос Азамат, входя с кухни с тарелкой какой-то еды.

— Нет, я тебе мерещусь, — ворчу я, роняя свою телесную оболочку в кресло, предварительно выкинув из него пенковую упаковку от нового сервиза. Мужики загадочно переглядываются.

— Ну как клуб? — продолжает идиотские вопросы Азамат.

— А то ты не видишь, что я в восторге!

Нет, он что, нарочно?

— Вижу, вижу, — говорит он примирительно. — Просто интересно, чем они тебе так досадили? Вроде все приличные женщины…

Мне очень много чего хочется сказать, но я сдерживаюсь при гостях. Конечно, все свои, и меня они видели в состоянии похуже, чем сейчас. Но всё-таки… так и истеричкой прослыть недолго, если буду по каждому поводу при всех сцены устраивать. Да и объяснять опять, почему меня так задевает, когда оскорбляют Азамата, я немного стесняюсь. Алтонгирел мне и так украденную душу всё время припоминает.

Азамат нависает над спинкой кресла и гладит меня по голове, его коса ложится мне на плечо.

— Ну рассказывай уже, любопытно ведь, что ты с ними не поделила.

— Что-что… — отмахиваюсь. — А то сам не знаешь. Тебя, естественно.

— А поподробнее?

— Да ничего интересного. Начали тебя опускать. Один раунд я выдержала, но потом… в общем, они реально отвратительные вещи стали говорить. Я встала, сказала, типа, не хотите меня видеть, так и скажите. Они, видимо, не поняли, чего это я. Потом пошушукались и говорят такие, сходила бы ты к духовнику. Не знаю уж, зачем. Ну я попрощалась и ушла.

— И что, даже никого не побила? — с каким-то даже разочарованием уточняет Алтонгирел. — И уродкой не обозвала?

— Ну я, конечно, очень хотела, но как-то… в общем, можешь считать, что вы с Азаматом меня выдрессировали. Я решила сначала поинтересоваться, нет ли и тут какой-нибудь культурной заморочки. А уже потом пойти и придушить их по одной.

Алтонгирел делает очень кислую рожу. Азамат вдруг принимается хохотать. Тирбиш расплывается в широченной улыбке. Эцаган единственный реагирует вербально:

— Так не честно, капитан, вы Тирбишу подсказали!

До меня наконец доходит. Пенковая упаковка от сервиза, к счастью, не улетела далеко, так что я успеваю настучать ею всем троим прежде чем они осознают, что я вооружена и опасна. Азамат, стратегически занявший позицию за креслом, всё-таки уворачивается.

— И сколько же ты поставил, дорогой? — рычу я, понимая, что догнать и треснуть я его всё равно не смогу.

— Ну что ты, Лиза, я не ставил! Это была даже не моя идея. Вот Эцаган с Алтонгирелом продули изрядно, особенно Алтонгирел!

— На что он ставил, у меня вопросов нет. А остальные двое?

— Тирбиш выиграл, — охотно повествует Азамат, по-прежнему держась за креслом от меня. — Он ставил на то, что ты разозлишься, но сдержишься.

— А Эцаган?

— А я вообще хорошо о вас думал! — обиженно заявляет Эцаган. — А вы меня бить! Я ставил на то, что вы ни с кем не поругаетесь и вернётесь в хорошем настроении!

Ах вот чего он так скис! Погодите…

— Хочешь сказать, ты думал, что я стерплю, когда моего мужа обижают? Ничего себе хорошо ты обо мне думал! Да это я тебе ещё мало врезала!

К сожалению, догнать Эцагана тоже нереально. Приходится швырнуть в него пенкой и наплевать на всё это. Решив, что я снова смирная, мужики рассаживаются по местам.

— Лизонька, — проникновенно говорит Азамат, награждая меня муданжским уменьшительным, — они не хотели обидеть ни тебя, ни меня. Просто женщинам обычно приятно слушать гадости о своих мужьях от подруг. Это такая женская солидарность. Они на самом деле не думают того, что говорят, они просто так друг друга поддерживают. Можно сказать «ты сегодня хорошо выглядишь», а можно «у тебя муж сволочь», и это будет значить одно и то же.

Вот и живи на этой планете.

Короче говоря, из клуба я не ушла. Хотя на следующий день, едва заявившись, высказала длинную, заранее выученную тираду о том, что у нас на Земле такое совсем не принято, что я это воспринимаю как оскорбление лично мне и что не надо, пожалуйста, плохо говорить о моём муже, потому что он очень хороший человек. Если бы ещё в муданжском языке различались слова «хороший» и «красивый», может быть, меня бы правильно поняли. А так просто решили, что я со странностями.

Так что в клуб я продолжаю ходить, и меня это не слишком радует. Про Азамата больше никто не заикается, но зато своих мужей они поносят так, что у меня уши вянут. Дольше часа в день я там просто сидеть не могу. А учителя по части кройки и шитья из них тоже не супер, потому что у каждой свои узоры и приёмы, передаваемые из поколения в поколение внутри семьи, и делиться ими с соседками ни одна не хочет. Шов, говорит, должен получиться вот такой. А как его делать — сама догадывайся.

Вот и лежим мы с Азаматом в «Лесном демоне», грызём сурчиные лапки и треплемся обо всякой фигне. Хотя вообще-то говорить надо о насущном.

— Азамат, солнышко, а ты не хочешь куда-нибудь съездить на несколько дней?

Он моргает на меня как-то обиженно.

— Я тебе мешаю?

О господи, он неисправим.

— Я имела в виду вместе съездить, естественно.

— А… а куда ты хочешь? На Гарнет?

— Да нет, зачем сразу на Гарнет? Просто, из города куда-нибудь. Развеяться. Погулять… У тебя, помнится, табуны какие-то несметные имеются. Да и вообще, я же вижу, как ты смотришь на дорогу из города. Тебе же хочется на природу…

— Хочется, конечно, — вздыхает. — Я ведь по всему этому больше всего скучал. Таких лесов, как у нас, больше нигде нет…

— Ну а чего ты тогда тут дурака валяешь? Давно бы уже выбрались.

— Ну так дела…

— Подождут твои дела. Пятнадцать лет как-то обходились, уж пару дней-то перебьются!

— …ну и потом, — продолжает он, не особенно меня слушая, — сезон сейчас не тот. Это тебе не парк на Гарнете. Там же снег лежит, холодно. Здесь, в столице климат мягкий. А уже даже на северной оконечности Дола, где мои табуны, там совсем неподходящие для тебя температуры.

— Я тебе открою страшную тайну, — говорю. — В моём городе на Земле зима длится полгода, а где бабушка живёт — там и все три четверти. И морозы до минус сорока по Цельсию. Так что не надо меня тут запугивать снегом, лучше купи две пары лыж и поедем смотреть на лошадок. И вообще, прежде чем отказывать себе в удовольствии из-за меня, можно хотя бы поставить меня в известность.

Он довольно улыбается мне через столик.

— Лыжи, — говорит, — у меня есть. Но я ставлю тебя в известность, что ты вряд ли сможешь на них передвигаться.

Глава 2

Летательный аппарат, который Азамат конструировал, себя оправдал, хотя я поначалу боялась в него садиться. Больше всего эта штука похожа на жука-оленя, только зелёная и переливается. В ней четыре места, как в машине, хотя и потеснее, чем в муданжских ящиках на колёсах. Взлетает такая штуковина при помощи искусственной антигравитации, то есть, не меняя положения, медленно всплывает метров на пятьдесят, а там уже жмёшь на газ, если так можно выразиться, и летишь рогами вперёд. Азамат объяснил, что это довольно обычный муданжский вид транспорта, удобный в условиях бездорожья. Детали стоят довольно дорого, но если у человека деньги есть, то и такая леталка, скорее всего, имеется. А называется она унгуц. Да-да, ты не ослышалась, наш дорогой Старейшина получил в качестве имени название летательного аппарата. Говорят, он потому только и согласился стать Старейшиной, что всю жизнь мучился, за что же боги ему такое имя дали.

Еды на двухдневный выезд мы набрали, как на неделю. Тут и всякое солёное-копчёное, и сладкое, и несколько термосов чая, кофе, горячего молока (Азамат его иногда пьёт просто так, бррр) и бульона, термопак с несколькими видами второго и ещё чёрт в ступе, не иначе. Вместе с горой тёплой одежды и дифжир, которую меня заставил-таки взять заботливый муж, получилось столько барахла, что пришлось часть свалить на заднее сиденье, в багажный отсек уже не помещалось.