Темная материя - Юли Цее

Меньше всего у него вызывали симпатию эти два юнца, из-за которых каждое утро на пороге аудитории возникал затор. Их высокомерность стала уже легендарной; их дружба — притчей во языцех, молва о ней докатилась даже до высших сфер, где обитала профессура. Говорили, что еще больше, чем друг друга, они любят физику и, страстно соперничая, добиваются ее милостей. Красная Шапочка уже слышать не мог их громогласные рассуждения. Слишком уж гордо стояли они в кругу обступивших их слушателей, сыпали на память формулами, как стихами оперного либретто, и дирижерскими взмахами выстраивали порядок в космосе. Время от времени Оскар отворачивал голову, чтобы затянуться одной из своих египетских сигареток, проделывая это с таким форсом, что по столпившейся вокруг него публике пробегала волна нервного движения.

Всему факультету давно уже было известно, что Оскар считает мир тончайшим переплетением причинно-следственных связей, таинственную сеть которых можно разглядеть лишь с огромной дистанции или в непосредственной близости. Познание, по его мнению, является лишь вопросом должного расстояния и потому доступно только с позиций Бога или квантовой физики, в то время как обыкновенные люди со своей средней дистанции к происходящим явлениям слепы.

Себастьян, который всегда высказывал свои доводы несколько громче и медленнее, обзывал друга убогим детерминистом. Сам же утверждал, что не верит в причинно-следственную связь. Каузальность, дескать, точно так же, как время и пространство, в первую очередь относится к проблематике гносеологического порядка. Чтобы позлить Оскара и собравшихся вокруг слушателей, он высказал сомнение в том, что эмпирика может служить методом познания: дескать, человек, перед глазами которого по реке проплывают тысяча белых лебедей, не может на этом основании делать вывод, что черных лебедей не существует[8]. А потому физика в первую очередь — служанка философии.

Красная Шапочка раздраженно протиснулся между спорщиками. С некоторых пор у него не проходило ни одной лекции, чтобы он не слышал их назойливого перешептывания. Иногда он недовольно взглядывал от своих конспектов, потому что ему мерещилось, будто их шепот доводит его до безумия, и убеждался в том, что Оскар и Себастьян даже не присутствуют на лекции.

Зато в тот день, когда Красная Шапочка предложил студентам задачку по темной энергии, решение которой было возможно только при допущении, что одна из эйнштейновских констант является переменной величиной, они как раз оказались тут как тут. На следующей неделе они к приходу профессора не стояли на пороге аудитории, а уже сидели на своих обычных местах и глядели оттуда на Красную Шапочку, который, еще не дойдя до кафедры, махнул, чтобы их вызвать. Они одновременно встали, Оскар направился к правому краю доски, Себастьян, чуть-чуть помедлив, к левому. Длиннополые пиджаки оба перекинули себе через плечо, придерживая одной рукой, в то время как другой с бешеной скоростью принялись писать мелом на доске; оба строчили как одержимые: Оскар — начиная с конца, Себастьян — с начала. Кроме скрипа мела по доске, которым сопровождалось появление формулы, в зале не было слышно ни звука. Тишина не нарушилась и тогда, когда их руки столкнулись посредине последней строки. Несколько лиц в аудитории обменялись улыбкой. Закончив последнюю лямбду, Оскар отряхнул запачканные мелом руки, звучно похлопав ладонью о ладонь. Красная Шапочка все время, стоя у них за спиной, с приоткрытым ртом разглядывал панораму из формул, как путник, любующийся ландшафтом дивной красоты. Оскар обернулся и тронул его за плечо кончиком пальца, словно музыкант, извлекающий звук из треугольника.

— Знаете, профессор, что мы только что доказали? — спросил он громко и внятно.

Красная Шапочка был слишком глубоко погружен в свои мысли, чтобы ответить на его вопрос.

— Физика принадлежит влюбленным.

Если Красная Шапочка что-то и ответил, его слова потонули в хохоте и гвалте. Никто не услышал, как хрустнул, крошась, кусочек мела в руке Себастьяна. Пока Оскар принимал овации публики, восхищенной проделанным фокусом, Себастьян, постояв с задумчивым выражением у доски, надел наконец пиджак и, не замечаемый другом, покинул зал. Больше всего он был потрясен тем, как Оскар, не задумываясь, направился к правому краю доски, предоставив ему левый.

Хорошо зная, что Оскар отнюдь не собирался отодвигать его в тень, Себастьян не почувствовал от этого облегчения. Напротив, это лишь усугубляло его унижение, добавив к нему ощущение собственной неправоты. В то время как Оскара увлекала только мысль о спектакле, упоение от совместного представления, Себастьяна больше всего на свете волновало желание стать хорошим физиком. Для Оскара его первенство было не стремлением, а естественным состоянием. Он поступил так, исходя из простого предположения, что Себастьян, в отличие от него самого, не способен написать цепочку математических доказательств задом наперед. И что хуже всего, его оценка соответствовала реальному положению вещей. Себастьян испытывал непреоборимое желание наказать Оскара за то, что миг, когда их руки встретились в середине доски, принес тому единоличный триумф. Только для Оскара он стал торжеством их общей дружбы и блестящих талантов. Для Себастьяна же этот миг стал подтверждением его второстепенности.

С этого дня он в присутствии Оскара стал ощущать холод. Он не мог объяснить товарищу, почему все законы их дружбы внезапно утратили свою силу. Его реплики в спорах с тех пор сделались резче, времени для совместных занятий он находил все меньше. Оскар не противился. Его безмолвный взгляд из-под полуопущенных век преследовал Себастьяна даже во сне. Видя, что друг не соглашается отвечать на его агрессивные выпады, Себастьян ожесточался еще больше. В один из вечеров Себастьян поднял в тесной студенческой комнатушке Оскара такой сокрушительный крик против узости ограниченных представлений, что Оскар спокойно и тихо назвал его человеком, лишенным чувства стиля. В эту ночь Себастьян выскочил на улицу один, и по дороге, до синяков расшибая кулаки о каждый фонарный столб, пытался им втолковать, что мир устроен неправильно. Что должны быть другие вселенные, где жизнь складывается иначе. В которых невозможно, чтобы такой человек, как он, сам зная, что поступает не так, своими руками разбил бы свое счастье. В которых они с Оскаром никогда бы не разошлись.

К тому времени, как оба защитили диссертации, они уже давно перестали встречаться на берегу Дрейзама и лишь иногда сходились в баре, чтобы посидеть в громоздких креслах за скотчем.

Они уже ни в чем не были единого мнения, кроме вопроса о том, кто из них первый в физике. Первым был Оскар, и после того, как это разделяемое обоими убеждение получило подкрепление в виде оценки summa cum laude[9] за диссертацию Оскара, Себастьян, сменив визитку на джинсы и рубашку, женился.

Гости на свадьбе шушукались из-под руки о свидетеле, который все отирался у стен и своей темной фигурой походил на одну из прячущихся по углам теней. Выражением лица он словно бы утверждал, что ему еще никогда не приходилось так славно повеселиться, как сегодня. Вместо фаты, заявил он к смущению собравшихся, Себастьяну следовало бы украсить невесту головным убором в виде зеленой лампы, ибо так принято обозначать запасной выход.

4

— Спорю на ящик «Брунелло», — предложил Оскар, — что тебе и заказали эту статью только в связи с Убийцей из машины времени.

Себастьян промолчал. Нетрудно догадаться, что дело обстояло именно так. Это видно даже из заглавия: «Профессор Фрейбургского университета объясняет теории Убийцы из машины времени». Себастьян даже специально вставил в свою статью несколько фраз из признаний преступника. Совершивший пять убийств молодой человек заявил на допросе, что это, мол, не убийства, а научный эксперимент. Он якобы прибыл из две тысячи пятнадцатого года для доказательства теории множественных вселенных. Согласно ее положениям, время не движется прямолинейно, а представляет собой гигантское количество накладывающихся одна на другую вселенных, число которых увеличивается с каждой секундой, то есть своего рода временную пену, состоящую из бесконечного числа пузырьков. По этой причине путешествие в прошлое представляет собой не возвращение в один из предшествующих периодов развития человечества, а переход из одного мира в другой. Таким образом, вмешательство в события прошлого проходит без последствий, в настоящем от этого ничего не меняется. Он может засвидетельствовать, что все его жертвы благополучно здравствуют в две тысячи пятнадцатом году. В том мире, к которому он принадлежит, никто не убит, а следовательно, не было никакого преступления. Поэтому он с сожалением вынужден констатировать, что не подлежит судебному преследованию в две тысячи седьмом году. Молодой человек с возмущением отверг совет своего адвоката, который собирался строить защиту на невменяемости обвиняемого.