Забвение - Бекка Фитцпатрик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебя не было одиннадцать недель, Нора. Ты меня слышишь? Никто не знал, где ты была последние три месяца. Тебя нужно осмотреть. Нужно убедиться, что с тобой все в порядке.
Я уставилась на него пустым взглядом. Где-то очень далеко у меня в ушах еле слышно звенели крошечные колокольчики. Снова начала подступать тошнота, но я постаралась побороть ее. Я расплакалась, но меня не вырвет перед ним.
– Мы предполагаем, что тебя похитили, – сообщил он с непроницаемым выражением лица. Он уже преодолел расстояние, которое нас разделяло, и стоял теперь совсем близко. И говорил вещи, которые я отказывалась понимать. – Похитили.
Я моргнула. Просто стояла там и моргала.
Как будто чья-то рука сдавила мне сердце, больно выкручивая его и не давая вздохнуть. Я почувствовала слабость во всем теле и с трудом удержала равновесие. Над моей головой золотились пятна уличных фонарей, я слышала, как плещет река у моста, чувствовала запах выхлопных газов его работающей машины… Но все это было где-то далеко от меня. Расплывчато и очень далеко.
И вот я уже качнулась и стала падать… падать… Проваливаться в пустоту.
Сознание я потеряла еще до того, как оказалась на земле.
Глава 2
Я очнулась в больнице.
Белый потолок, сиренево-голубые стены. В палате сильно пахло лилиями, чистящим средством и нашатырем. На прикроватном столике на колесиках стояли два букета цветов, там же были связка воздушных шариков с надписью «Выздоравливай скорей!» и подарочный пакет из фиолетовой фольги. Имена на открытках я видела то отчетливо, то совсем расплывчато.
Доротея и Лайонел.
Ви.
В углу палаты кто-то зашевелился.
– Детка! – услышала я родной голос, его обладательница вскочила и бросилась ко мне. – Солнышко мое! – она присела на край постели и заключила меня в самые крепкие объятия. – Я так люблю тебя, – прошептала она, глотая слезы. – Я так тебя люблю!
– Мама.
Сказанное вслух, это слово моментально развеяло все мои недавние кошмары. Спокойствие теплой волной разливалось у меня в груди, смывая тот липкий страх, который мешал мне дышать.
Ее плечи сотрясались, и я поняла, что она плачет, причем всхлипывания постепенно усиливались, и вскоре она уже рыдала.
– Ты помнишь меня! – в голосе ее слышалось невыразимое облегчение. – Я так боялась! Я думала… ох, детка… я думала о самом худшем.
И мои кошмары вернулись, словно заползли мне под кожу.
– Это правда? – спросила я, чувствуя, как что-то скользкое и кислое поднимается из желудка. – То, что сказал детектив. Что я… одиннадцать недель…
Я не могла заставить себя выговорить это слово: похищение. Слишком страшно. Слишком невозможно.
Мама зарыдала сильнее.
– Что… что со мной случилось? – спросила я.
Мама вытерла мокрые от слез глаза пальцами, глубоко вздохнула. Я знала ее достаточно, чтобы понять: она пытается сохранять спокойствие ради меня. Поэтому постаралась подготовиться к самым дурным новостям.
– Полиция делает все, что может, чтобы как-то узнать, что случилось, – она попыталась улыбнуться, но безуспешно. Словно нуждаясь в опоре, мама взяла меня за руку и сжала мою ладонь: – Самое главное, ты вернулась. Ты дома. Что бы там ни случилось, всё в прошлом. Мы справимся со всем этим.
– А как меня похитили?
Вопрос этот я, скорее, адресовала самой себе. Как это случилось? Кому нужно было похищать меня? Может быть, меня затащили в машину, когда я выходила из школы? Запихнули в багажник, когда я шла через парковку? Вот так вот просто? Ох, нет. Почему я не убежала? Почему я не сопротивлялась? Почему мне понадобилось столько времени, чтобы сбежать? Я ведь смогла выбраться, это очевидно. Так ведь? Вопросы без ответов сыпались один за другим.
– Что ты помнишь? – спросила мама. – Детектив Бассо говорит, что даже самая незначительная деталь может оказаться полезной. Прокрути всё назад. Попробуй вспомнить. Как ты оказалась на кладбище? И где ты была до этого?
– Я не помню. Как будто мою память…
Я запнулась. Как будто часть моих воспоминаний украли. Будто кто-то вырезал их, не оставив на их месте ничего, кроме страха. Внутри поселилось чувство потери, заставляя чувствовать себя так, будто меня столкнули с высокой платформы без предупреждения. Я падала, и само падение пугало меня больше, чем удар о твердую землю. Этому падению не было конца: словно я была вне власти силы притяжения.
– Что последнее ты помнишь? – повторила мама.
– Школу, – ответ сам собой слетел с моего языка.
Разрозненные кусочки мозаики начали медленно сцепляться друг с другом, образуя цельную четкую картинку.
– Я готовилась к тесту по биологии. Но, похоже, я его пропустила, – добавила я, чувствуя, как эти потерянные одиннадцать недель становятся всё более нереальными для меня.
Я отлично помнила, как сидела в кабинете биологии мистера Мак-Конахи. Я даже могла сейчас почувствовать знакомые запахи: мела, чистящих средств, затхлого воздуха, дезодоранта… Рядом со мной сидела Ви: она была моим партнером по лабораторным работам. Наши учебники, открытые, лежали на черном гранитном столе, а в свой Ви тайком засунула очередной выпуск US Weekly.
– Ты имеешь в виду химию, – поправила меня мама. – Летнюю школу.
Я посмотрела на нее с недоумением:
– Я не ходила в летнюю школу.
Мама закрыла рот ладонью. И сильно побледнела. Единственным звуком в комнате осталось ритмичное тиканье часов у окна. Каждый крохотный щелчок секундной стрелки эхом проходил через меня. Через десять щелчков голос снова вернулся ко мне:
– Какое сегодня число? Какой месяц?
Я мысленно вернулась на кладбище. Опавшая листва. Легкая прохлада в воздухе. Человек с фонариком, настаивающий на том, что сейчас сентябрь. В голове у меня билось одно-единственное слово: нет. Нет, это невозможно! Нет, этого не было. Нет, не может быть, чтобы несколько месяцев вот так просто взяли и исчезли из жизни. Я попыталась проникнуть в свою память, попыталась ухватить хоть что-нибудь, что могло бы мне помочь хоть как-то связать сегодняшний день, этот момент, с тем уроком биологии… ведь должно же быть хоть что-то! Но я не помнила ровным счетом ничего. Ни одного воспоминания о минувшем лете. Абсолютная и полная пустота.
– Всё в порядке, детка, – проговорила мама. – Мы обязательно вернем твою память. Доктор Хьюлетт говорит, что у большинства пациентов со временем наблюдаются значительные улучшения.
Я хотела сесть, но руки мои были опутаны разными проводками, прозрачными трубочками и прочими медицинскими приспособлениями.
– Просто скажи мне, какой сейчас месяц! – повторила я истерично.
– Сентябрь. – На мамином лице было написано невыносимое страдание. – Шестое сентября.
Я откинулась на подушки:
– Я думала, сейчас апрель. Я не помню ничего, начиная с апреля.
Страх стремительно накрывал меня с головой, поэтому я поспешно постаралась отгородиться от него. Мне не справиться со всем этим сразу.
– И лето… оно правда уже прошло? Раз, и нет?
– Раз, и нет… – повторила мама отрешенно. – Оно тянулось очень медленно. Каждый день без тебя… одиннадцать недель неизвестности… Паника, тревога, страх, безысходность – это все тянулось бесконечно…
Я промолчала, подсчитывая дни.
– Если сейчас сентябрь, а меня не было одиннадцать недель, значит, меня похитили…
– Двадцать первого июня, – с готовностью подсказала мама. – В ночь летнего Солнцестояния.
Стена, которую я пыталась выстроить между сознанием и страхом, рушилась быстрее, чем я успевала ее возводить.
– Но я не помню июнь. Я даже май не помню.
Мы посмотрели друг на друга, и я знала, что нам пришла в голову одна и та же ужасная мысль. Возможно ли, что моя амнезия касается времени за пределами тех одиннадцати недель и растянулась назад до самого апреля? Как такое возможно?
– А что говорит врач? – я облизнула сухие, словно бумага, губы. – У меня была травма головы? Меня накачали наркотиками? Почему я не ничего не помню?
– Доктор Хьюлетт говорит, что у тебя ретроградная амнезия. – Мама помолчала, потом снова заговорила: – Это значит, что часть твоей памяти утрачена. Часть воспоминаний, которые предшествовали моменту поражения мозга. Мы только не знали, насколько это большая часть. Апрель… – прошептала она тихо, и я увидела, каким безнадежным стал ее взгляд.
– Утрачена? Что значит – утрачена?
– Он считает, что это психологическая травма.
Я обхватила голову руками, неожиданно почувствовав, какие грязные и жирные у меня волосы. До меня вдруг дошло, что я не имею ни малейшего понятия о том, где находилась все эти долгие недели. Меня могли держать в цепях в каком-нибудь затхлом подвале. Или в лесу, связанной. Но я точно не принимала душ много дней. Взглянув на свои руки, я увидела въевшуюся грязь, какие-то мелкие царапины, синяки… Что мне пришлось пережить?