Хонорейская эра - Игорь Борисенко

Он устал, так как ехал на своих собаках с самого утра, да и день сегодня был тяжелый, но несмотря на это, Кэннон спал чутким сном, слыша все шорохи, недоступные уху обычного человека. Поэтому, как только чей-то кулак погрузился в его живот и потревожил печень, он немедленно проснулся. Перед ним, серея во мраке ночи, колебалась чудовищно полная грудь. Она сильно мешала сосредоточиться. Наконец молодой варвар смог пойти наперекор разгорающемуся желанию и закрыть глаза. Когда он открыл их снова, то смотрел уже гораздо выше. Толстые губы, маленькие глаза, нос картошкой и твердые от грязи волосы. Чиччочелла.

- Эй! - мило проворковала она. - Кажется, в меня залезла крыса. Не мог бы ты убить ее?

Девушка кокетливо пожала плечами и потупилась. От жара ее такого близкого тела мысли молодого варвара спутались. Крыса? В нее? И куда же она зале... Его вдруг прошиб пот. Но ведь крыса величиной с собаку! Рывком прижавши грудь к его груди, Чиччочелла схватила троммелийца под мышки и поволокла в коридор. Задыхающийся, сбитый с толку Кэннон успел лишь заметить, что стальной крюк, которым он запер дверь, вырван из нее с корнем. Юная женщина отпустила его у двери своей комнаты. Обессиленный троммелиец прислонился спиной к стене. Они стояли и тяжело дышали, один в смятении, другая - от распирающего его желания.

- Она там! - страстно прошептала Чиччочелла, указывая пальцем с изящно обкусанным ногтем в дверь.

- Кто?

- Крыса...

- Ты же сказала, что она забралась В ТЕБЯ?!

- Да? Ну, я оговорилась. Я хотела сказать - ко мне в комнату. Но, если хочешь, можешь обыскать мое роскошное тело... Все-все!

Она задышала как кузнечные меха. Жар ее тела заставил троммелийца покрыться потом. Она стояла на фоне редких лучиков звездного света, пробивающегося сквозь ветхую крышу. Полная, тяжелая грудь и торчащие из-под нее длинные ноги... И все это полностью обнажено и зовет к себе. Желание разгорелось в Кэнноне как костер на самом сухом кизяке. Он уже почти не мог сдерживаться. О, эти шишковатые коленки! Он вспомнил, как они били дуранца в харчевне. Желание, наконец, достигло высших вершин, и сдерживаться дальше было невозможно. Это было желание убежать как можно дальше. С воплем "Я по нужде!" молодой варвар стремглав ринулся по коридору, спустился по лестнице, пробежал зал, открыл входную дверь и в кровь разбил нос о панцирь того, кто стоял за ней.

- Это он! - сдавленно прохрипел этот некто, царапая вдавившуюся глубоко в грудь бронзу. - Хватайте его!

Плохо соображающий Кэннон отмахнулся от бросившихся на него людей в доспехах и черных шерстяных плащах. Несколько их упало, умываясь кровью, наверное, пытались подобрать рассыпавшиеся по полу зубы. Но их было слишком много. Последнее, что запомнил потерявший сознание троммелиец, - это противный сопливый нос, который он откусил у одного из нападавших.

Имхалай хлопает в ладоши, Сесе-пупе топает ногами.

Когда молодой варвар наконец смог прийти в себя, то обнаружил, что лежит в роскошной кровати, на пуховой перине и подушке с нежнейшей хлопчатой наволочкой белоснежного цвета... вернее, когда-то белоснежного. После того, как немытая голова Кэннона пролежала на ней Хрем знает сколько времени, она стала трупно-серой. Как большая кошка троммелиец вскочил и спрыгнул на пол. У него появилось вдруг желание повернуться, но вместе с тем возник страх увидеть там нечто отвратительное, кошмарное, вселяющее ужас. Дрожа от страшных предчувствий и сжав зубы, Кэннон отер выступивший на высоком лбу пот и повернулся. То, что он увидел, заставляло кровь стыть в жилах. Ужасное, тошнотворно отвратительное зрелище: белая поверхность перины в соответствии с силуэтами человеческого тела была измазана грязью, отпечатавшейся в некоторых местах толстым засаленным слоем. Картина могла вызвать потерю всякой воли и сознания у любого, но не у троммелийца. Последний раз вздрогнув, он отвернулся, чтобы выйти из этой комнаты в другую. Это был огромный будуар, облик которого свидетельствовал о безумии хозяйки. У одной из стен стояла гигантская кровать, по краям украшенная массивно-золотыми столбами отвратительно-бесстыдной формы. Сверху кровать укрывали огромные, многократно сложенные пологи - один розовый, другой голубой, оба с золотой парчой по краям. Потолок и стены были выполнены в виде гигантских картин, вместо рамки которым служили окантовки незакрашенного калифорийского бука. Сцены, изображенные на этих "произведениях искусства", могли вызвать тошноту у слабого человека, ибо там неестественно краснокожие люди в похотливых позах погрязли в извращенных объятиях с себе подобными, животными и даже демонами. Последний подборейский насильник покраснел бы, увидев их, Кэннон же лишь слегка поморщился. У стен стояли статуи из голубовато-молочного нефрита женщины с полной, тяжелой грудью, широкобедрые и длинноногие, впечатляюще мужественные мужчины в столь развратных позах, что они затмевали изображенные на картинах. Кресла, которые занимали промежутки между статуями, были выполнены в виде сидящих на корточках женщин. Груди служили подлокотниками. Рядом с кроватью, на огромном зашемском длинноворсом ковре застыли изможденные люди с железными ошейниками и различными инструментами в руках. Там были флейтист, волынщик, бандурист, арфист и многие другие, даже один с губной гармошкой. Все они со звериным страхом, с каким-то рабским желанием угодить смотрели на женщину, сидящую на кровати. В первую очередь из всего облика ее в глаза бросалась впечатляюще полная грудь, притягивающая плечи хозяйки к низу. Желтая, испещренная родинками кожа отвратительно блестела, потому что на нее намазали целый горшок благоухающих масел. Лицо женщины покрывал слой косметики толщиной в палец: развратно-розовые румяна, кроваво-красная помада, черные, как сажа, брови и ресницы. Волосы, длинные и засыпанные перхотью, были расчесаны на пробор и щедро смазаны маслом. Золота и драгоценных камней на ней было столько, что самый горький пьяница пропивал бы их целый месяц. Голову охватывал платиновый обруч с огромным смарагдом во лбу, каждый палец унизывал безвкусный массивный золотой перстень с бриллиантом, запястья украшали золотые, платиновые и серебряные браслеты, усеянные мелкими бриллиантами, рубинами, сапфирами и александритами. На шее висела золотая цепь с массивными звеньями, а кулон, который утопал в необъятной груди, постыдилась бы надеть самая развязная шлюха. Женщина, неправильно истолковав широко раскрытые глаза Кэннона, раскрыла рот и высунула язык, как собака, увидевшая кость. Она пожирала глазами его коренастую, приземистую фигуру, толстые волосатые пальцы, блестящую лысину, грозящий порвать грязную рубаху живот, кривые, короткие ноги.