Мастерская для Сикейроса (сборник) - Леонид Панасенко

— С какой стати ты меня постоянно изобличаешь? — криво улыбнулся Лахтин.

— А с какой стати ты должен лгать самому себе? — парировал Йегрес. — Не забывай: я — это ты, а ты соответственно я. Уж мы сор из избы не вынесем. Выкладывай, зачем позвал.

— Я боюсь, что люди знают о… Никонове, о том клочке бумаги…

— Чепуха. Никто ни о чем не догадывается — я проверял. Даже сам Никонов не догадывается. Считает, что опоздал со своей идеей.

— Но они все… так смотрят, — пробормотал обескураженный Лахтин.

— На удачливых люди всегда смотрят о подозрением, — сказал Йегрес. — Если ты не излечишься от страха, переходи лучше инженером в ЖЭК.

Лахтин посмотрел в колодец двора, образованный четырьмя домами. Туда уже натекло вечерней прохлады, и голоса стали глуше, умиротворенней. Сонными нахохлившимися птицами стояли внизу деревья. Утром — он знал — включат полив, и весь двор наполнится шепотом живой воды и свежестью. Утром на черном вымытом асфальте будет стоять его белая «Волга», и шофер Виктор, как всегда, включит негромкую музыку… Нет, переходить в ЖЭК определенно не хотелось.

— В селе ты советовал заняться делом, — напомнил Лахтин. — То есть развивать наступление, не успокаиваться… Дома я перетряхнул все блокноты, записи. Все, что было, ушло в диссертацию. Я пустой, Злодей. У меня нет никаких идей. Никаких! Даже завалящих…

Йегрес пожал плечами.

— Опять ты хочешь, чтобы я сказал то, о чем ты сам прекрасно знаешь. Наука — дело коллективное. У тебя нет идей, но есть возможность их реализовать. А у других идей больше, чем долгов перед получкой… Тебе пора забыть о славе Эдисона и заняться административной работой, а также сбором дивидендов. Идеи… Они растут у тебя под ногами, будто трава, надо только наклониться. Для начала помоги Вишневскому.

— Этому хмырю?! — удивился Лахтин. — Ни за что! Какая с него польза? Только и умеет, что ворчать и говорить людям гадости. Я вообще подумывал, как от него избавиться.

— Ты еще не таким хмырем был бы на его месте, — заявил двойник. — Парень талантлив, а защититься не может. Сам знаешь. Девять лет мурыжится с кандидатской. Впрочем, какой там парень! Он на два года моложе тебя и до сих пор на побегушках. А ведь у Вишневского есть интересные работы. Ты знаешь это и боишься его: из него вырастет достойный соперник. И не только тебе или Фельдману, но и Главному.

— Значит, ты советуешь самому подставить шею? Пусть садится?

Йегрес презрительно фыркнул, пустил через ноздри фиолетово-сизый дым, почти невидимый в темноте.

— Опять ты боишься. Учти: люди это замечают. Они пока молчат, но вскоре пойдут упорные слухи, что Лахтин затирает молодых. Кто-то обязательно скажет: «Он боится», — а там уж настанет черед смельчака, который рискнет заявить, что король-то голый.

— Странные у тебя методы, Злодей. Ты лечишь меня от страха страхом — сам постоянно пугаешь.

— Клин клином вышибают, — Йегрес улыбнулся, обнажив крепкие черные зубы. — А Вишневского ты приголубь. Причем поскорее. Его осчастливишь и сам внакладе не останешься: у парня светлая голова.

Сумерки сгустились, и двойник Лахтина заторопился. Он вскочил с перил и вновь повис в пугающей пустоте.

— Ты обмозгуй мое предложение, — сказал он, — а я полетаю возле окон, посмотрю, как другие живут. Любопытные иногда картины можно увидать… — Черный человек хихикнул и уплыл в сторону высотных зданий нового микрорайона.

Утром, приехав в КБ, Лахтин вспомнил: вот уже месяца полтора он не делал «обхода пациентов». Это выражение он взял у Исая, который не реже чем раз в месяц наносил визиты нужным людям — «чтоб нас не забывали», — смеялся Исай, отмечая в блокноте, с кем надо встретиться лично, а кому достаточно позвонить по телефону.

Лахтин, взяв его систему, несколько усовершенствовал ее. Кроме «нужных и влиятельных», он ввел в число «пациентов» тех, кто мог впоследствии стать нужным или влиятельным. Он постарался изучить интересы и пристрастия этих людей, не говоря уже о слабостях. Жизнь есть жизнь. Один запомнит дружескую рюмку коньяка, другому приятно побыть с начальством на короткой ноге — и тут уж хочешь не хочешь, а играй демократа, третий помешан, скажем, на лошадях или автомобилях. И так без конца. В особых случаях Лахтин оказывал «знаки внимания». Тому «выбьет» путевку через завком, тому подарит блок «Винстона» или японскую шариковую ручку… Кажется, мелочь, а человеку приятно…

Светлана, его двадцатидвухлетняя незамужняя секретарша, завидев Лахтина, поспешно закрыла ящик стола, в котором держала разные зеркальца, помады, пудры, и вскочила будто школьница при виде директора. На ее красивом, но уже немного испорченном косметикой личике появилась улыбка, в которой угадывалась тайная влюбленность в шефа и стремление выглядеть независимой и взрослой.

«Какая прелесть, — подумал Лахтин, оглядывая девушку. — Только позови, только разреши себя любить… Но нет! Сначала ей надо подыскать хорошую работу. В КБ или даже лучше — на производстве. Главное, чтобы подальше от меня. Затем выдать замуж… Впрочем, если она не глупа, это не обязательно… А уж затем…»

Он взял руку Светланы, как бы здороваясь, задержал в своей.

— Чего у тебя руки холодные? — спросил Лахтин и улыбнулся.

— Не знаю, — прошептала девушка.

— А почему у меня горячие — знаешь?

Светлана зарделась, потупила глаза.

— Догадываюсь, — еще тише сказала она.

Лахтин засмеялся и прошел к себе в кабинет. Впервые после смерти матери чувство вины не давило на душу, да и вчерашние страхи растаяли при свете дня: никто и ни в чем его не уличит, нет на нем настоящей вины, а мелкие грехи — у кого их нет?

«Обход пациентов» Лахтин начал со своих двух коллег, таких же, как и он, заместителей главного конструктора, затем обошел всех главных специалистов, поздоровался с начальниками лабораторий, а трем руководителям групп, которые пользовались особым его доверием, рассказал по свежему анекдоту. Без четверти двенадцать он вышел к финишу — приемной самого Миронова, был обласкан секретаршей и через минуту-другую уже сидел в кабинете перед столом Главного.

— Вы знаете, Георгий Викторович, — не без грусти заявил Лахтин. — Я — преступник. Да, именно я, это моя вина. — И тут же, чтобы его раскаяние не превратилось в фарс, перешел от «я» к «мы» и уже серьезно и обстоятельно доложил: — Мы проглядели Вишневского. Он давно перерос свою должность и уж, конечно, мог бы защититься лет пять назад…

— Вы не преувеличиваете? — поинтересовался Главный. — Что-то я не припомню за ним особых талантов.

— Поэтому и проглядели, — сказал Лахтин. — Я просмотрел его работы за последние три года и убедился, что это талант. Конечно, хаотичный, не всегда требовательный к себе, но талант. С ним надо работать, Георгий Викторович. Для начала, если вы не возражаете, я возьму его в свою лабораторию. Вот увидите: через три-четыре года из Вишневского получится как минимум отличный завлаб. Как минимум!