Непредумышленное - Олег Скользящий

О себе

 Я, должно быть, неинтересен для этих строчек —Ведь строчки ложатся медленно, неохотно,Словно не хочется им описывать жизнь кого-то,У кого в душе спит чудовищная когорта,И кто часто снисходит до мелочных многоточий.Впрочем, это неважно, хвастаться тоже нечем,Люблю темноту с тишиной, кофе и сигареты,Я живу на краю почти двадцать четыре лета,До сих пор считаю свою писанину бредом,Хотя в этом смысле мало кто безупречен.На мои пути слишком часто нисходят тени,И руки уже не в крови, а в муке и глине.В черепной коробке плывут журавлиным клиномМысли, насквозь пропахшие нафталином,Над иллюзиями злокачественных видений.Я играю по правилам, в салочки и на гитаре,Знаю английский и сорок способов самоубийства,Слежу, как меняются факты, слова и лица,И помню такое, чем не стану ни с кем делиться,Ибо в качестве драматурга совсем бездарен.Слишком взрослый для того, чтобы верить чувствам,Несвободный для мечтаний побыть крылатым,Верю в карму, вероятности и расплату,А в почетном углу только компас, мечи и латы,Потому что себя посвятил в основном искусству.Душа в оттенках кобальта и лазури,Слова подбирать по весу и чтобы кстати,И подолгу валяться в сонной земной кровати.Никогда не кричать на небо дурное «хватит!»,И жалеть, что в стихах еще так далеко до Изюбря.Часто чувствую кладбище парком, а дом — кораблем,От рока колотит дрожь в подушечках пальцев,Люблю кота, сестру, родителей и купаться,Порой умею сногсшибательно целоваться,Если не врали те, в кого был влюблен.Бываю жестоким к себе, врагам и знакомым,Собираю крупицы дней, как конструктор «лего»,Не люблю заниматься уборкой, фигней и бегом,И вся моя жизнь — лишь облако сложных тегов,Нестыкуемых с большинством мозговых разъемов.Пропадаю без вести и вовне каждый день весны,Не слушаю сплетни, советы и грустный блюз,Правда, победа и жизнь хороши на вкус,Давно не плачу, не пью, ничего не боюсь,Кроме разбиться, Фредди Крюгера и войны.И дальше по тексту, не умею я так замолчать,Чтобы краткость с талантом смело могли брататься.Я почти разучился хвастаться и восторгаться,Или ждать от людей любви, доброты и оваций,И ключ зажигания к сердцу срубил с плеча.Но до сердца этого очень легко достучаться,Особенно если в него вообще не стучать.

10.03.2010

Перекресток

Это кладбище выжженных предрассудков,Абсолютных истин, святых поступков,Будто мир разлинеен легко и скупоНа черно-белые чертежи.Будто зло с добром делят наши души,Дьявол с Богом хором орут: послушай!На осколки бьются твои баклуши,Потому что нет у тебя души.Это капище пепла мостов и замков,Это крематорий святых останков,Здесь совсем не судят о том, что странноИ что нормально для этих мест.Потому что воздух здесь, словно в Битце,Здесь нельзя расстаться, нельзя влюбиться,Поднимите веки своим бойницам —Только небо. И ни души окрест.Здесь легко глумиться шальным паяцем,Тарантеллой биться под двести двадцать,Только море не устает бросатьсяСамоубийцей о зубы скал.Этот мир спиралью в себя свернулся,Он живет в ритмичных ударах пульса,И нельзя вернуться, нельзя проснуться —И его я сорок веков искал.Здесь шкатулку пылью дорог присыпать,Кости с перьями, камни, стальные нити…Распахнись навстречу, моя обитель!Темнотой сомкнись за моей спиной.В этом месте небо тепло и плоско,Темноту линеят дождя полоски…Это место где-то на перекрестке —На перекрестке тебя со мной.

Потустороннее

Среди наших давно бытует молва, что письменные признания — к беде,Наши знают точную цену словам, не лгут, не путешествуют по воде.Наши не ищут выхода или брода — слишком дешевый это для них прием,Из букв королевы они выкладывают «свобода», после вонзая колотый ледВ самое сердце ее.Наши обычно молча ведут допросы, не пытают и не вкалывают скополамин.Ты сам додумаешь все, о чем они спросят, и непроизвольно выложишь это им.Наши не числятся в базах по отпечаткам, по документам и справкам их тоже нет.Есть суеверие, будто на их сетчатках выжжены звездные карты, маршруты комет,Координаты планет.В конце марта у них начинает светиться кожа, наши бросают цифры и сверки смет,Бросают дома и офисы, расталкивая прохожих, идут туда, где из неба сочится свет,Туда, где от жара небо порвется клочьями. Сбиваются в стаи особей так по сто.Наши становятся по двое вдоль обочин заброшенной трассы «Киев-Владивосток»И стоят живой посадочной полосой.В полночь свечение ярче, туман по пояс, их сердца уже ударяют как будто реже,Они стоят, словно ждут запоздавший поезд, и скоро небо наполнит огонь и скрежет,Словно сейчас прожектор прорежет темень, и поток упадет на этот ночной вокзал,Наши здесь могут стать собой хоть на время, Аргусу глядя в распахнутые глаза:«Заберите нас отсюда! Заберите назад!».Без ответа, тихо, и полночь вокруг безлюдна. Не прилетели, но это не в первый раз.Наши пойдут отсюда по прежним будням, топча зеленой планеты морщины трасс,По ночной росе, из медвежьих ковшей пролитой, идут пешком несколько тысяч миль,Превращаясь обратно в Петь, Антонов и Толиков, Татьян, Ирин, Ларочек и Людмил,Соглашаясь еще немного побыть людьми.

Сны

…Снег на моих ладонях давно не тает.Ночами мне снится, будто бы я летаю,И кажется, должен куда-то еще успеть.Снится, что имя нам — легион крылатых,Что воспеты мы в каких-то людских балладах,Что я птица на четверть и человек на треть.Нас двенадцать, как апостолов и несчастий,Какой-то одной причудливо-белой масти,Небо полосками режем шальной ордой.Но в песочных часах у смерти — удары сердца,Паника сводит с ума, не дает согреться.Мы летим туда, где пахнет чужой бедой.Только бы утром вспомнить, что за беда,У кого в это время из раны течет вода,И кто нас зовет в черной ночной глуши,Кто нас спасает, спасаясь при этом сам,Кому грезятся в тишине наши голоса,И кому на помощь мы каждую ночь спешим……Но стирается время грифелем о бумагу,Тлеет восход туманом на дне оврага,И туман этот пахнет едкой золой костра.На Таро выпадает стрит из мечей и кубков,Небо сереет, становится льдисто-хрупким,И крапивой сжигает руки моя сестра.

Напарники

 Он говорит мне: «ты слишком скучен», и я киваю.Горы слов возражений не лучше крупы об стену,Отвернешься, поднимешь взгляд — он опять сверкаетГолливудской улыбкой на скаты ее коленей.Пропадает с ней ночь, я варю свой вечерний кофе,Поутру кривится на мантру «ты, верно, спятил?!»Он всеми приравнен к маленькой катастрофе,Именуемый «острый язык» и обидным — «дятел».Он ревнует меня к собакам, стихам и людям,Я его поводырь, здравый смысл и немножко совесть,Но когда он опять в эндорфиновом пьяном чуде,Для нее он пошлет весь мир, что давно не новость.Через семьдесят два часа он вернется в полночь,Просит денег в долг, чтобы их не вернуть к апрелю,Он на пунктике «мне не нужна никакая помощь»,И классически злится на всех, кто его жалеет.В этой дикой свободе свой дом он считает клеткой,Говорит, у нее он самый любимый, первый…Чтобы после пьяно тыкаться мне в жилетку,Плачась, что и она оказалась стервой…Он всегда такой: бесшабашный, жестокий, зрячий,Он любитель битв и погонь, перестрелок с матом,Но в такие дни он ревет от любви собачьей,А еще почему-то выглядит виноватым.Он придет в себя как обычно: легко и быстро.Перекус, до обеда сон, теплый гриф к руке…Через семьдесят два часа грянет первый выстрел,И он превратиться в зверя на поводке.Он — железо и кровь, ураганный безумный ветер,И опять издевается: «Слушаюсь, командир!»Мне приятно думать, что я за него в ответе,Иногда он мне тоже смертельно необходим.Сочетаемся жестами, сердце грохочет ровно,И шлем к черту на: «Я останусь, а ты беги!»Потому что мы оба по сути — одна синхронность.Потому что спиной к спине, а кругом — враги.

Летняя ролевая