Веди свой плуг по костям мертвецов - Ольга Токарчук

– Устала? – спросил Матоха.

Все здесь было светлым и чистым, теплым и уютным. Какое это счастье, если у тебя есть чистая и теплая кухня. Со мной такого никогда не случалось. Я не умела соблюдать вокруг себя порядок. И смирилась с этим. Ничего не поделаешь.

Не успела я оглянуться, как передо мной уже стоял стакан чая. На подставке, в красивом металлическом подстаканнике с круглой ручкой. Сахар в сахарнице был кусковой – эта картина напомнила мне о сладких временах детства и действительно улучшила довольно-таки дрянное настроение.

– Может, и в самом деле не стоило его трогать, – сказал Матоха и открыл ящик стола, чтобы достать чайные ложечки.

Собака крутилась под ногами, будто не желая выпускать его из орбиты своего маленького худосочного тельца.

– Ты меня уронишь, – сказал Матоха с неуклюжей нежностью. Я сразу поняла, что у него никогда раньше не было Собаки и сосед не очень знает, как с ней обращаться.

– Как ты ее назовешь? – спросила я, когда первые глотки чая согрели нутро и стоявший в горле клубок переживаний слегка подтаял.

Матоха пожал плечами.

– Не знаю, может, будет Муха или Шарик.

Я ничего не ответила, но мне не понравилось. Это не те имена, которые подходят этой Собаке, учитывая ее историю. Надо подумать.

До чего же нетворческий характер носят официальные имена и фамилии. Никто их не помнит, они настолько оторваны от человека и банальны, что ничем его не напоминают. К тому же у каждого поколения своя мода, и вдруг оказывается, что всех вокруг зовут Малгожата, Патрик или, не дай бог, Янина. Поэтому я стараюсь вообще не пользоваться именами и фамилиями – только прозвищами, которые приходят в голову самопроизвольно, когда видишь кого-нибудь в первый раз. Я уверена, что это самый правильный способ обращения с языком в отличие от жонглирования утратившими смысл словами. Например, фамилия Матохи – Сверщиньский, так значится у него на двери, и еще инициал «С» – есть какие-нибудь имена на букву «С»? Он всегда представлялся Сверщиньским, но это же не значит, что мы станем ломать себе язык, выговаривая такое. Мне кажется, все мы видим других Людей по-своему, поэтому имеем право давать им те имена, которые полагаем уместными и подходящими. Так что мы многоименны. У нас столько имен, сколько вокруг людей, с которыми мы вступили в какие-либо отношения. Я назвала Сверщиньского Матохой и думаю, это прозвище точно отражает его Свойства.

Но сейчас, когда я посмотрела на Собаку, мне в голову сразу пришло человеческое имя – Марыся. Может, по ассоциации с сироткой Марысей из сказки – собака была такой же несчастной.

– Ее случайно не Марыся зовут? – поинтересовалась я.

– Возможно, – ответил Матоха. – Да, пожалуй, что да. Ее зовут Марыся.

Подобным образом появилось и прозвище Большая Ступня. Это было несложно, имя пришло само, когда я увидела следы на снегу. Матоха поначалу именовал его Мохнатым, но потом перенял от меня Большую Ступню. Это лишь доказывает, что имя я выбрала правильно.

К сожалению, для себя самой мне не удавалось подобрать никакого приличного имени. То, которое указано в документах, я считаю ужасно неподходящим и оскорбительным – Янина. Думаю, на самом деле меня зовут Эмилия или Иоанна. Иногда, правда, я склоняюсь к Ирмтруд или вроде того. Или Божигневе. Или Навойе.

Вот Матоха как огня избегает обращаться ко мне по имени. Это тоже что-нибудь да значит. Он всегда ухитряется обойтись без него.

– Подождешь со мной, пока они приедут? – спросил он.

– Конечно, – охотно согласилась я и осознала, что не смогла бы назвать его в лицо Матохой. Близкие соседи не нуждаются в именах, чтобы общаться друг с другом. Когда я прохожу мимо его дома и вижу, как он пропалывает огород, мне не требуется имя, чтобы обратиться к нему. Это особый вид близости.

Наш поселок – несколько домов, расположенных на Плоскогорье, вдали от остального мира. Плоскогорье – дальний геологический родственник Столовых гор, их отдаленное будущее. До войны наше поселение называлось Люфтцуг, то есть Сквозняк[2], от которого сейчас осталось разве что неофициальное Люфциг, так как официально мы безымянны. На карте обозначены лишь дорога и несколько домов, буквы отсутствуют. Здесь всегда дует ветер, воздушные массы перекатываются через горы с запада на восток, из Чехии к нам. Зимой ветер становится порывистым и свистящим, завывает в печных трубах. Летом зарывается в листья и шуршит; здесь никогда не бывает тихо. Многие люди могут себе позволить иметь один дом в городе, круглогодичный, официальный, а второй – эдакий легкомысленный, понарошку – в деревне. Именно так эти дома и выглядят – понарошку. Небольшие, приземистые, с крутыми крышами и маленькими окошками. Все построены до войны и все стоят одинаково: длинные стены смотрят на восток и запад, одна короткая – на юг, а другая, к которой примыкает овин, – на север. Только дом Писательницы чуть более эксцентричен – повсюду приделаны террасы и балконы.

Так что не приходится удивляться людям, покидающим Плоскогорье зимой. Здесь трудно живется с октября по апрель, уж я-то знаю. Каждый год выпадает много снега, а ветер старательно ваяет из него сугробы и дюны. В результате климатических изменений последнего времени потеплело везде, только не у нас на Плоскогорье. Наоборот, особенно в феврале, снега стало больше, и лежит он дольше. Мороз нередко достигает двадцати градусов, а зима полностью заканчивается в апреле. Дорога неважная, мороз и снег разрушают то, что по мере своих возможностей пытается отремонтировать гмина. До асфальтового шоссе надо ехать четыре километра по ухабистой грунтовой дороге; впрочем, там, внизу, все равно заняться нечем – автобус в Кудову уходит утром и возвращается после обеда. Летом, когда у здешних детей, блеклых и немногочисленных, каникулы, автобус не ходит вовсе. В деревне есть дорога, которая незаметно, словно волшебная палочка, превращает ее в пригород небольшого городка. При желании эта дорога может привести во Вроцлав или Чехию.

Однако существуют люди, которых все это устраивает. Можно было бы выдвинуть целый ряд Гипотез, если задаться целью прояснить этот вопрос. Психология и социология многое бы тут подсказали, но меня эта тема совершенно не волнует.

Например, мы с Матохой не склоняем голову перед зимой. На самом деле, это не совсем точное определение – «не склонять голову»; скорее мы воинственно выпячиваем нижнюю челюсть, наподобие тех мужиков на мостике в деревне. Если задеть их каким-нибудь недружелюбным словом, услышишь: «Не, ну а чё? А чё?» В определенном смысле мы тоже провоцируем