Керенский. В шаге от краха (СИ) - Птица Алексей

Через час Володя Сомов занёс к Керенскому целый ворох самых распространённых газет. Отдельно был доставлен список редакторов и ведущих публицистов, а также партийная принадлежность того или иного печатного органа. Газет и журналов было великое множество, начиная от журнала «Вокруг света» и заканчивая чисто женским «Журналом для хозяек».

Листая пачку разномастных газет, от самого маленького «Петроградского листка», выходившего на одном листе, до художественных приложений к журналам вроде «Нивы», Керенский только хмыкал.

«Ах, какое самодержавие плохое, ах, какая реакционность, ах, какое разнообразие всевозможных печатных листков. И все эти газеты явно издавались не с марта 1917 года. Да кому это докажешь? Царь плохой, а большевики хорошие. Всё остальное от лукавого. То есть от атеиста».

Бегло просмотрев журналы, Керенский их отложил. Для его целей нужна была газета, причём максимально простая, на одном, максимум двух листках. Люди не должны много запоминать. Поданная информация должна быть короткой, как выстрел, и такой же хлёсткой. Всё остальное — лишь напрасно потраченные время и средства.

Люди, в основной своей массе, не интересуются ничем, кроме хлеба насущного, а полуграмотные и озабоченные — лишь своим выживанием, и не способны критически оценивать информацию. И чем яснее и чётче она будет подана, тем большим окажется нужный издателю эффект. А правда это будет или нет, уже не имеет никакого значения. Главное, чтобы верили.

Подходящих газет оказалось немного, и они либо принадлежали различным партиям, связываться с которыми Керенский не желал, либо были ему не интересны. Просмотрев пару десятков разных газет, он остановил свой выбор на довольно массовой газете «Новое время», главным редактором которой был Алексей Суворин. А главным публицистом газеты считался Михаил Осипович Меньшиков.

Прочитав некоторые из его статей, Алекс Керенский решил для себя, что этот человек ему как раз и нужен. Выйдя из кабинета и заметив дремавшего на стуле поручика Кованько, Керенский безжалостно растормошил его.

— Поезжай, доставь мне Михаила Меньшикова, публициста газеты «Новое время». Возьми с собой любого присяжного поверенного для сопровождения, найди адрес Меньшикова и привези его ко мне. Мне он нужен для определённого разговора.

Кованько кивнул и, потягиваясь на ходу, отправился искать себе попутчика. Ближе к вечеру известного публициста Михаила Меньшикова доставили в министерство.

Через порог кабинета Керенского переступил невысокий аккуратный человек с чеховской бородкой и усами, в очках с круглыми стёклами и головой настоящего мыслителя. Одет он был в коричневый сюртук, накинутый поверх светлой рубашки, повязанной синим галстуком.

— Прошу присаживаться! — радушно предложил ему стул Керенский.

— Благодарю! — коротко бросил в ответ Меньшиков. — С какой целью вы вызвали меня к себе?

— С самой обычной.

— Вы хотите посадить меня в тюрьму?

Керенский рассмеялся, но не очень весело. Честно говоря, смеяться ему и вовсе не хотелось, но надо было как-то снизить градус напряжения. Меньшиков не боялся, но и не ожидал для себя ничего хорошего. И это чувствовалось.

— Вы хороший публицист. И что главное! — Керенский высоко поднял указательный палец правой руки. — И самое главное, вы не революционный публицист и, в то же время, не либеральный. Мне как раз такой и нужен.

— Гм. Зачем вам я?

— Я хочу издавать свою газету.

— У вас есть свои печатные органы, «Земля и Воля» например, и не только они.

— Это не мои газеты, это моих товарищей по партии, — отмахнулся от этих обвинений Керенский. — Мне же нужна моя собственная газета, которая бы излагала то, что я считаю нужным доводить до простого народа, и не только.

— Боюсь, я не смогу вам в этом помочь.

— Не горячитесь, Михаил Осипович. Ваша газета будет исключительно патриотической направленности. И вы сможете в ней излагать свои собственные мысли, а не только мои. Я вам это не запрещаю.

— И всё равно, зная вас, я не смогу соучаствовать в развале России.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Керенский вздохнул.

— Ценю вашу прямоту. А с чего вы взяли, что я собираюсь разваливать Россию, Михаил Осипович?

— Судя по предыдущим действиям, у вас именно такая цель.

— Хорошо, я вас понял. Давайте я не буду вас разубеждать своими словами. Лучше всего переменить ваше мнение мне удастся исключительно делами. Вы это быстро поймёте. Я вас ни в чём стеснять не буду, и на первое время обеспечу денежными средствами. Дальше, надеюсь, вы сможете перейти на самоокупаемость. А, кроме того, я не собираюсь афишировать своё присутствие в этой газете. Даже статьи, которые я решу опубликовать в ней, планирую делать под псевдонимом.

— И каким же?

— Ну, скажем, «Гость из будущего».

— Что же, оригинально. А как бы вы тогда хотели назвать газету?

— Ммм, пускай будет… Нужно понятное всем и хлёсткое название. В русском языке много хороших и интуитивно понятных слов, но, к сожалению, они почти все заняты. «Правда» уже есть, «Известия» тоже. Хорошо бы назвать «Родиной», но и это название уже есть. Тогда пусть будет «Глас народа». И понятно, и хлёстко, как вам?

— Неплохо, но вы должны знать мои убеждения.

— Это какие же?

— Я за Россию, за русских!

— В смысле? — Керенский удивился такой постановке вопроса.

— Меня называют русским националистом и это в высшей степени так. Я не боюсь замалчивать эту проблему.

— Вы что имеете в виду? — снова не понял Керенский.

— Понимаете, нация — это когда люди чувствуют себя обладателями своей страны, её хозяевами. Но сознавать себя хозяевами могут только граждане, люди обеспеченные в свободе мнения и в праве некоторого закономерного участия в делах страны. Если нет этих основных условий гражданственности, нет и национальности.

— Гм, — Керенский не знал, что сказать на эти слова.

— Вы ведь умный человек, господин… О! Простите, товарищ Керенский! Государство принадлежит тому народу, душа и тело которого вложены в территорию. Если мы будем представлять инородцам равные с нами права, то они будут использовать их не для обустройства общего дела, а в интересах своих собственных дел. При этом они будут для этого устройства всячески разобщать основной народ, оставаясь между собой тесно сплочёнными в общины, диаспоры и прочее.

Керенский задумался. Он никогда не слышал о Меньшикове. Да и как бы он о нём услышал, если того расстреляли на Валдае в числе одних из первых. Это был 1918 год, и все произошло на глазах его трёх малолетних детей. Имя Михаила Осиповича было давно затоптано в болото коммунистической действительности. А его палачи сгинул в проклятом тридцать седьмом.

— Но вас же не услышат. Вокруг свобода, братство, интернационализм, китайцы, венгры и прочие туркестанцы, ну и так далее.

— Вы абсолютно правы, но я буду всё равно пытаться, пусть и из последних сил, чтобы достучаться до сердец и умов. Я хочу вам объяснить. Понимаете, я не восстаю против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Я восстаю лишь против массового их нашествия, против заполнения ими наших государственных и культурных позиций. Я протестую против идущего заселения России нерусскими племенами, против постепенного отнимания у нас земли, веры и власти… Несчастие России не только в государственных должностях. Не менее тяжелое засилье инородчины идет в области общественного и частного труда. Разве самые выгодные промыслы не в руках чужих людей? Значит, они талантливее русских, если берут верх, так говорят… Какой вздор! В том-то и беда, что инородцы берут вовсе не талантом. Они проталкиваются менее благородными, но более стойкими качествами: пронырством, цепкостью, страшной поддержкой друг друга и бойкотом всего русского. (М.О. Меньшиков). (Дорогой читатель, это не мои мысли, это всего лишь цитата великого русского человека, сказанная сто с лишним лет назад.)

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Сказать, что Керенский был в шоке, это значит, ничего не сказать. Вот ведь человек, сказал, как сквозь столетие посмотрел, и ведь ничего не добавить и не убавить. Все правда святая.