Пиночет - Борис Екимов

Позднее, объезжая хутор, добрались до владений чеченца Вахи. Жилье у него было незавидное - старый дом. Но скотьи базы: огорожи, навесы, дощатые сараи, загаты из соломенных тюков - надежная от ветра защита,- все это широко раскинулось на вольной хуторской окраине, спускаясь к речке, к леваде с одичавшими садами, к вербовой да тополевой чащобе, к непролазным цепучим тернам.

Возле дома остановились. На гул мотора кинулись огромные собаки-волкодавы чуть не в машину величиной. Но мальчик бесстрашно выбрался из кабины, крикнул собакам:

- Молчать! Место!

Собаки послушно улеглись, окружив машину.

Выглянула из дома женщина. Потом вышел хозяин - улыбчивый усатый Ваха.

- Какие гости! - радушно приветствовал он, признавая Корытина. - Таким гостям сразу двух баранов надо резать...

- Мы твою скотину с гумна прогнали, - сообщил мальчик. - Рано еще на гумно. В степи много корма.

- Молодец, Ваня! - горячо поддержал его хозяин. - Это Сережка ленивый. Будем его наказывать.

- Конечно... - продолжил Ваня. - Если сейчас сено травить, на зиму не хватит. Тем более у тебя много скотины. - Серьезные речи он кончил и пошутил: - Откуда у тебя скотина берется? Весной было десять, а сейчас пятьдесят. Размножается?

- Размножается, Ваня... Размножается... - с улыбкой ответил Ваха. Молодец! Все знаешь...

Шутили. Но когда Ваня хотел еще что-то сказать, Ваха остановил его:

- Люблю Ваню. Надо его в помощники взять. - И пригласил Корытина: - Прошу. Мы гостей любим, мы гостей уважаем...

- А мы гостить любим... - посмеялся Корытин. - Но не сегодня. Дела...

Они уже отъезжали, когда на хорошей скорости, поднимая шлейф пыли, подкатила машина - красная "тойота", резко затормозив. Собаки бросились к ней, но без лая, а, напротив, ласкаясь к двум молодым чеченцам, вышедшим из машины, один был вовсе пацаном.

- Вахины... - объяснил мальчик. - Крутые... На "хондах" гоняют, - вздохнул он. - Ваха - веселый, а они - задавучие, крутяки. - И, понижая голос и оглядываясь, будто могли услышать его, добавил: - У них - оружие.

- Чего? - спросил Корытин. - У них?

Мальчик кивнул головой:

- Пистолеты. Они умеют стрелять. Их все боятся.

Корытин хмыкнул. Все это было не очень великой новостью для него: чеченцы, их повадки, скотина, которая "размножалась": купленные за водку колхозные телята или просто украденные в другом колхозе, оттуда - сюда, отсюда - туда, вот и "размножение". Хитрость невеликая. Но прежде отец чеченцев в свои хутора не пускал, зная их. Да они сюда и не стремились. Колхоз - крепкий, председатель - в силе, значит - поживы нет. Теперь объявились.

Потом ездили по полям, просто смотрели. Пшеницу, которая уже наливалась, желтея; серебристый ячмень и зацветающий подсолнух. Особенно хорошо все это гляделось с высоты, с увала ли, с кургана. Просторная земля переливалась под солнцем, словно праздничный плат: сияние ячменных полей, темное золото пшеничных, сочная зелень кукурузы, фиолетовая чернота паров.

4

Уезжали неблизко, а поломалась машина посреди хутора. К магазину подъехали - и загромыхало. Слава богу, поломка оказалась не больно серьезной. Но нужны были болты да гайки.

- К Моргуну! - решительно сказал мальчик. - Он - рядом, и у него все есть.

Потихоньку доковыляли до моргуновского двора. Хозяин был дома: приехал на обед и уже сидел за столом, возле летней кухни.

- Пообедаем, потом будем глядеть, - сказал он как отрезал.

- Садитесь, садитесь... - приглашала хозяйка. - Щей ныне наварила со свининой. Нашенские щи, хуторские, покушайте.

Пахучие огненные щи в белом обводье тарелки пламенели от помидоров, красного болгарского перца, кружили голову духом молодой капусты, морковной и луковой заправы, свежей зелени, переливались тяжелыми разводьями жира, не дающего быстро остыть вареву.

Хлебали и хлебали молча, до пота. Спасибо, на ветерке стол был накрыт, под развесистым кленом.

А потом ели золотистую нежную утятину из черной жаровни. И шкварчащие горячие вареники в желтом коровьем масле. А на закуску - тонкие кружевные блинцы с каймаком. И холодное, лишь из погреба, кислое молоко белыми глыбками.

Гости от стола отвалились еле отдыхиваясь. А хозяин встал как ни в чем не бывало.

- Теперь жальтесь. Чего за беда?

Корытин объяснил.

- Пошли глянем, - сказал Моргун. Он был ростом невелик, телом кубоват, ходил вперевалку. - Поглядим, может, и найдем.

Миновали чистый прибранный двор, потом - скотьи базы, просторное гумно, сенник да дровник. А дальше... Словно здесь размещалась какая-то база ли, склад. Штабеля строевого леса, досок, аккуратно накрытые рубероидом. Стопы шиферной кровли, оконные переплеты, дверные коробки, стеновые блоки, бетонные плиты, перемычки, трубы, рулоны металлической сетки и какие-то коробки, ящики на подставках, тележки, вагончик на колесах, трактор и даже автокран.

Корытин приостановился, потом догнал хозяина.

- Ну, ты даешь... - восхищенно проговорил он. - "Сельхозтехника", "Агроснаб", "Сельхозстрой" - все вместе.

- Сгодится... - добродушно помаргивая, сказал хозяин. - Дети строиться будут, внуки - все в дело пойдет.

- Откуда напер?

- Нет-нет... Ни грамма не воровал, - упреждая упреки, открестился Моргун. - Вот тебе крест святой. Лишь брошенное забирал. Ныне его по степи... В "Октябре", в "Пролетарии", в "Комсомольце", - называл он окрестные, близкие и далекие, колхозы. - Все покидали. Ничего не нужно. Кошары, полевые станы, фермы. Раньше строили, теперь - не к рукам. Забирай под гребло.

- А техника? Автокран?

- Ныне черта можно за поллитру купить. Заводы свои подсобные хозяйства бросают. Не нужны. А эти фермеры-мелмеры... Кидаются очертя голову, а потом...

- Вот ты бы и шел в фермеры.

- Не с нашим умом, - отмахнулся Моргун. - Твой батя, еще попервах, правильно сказал: "Не с вашим умом туда лезть. Живите как жили. Работайте - и все у вас будет". Он это правильно говорил.

Все нужное, конечно, сыскали. И все сделали.

А во дворе, провожая гостей, радушная Моргуниха словно слышала и теперь повторяла мужние слова:

- Работаем и не жалимся... Я работаю, и он работает, сын, и дочь, и сноха - все работаем, трудимся. Такая наша жизнь. - Она провожала гостей не с пустыми руками: - Варенички тут, блинцы... Берите, берите. Куда вас ныне бог припутит, день долгий.

Проводили гостей за ворота: приземистый Моргун, крепкий еще мужик, с пузцом, словно кормленый паучок, хозяйка - на голову выше, опрятная приглядная баба, в чистом переднике, цветастом платке; она всегда была чистохолкой: на ферме ли, при коровах, и дома.

- С утра ездит, - сказала Моргуниха. - У свиней был и у нас, на ферме.

- Видно, по работе... - вслух подумал Моргун. - А может, отец просил поглядеть. На смертной доске, а об колхозе душа болит.

- А может, он в председатели, заместо отца?

- Нашла дурака, - хмыкнул Моргун. - Ни клят ни мят сидит.

- А мальчишка с ним, - усмехнулась Моргуниха. - Как со старым Корытиным. Может, и правда корытинский?

- Бог знает. В ногах у них не стояли. Да и не нашей голове об этом болеть. Ты ведь тоже на машину жалилась? - вспомнил он. - Чего?

- На малых оборотах глохнет.

Моргуниха ездила на работу на стареньком синем пикапе, удобная машина. Она и сейчас стояла здесь, у ворот, рядом с колесным трактором самого Моргуна.

- Погляди... А я побегу, молоко надо откинуть.

И сразу про гостей забыли, погружаясь в дела обыденные, свои.

А гости, отъехав, поминали хозяев.

- Напоролся... - похлопывая себя по округлившемуся животу, говорил мальчик. - Неделю можно не есть. Моргуны богато живут. Новые "Жигули" купили. Да еще старые есть и мотоцикл "Урал". И Моргуниха на "Москвиче" рулит. Хорошо живут...

Он говорил и потихоньку задремывал, голова клонилась на грудь. Апотом в сторону повело, и он ткнулся в руку Корытина, не доставая до плеча. Заснул.

Корытин смотрел на дорогу, чуял тепло мальчика, приникшего к нему, и думал: "Может, и вправду - братишка, младший..." А потом вспомнился синий пикап, который поутру встретился, когда подъезжали к молочной ферме. Пикап ехал не пустой - пригруженный. А за рулем была Моргуниха.

Мальчик спал до самого хутора, разомлев. И на хуторе, едва разлепляя глаза, указал путь к своему дому. Корытин подвез его ко двору:

- Приехали. Просыпайся.

На гул мотора выглянула из двора мать мальчика и спросила:

- Наработался? Не проснется никак...

Мальчик зевал, жмурился.

- Ничего. Ваха быстро разбудит. Завтра, а может, и ныне приедет, заберет.

Мальчик вскинулся, глаза округлил, не понимая:

- Куда заберет?

- В пастухи. Некому, говорит, скотину пасть. У него много: гуляк, овечки, козы. Да свиней развел...

Корытин вышел из машины, спросил:

- Это у которого были?

- Он... - кивнул головой мальчик.

А мать его, словно оправдываясь, стала говорить:

- Чем гайды бить у конторы, пусть попасет. Ваха наличными обещал деньгами. Хоть обувку с одежкой к школе купить. От колхоза не дождешься. - Она была еще не старой, но траченной вином и жизнью. Она перед Корытиным или перед белым светом оправдывалась: - Сказали бы - не работаю, а ведь стараюсь, никто не укорит, телята у меня сроду хорошие. Пишут в конторе по триста да по четыреста тысяч. А где они, эти тысячи? На хлеб не выпросишь. А нас трое... - Она вздохнула, погладила сына по голове, спросила: - Попасешь?.. Ваха, он добрый. Наличными, сказал, заплатит, по сто тысяч.